– Ты знал этого астролога Синана прежде? – спросил Самир, который успел раздобыть еще выпивки и горсть фиников.

– Когда именно?

– Раньше, до того, как ты стал жить этой жизнью.

Неужели так очевидно, что у меня были и прошлые жизни?

– Я не друз,– буркнул я.

– Но ты знал его? – не отставал купец, пристально глядя на меня.

– Да, знал.

– А сможешь узнать снова, когда его встретишь?

Ничего не ответив, я принялся грызть какой-то сочный плод и слушать музыку.

– Он прожил много жизней, верно? Много раз рождался, и каждый раз у него было другое лицо. Как же ты его узнаешь, как отличишь? А вдруг человек, которого ты ищешь, сейчас здесь, среди этой толпы? А вдруг этот человек – я?

Я кожей ощутил холодные взгляды толпы и поплотней закутался в плащ. Больше всего меня заботило одно: успеть закончить дело до того, как я упаду бездыханным.

Музыка сбилась с ритма. В ней уже не было ничего волшебного. Исполнив несколько танцев уже при свете яркой луны, гурия подошла ко мне. Глядя, как она расточает себя перед зрителями, я ощутил, что искра, так быстро вспыхнувшая в моем сердце, подернулась пеплом. И когда она подошла и села рядом, чтобы поговорить с очарованным мужчиной, восторг и сладость в моей душе сменились холодом жестокой реальности. И мое разочарование тяжким бременем легло на ее сердце. Я подарил надежду и тут же грубо ее отнял. Но мне уже было все равно.

Эта женщина – не более чем эхо, мираж. Теперь я это осознал. Она эфемерна, как и ее одежды. Она всего лишь мысль, которая напоминает, почему я оказался здесь и почему я должен продолжать путь. Но она – не та женщина.

Танцовщица взяла мою руку в свои ладони, пытаясь отыскать во мне немного тепла. Но мой взор был устремлен вдаль, к горизонту, над которым поднимались далекие горы.

– Что я должен искать в тех горах?

– Рай,– отозвался Самир,– которого там нет. Говорят, что Старец создал висячие сады, которые напоминают ему о юности. Они находятся в его дворце, за крепкими неприступными стенами. Попасть туда можно либо хитростью, либо по приглашению. Твои враги кажутся тебе дураками?

– Ничуть.

– Тогда приглашения ты не дождешься.

Моя увядшая гурия взяла мою руку и прижала к своей груди. Она знала, о чем мы беседуем.

– Если ищешь рая, то он здесь.

Мозолистой рукой я почувствовал ее мягкую кожу и снова с удивлением осознал, что недавний трепет возвращается. Впервые в этой жизни я исполнился сомнениями.

Неужели пламя не угасло, неужели я просто не даю ему возгореться в полную силу?

Самир неуверенно поднялся на ноги.

– Рай! Рай в объятиях гурии! Разве ты не такой, как другие мужчины?

Она вела меня за руку по улочкам затихшего городка, вокруг стелилась теплая ночь. У реки, где витал аромат жасмина, мы вошли в небольшой домик. Всю дорогу я молчал.

Женщина подвела меня к постели и усадила на шелковые подушки. Она взяла мои руки и принялась водить ими по своему телу под одеждами, пока я наконец не обнял ее крутые полные бедра. Бедняжка надеялась, что я притяну ее к себе, но я словно окаменел, терзаемый чувством вины. Все не так, все неправильно.

Танцовщица склонилась надо мной, ее густые ароматные волосы упали мне на лицо. Когда она прижалась к моей щеке, от этой ласки у меня слезы навернулись на глаза.

Почему именно сейчас? Я недостоин этого, даже от шлюхи. Разве мог я познать любовь, даже отголосок ее, после всего, что сотворил, горя жаждой мщения?

Ее пальцы нежно скользили по моим плечам, нежные поцелуи облегчали мучения. И когда я переполнился, когда пламя в моем сердце возгорелось пожаром, я жадно схватил женщину за бедра, понял, что она готова, и вошел в нее.

Мы рухнули на подушки, и ее стоны звучали сладчайшей музыкой. Не она,но эта женщина сейчас стала воскресшей в сердце болью.

