Ночью на гребне мы шли, озираясь вокруг, слыша жужжание мух, союзных троянцам. Им не увидеть вовек гибель Трои. За крепкими стенами спят наши враги.

В молчанье мы шли к кораблям, приняв судьбы удар. Нет, не конец это, утро еще не настало, и жажда мести в сердцах не подернулась пеплом остывшим.

Троянская война, как шлюха злая, она хотела больше – крови, крови, крови. Она меня хотела.

Ген стоял перед дребезжащим окном и смотрел вниз, на залитый дождем город. Пламя пожара стягивало с окрестных улиц все больше патрульных машин.

Он услышал сбивчивое дыхание. За ним наблюдали.

– Ты была здесь все время?

Ответа не последовало. Но Ген не боялся слежки.

– Держись в тени, раз уж решила остаться.

Из темного угла выступила Мегера с распущенными длинными волосами, но она пришла не одна. За ее спиной стояли охранники со знакомыми шестами для отлова животных, с петлями из стальной проволоки на конце.

– Что ты видел из Скейских ворот? – спросила Мегера.

Ген ощутил прохладное касание настоящих воспоминаний о жуткой башне, с которой Атанатос смотрел, как враг прорубает себе путь по улицам Трои. И сколько же времени эта память дремала в его крови? Три тысячи лет?

Он посмотрел на бесшумные фигурки внизу, появившиеся словно ниоткуда.

– Они пришли за мной,– сказал он.

Он отошел от окна, пока охранники, повинуясь знаку Мегеры, поднимали тело Лоулесса. Его должны были отнести к Саважу, в Первый театр. Труп старика погрузили на металлическую каталку и скорбно укатили прочь.

– Почему ты меня не остановила?

– Так происходит,– объяснила Мегера,– когда мы отделяем сильных от слабых. Хотя я не стала бы давать тебе столько свободы, как это делал он. Сейчас, когда он мертв, тебе лучше?

– Нет. Я поступил так, как мне подсказал инстинкт, вот и все.

Мегера подошла к заплаканному дождем окну.

– Ну а теперь сделай что-нибудь с этим. У тебя есть выбор.

Мигающие огни полицейских машин вторили блеску молний, чертивших зигзаги в темных небесах.

– И какой выбор у меня есть?

Женщина повернулась к Гену и провела рукой по его волосам.

– Ты можешь положить конец этому безумию. Странным голосам в твоей голове – голосам Киклада и Атанатоса, которые сражаются за власть над твоим телом. Я могу предоставить тебе шанс заглушить эти голоса, оставив один – главный. Одно сознание, одна личность. Больше никаких сомнений. И никаких раздвоений. Заверши процесс или умри.

Мегера заметила, что в собеседнике борются противоречивые чувства, и поспешила довести начатое до конца.

– Законы – для маленьких и слабых. В этом обществе свобода продается и покупается. У нас глубокие карманы, денег хватит. Но я не хочу видеть, что этот дом громят такие, как ты. Или ты сам.

Ген ощутил прилив гнева.

– А тебе что с этого?

– Если ты решил подчиниться слабой натуре своей несовершенной личности, мы готовы выдать тебя в руки правосудия. И ты сгниешь в камере, подсчитывая дни своего потрясающе длинного срока заключения.

Ген понимал, к чему она клонит. И это были ее последние слова, не подлежащие обжалованию.

– Или ты сделаешь то, ради чего появился на свет. Станешь более великим, чем кто-либо из нас.

– Ты говоришь как он.

– Мы все здесь – он. Здесь, в доме Атанатоса. Когда нас двенадцать, это двенадцать пар рук, двенадцать пар глаз и один образ мысли. Но голова у нас на всех одна. Теперь, когда твое сознание стало податливым, как воск, мы нанесем на него последний отпечаток – воспоминания Лоулесса, чтобы закрепить его личность окончательно. Воспоминания Атанатоса.

Ген посмотрел на водоворот полицейских машин на улицах внизу.

– Они хотят исполнить свой долг,– заметил он.

– И они его исполнят. Выдадим им кого-нибудь, кто ответит за свои преступления. У нас много претендентов.