Пригнувшись, я вошел в походный шатер Самира. Раскладывая постель, я слышал, как храпит этот пьяница. Глаза слипались, но кровь еще бушевала в моих жилах, отчего руки слегка подрагивали. Когда сердце немного успокоилось, я услышал отдаленный лай собаки, идущей по свежему следу.

Такой возбужденный лай мог означать лишь одно: идет охота за человеком. Я вскочил.

Вдалеке, за городом, я различил одинокого всадника, скачущего к горам.

Сарацин? Асассин? Его конь арабских кровей был скор и вынослив.

Нужно скакать за ним! Я быстро собрался – оружие, два меха с вином и сосуд с водой. Пнув Самира, я услышал в ответ лишь невнятное бормотание.

– Мы должны выехать прямо сейчас! – Я снова пнул торговца, а когда тот не пошевелился, нагнулся и встряхнул его.– Вставай, купец!

Его ответ был странным. Голова Самира скатилась с подушки в пыль у моих ног, но храпеть он так и не перестал.

– Даже если ты выедешь сейчас, догнать его не удастся.

Когда из темноты раздался чужой голос, храп Самира тут же утих.

– Мой брат обрадуется такому подарку, – сказал он, бросая к моим ногам корзинку.– Твоей голове.

– Брат? У Атанатоса нет братьев, только собаки.

Асассин выступил из тени, свет луны озарил его лицо.

– Мы – армия, а ты – просто дурак.

Он не обманывал меня. Семейное сходство было очевидным. Я кивнул.

– Прости. Ты хуже, чем собака.

Асассин сделал выпад, его кинжал блеснул золотом в предательской тьме. Я увернулся и толкнул его, сбивая с ног, но этот человек был слишком умелым бойцом. Он вскочил и полоснул ножом так быстро, что ранил меня в щеку.

Тяжелые капли упали в пыль. Я ударил его кулаком в живот, а локтем приложил по челюсти. Он выплюнул выбитый зуб, но отступать не собирался.

Асассин умел сражаться, его боевое искусство поражало. У меня подогнулись колени, и я рухнул на землю. Кинжал снова блеснул у моего горла.

– Хочешь что-нибудь передать моему брату, прежде чем я успокою тебя навсегда?

– Да,– тихо отозвался я.– Надеюсь, он оценит мои старания. Я тоже хотел сделать ему подарок.

Асассин схватил меня за волосы, заставляя открыть горло, но в этот миг подставился сам.

Я не промахнулся. Мой нож вошел ему в горло мощно и неотвратимо. Я заревел от ярости и вскочил. Шипя и бранясь, я свалил врага на землю, отрезал ему голову и плюнул в еще теплое лицо.

Я скакал в ночи по дороге, на которой видел одинокого всадника. Наконец подъем стал очень крутым, подножие горы закончилось, и я оказался на узкой извилистой горной тропе, петлявшей по ущелью. Где-то внизу рокотала река, но в темноте я не мог ее разглядеть.

Над дорогой то и дело нависали каменистые уступы. Мне приходилось постоянно пригибаться к шее лошади, чтобы не размозжить голову о камни. Неосторожность в горах может стоить жизни.

Я ехал вперед, поднимаясь все выше над равниной, оставшейся за спиной, пока с первыми лучами рассвета не добрался до крепости. Замок венчал вершину огромной скалы. Ветер доносил запах цитрусов и свежих фруктов, и я понял, что слухи о прекрасных садах не выдумка.

Холодный ветер насквозь продувал одежду, которую я снял с асассина. Я доскакал до главных ворот замка, подняв над головой золотой кинжал моего несостоявшегося убийцы.

Со стен раздались восторженные возгласы и свист – местные жители узнали этот клинок. На меня вопросительно смотрело море лиц.

В ответ я заткнул кинжал за окровавленный пояс и высоко, чтобы все видели, поднял корзинку. И закричал на их языке:

– Он мертв! Он мертв!

По замку пронесся гул одобрительных возгласов, и тяжелые ворота распахнулись передо мной. Меня приветствовали как победителя.

За крепкими каменными стенами оказался прекраснейший на свете сад, в котором росли самые лучшие плодовые деревья. Чуть в стороне сверкали изящные шпили дворца. Так и представлялось, что здесь текут молочные реки с кисельными берегами. Если Атанатос хотел, чтобы гости поверили, будто попали в настоящий рай, то он преуспел. Даже у меня возникло подобное чувство.