«Измениться или умереть».

– В любом случае,– торжествующе закончила Мегера,– я добьюсь того, о чем мечтала. Я уничтожу тебя.

Дождь лил как из ведра, грохоча по машинам, припаркованным бампер к бамперу по всей площади. Журналисты пришли в исступление и заполонили все свободное пространство, так что Норту пришлось оставить «лумину» и пройтись пешком по тротуару. Он ощупывал взглядом каждое окно, каждую дверь, каждый закоулок, за которым мог скрываться проклятый Ген.

В дальнем конце площади Даффи детектив достал свой мобильный телефон и позвонил в управление. Впереди, за пеленой дождя, прятался Бродвей.

Ответил лейтенант Хиланд.

– Да, тебе пришел факс.– Из трубки донесся шорох бумаги.– Национальная историческая выставка переводится в компанию под названием «Американская генерация». Ее доставят сегодня вечером, от пяти до семи.

«Американская генерация»? А-Ген.

– Она занимается биотехнологиями?

– Мы как раз их проверяем.

Защелкали клавиши – лейтенант проверял базу данных в компьютере, но этот умиротворяющий звук не смог успокоить напряженные нервы Норта.

Детектив миновал перекресток и устало зарысил вдоль следующего квартала, мимо полыхающих красно-синим огнем патрульных машин.

– Не указано, что это биотехнологии,– подал голос Хиланд.– Они занимаются генеалогиями. Специализируются на информации о рождениях, смертях и женитьбах на протяжении многих столетий, делают анализ крови на установление отцовства, исследуют степень способности к деторождению… отыскивают потерянных детей. У них самый большой частный банк генетического материала в стране, больше правительственного. Но они не зарегистрированы как фирма, занимающаяся биотехнологиями.

– А как же они зарегистрированы?

– Как институт, учитывая их филантропию.

«Обучение Гена в Колумбийском университете».

– Где они расположены?

– На Сорок пятой Западной улице, Седьмая авеню, семьсот пятьдесят.

«Еще два квартала».

Норт ускорил шаг.

– Какой этаж?

– Им принадлежит все здание.

Норт, выбиваясь из сил, бежал вперед сквозь пелену ливня. Одежда промокла и отяжелела, полы плаща пропитались грязной водой и, казалось, хотели затянуть его в водовороты у сточных канав.

Детектив стрелой пролетел через дорогу, лавируя между машинами. Мокрые насквозь туфли так и норовили остаться в очередной луже. Огромные бетонные стены зданий нависали сверху, словно гигантские зубы злобного невиданного зверя, грозя сомкнуться и раздавить усталого человечка.

На углу Бродвея и Западной сорок пятой Норт привалился к стене, пытаясь отдышаться. Кровь грохотала в висках, кровавая пелена застилала взор. Дождь немилосердно хлестал по склоненной голове полицейского, а раскаты грома эхом прокатывались по всему изможденному телу.

«Я больше не выдержу».

Хватая воздух ртом, он поднял голову и увидел воплощение судьбы, склонившееся над ним.

Седьмая авеню, номер семьсот пятьдесят. Здание рвалось в темное небо ступенчатой пирамидой из стекла и стали, его башни спиралью ввинчивались в хмурые тучи. Рядом, словно жадный черный зев, зияли распахнутые ворота гаража, в который как раз въезжала машина.

Норт прибавил шагу, направляясь к группе людей в черных костюмах, которые сгрудились у ворот.

«Чайна-таун!»

Они заметили пришельца и заградили ему путь.

– Сюда нельзя, это частные владения.

Норт посмотрел в глаза ближайшему человеку в костюме и увидел, как в его зрачках молнией полыхнуло узнавание. Он помнил детектива вовсе не по Чайна-тауну. Он вспомнил его по прошлой жизни.

Норт не стал доставать удостоверение. Просто спросил:

– Где здесь главный вход?

Никто не ответил. Пара охранников что-то угрожающе проворчала, но остальные понимали, что требуется нечто большее, чтобы свернуть этого человека с пути. Да сами того не понимая, они указали Норту правильную цель.