Нерон взял в руки лиру.

– Я сочиняю песню,– сообщил он и громко рыгнул.– О том, как сгорела Троя. Ты говорил моему лекарю, что ты – его память о Трое. Его рабы сказали мне, что ты сражался там и возродился заново.

Он перебрал струны – ужасно неуклюже,– потом указал на меня лирой и улыбнулся.

– Ответь мне, это правда?

– Правда.

Нерон засмеялся как ребенок. Он взял со стола половинку плода и обратился к гостям:

– Я вам говорил, что он развлечет нас!

Гости дружно согласились.

Нерон сказал:

– Троянская война – это война царей. Но я никогда не слышал о царе Кикладе. Если ты не Ахиллес, не Агамемнон, не Одиссей и не царь Приам, то кто же ты такой? Ты простой человек и должен знать свое место.

– Я служил царю,– ответил я.

– Каждый служит своему царю.

– Я служил царю Идоменею в его дворце в Кноссе, на острове Крит.

Я так ясно представлял себе этот дворец, словно только что вышел из-за массивных красных колонн внутреннего двора. Голубые дельфины танцевали на стенах, а ворота были открыты, чтобы впустить солнце. Какие воспоминания…

Нерон быстро оборвал их.

– Значит, ты привычен к рабству.

– Я привык покоряться своей судьбе.

В глазах Нерона сверкнули озорные огоньки.

– Скажи мне, ты бывал в Лабиринте?

– А где же еще мне было сражаться?

Он повернулся ко мне, как нетерпеливый ребенок.

– Ты сражался с Минотавром?

Мне не хотелось отвечать на этот вопрос.

– Царь Тесей из Афин совершил свой подвиг задолго до моего времени.

– Но ты наверняка знаешь другие истории и можешь их рассказать.

– Немного знаю.

– Так расскажи мне. Я люблю слушать рассказы о деяниях древних героев. Скажи, зачем возродился вновь простой воин, погибший в троянской войне, если он не совершил ничего такого, что запомнили бы в веках?

– Чтобы свершить правосудие.

Нерон почесал в затылке и с отвращением отбросил лиру.

– Какая никчемная, мелкая история!

– Прости, что я не могу развлечь тебя лучше.

– Атанатос может. Правда, мой смиренный лекарь?

Я не заметил Атанатоса, который стоял в тени. Он поклонился своему Цезарю.

– Какой она была, твоя жена?

Это был жестокий удар. Я не смог сказать ни слова. С каждым мгновением дождь лил все сильнее. Грохот капель по черепице на крыше участился в такт моему пульсу.

– Мой лекарь сказал, что она кричала, когда умирала. Однако он не уточнил, кричала она от боли или от наслаждения.

Мои блестящие мускулы задергались. Кровь бежала по жилам так быстро, что я ощутил ее напор в паху. Преторианец приставил клинок к моему горлу прежде, чем я смог что-то сделать. Но гнусные подхалимы за столом ясно увидели, какое напряжение вызвало во мне желание убить его.

– В какой книге ты прочитал это, Атанатос, от чего мой гость пришел в такое возбуждение?

Я не дал ему заговорить.

– Он не читал об этом в книге, он сам был там.

Нерон засмеялся.

– Ну да, конечно! Мой лекарь – чародей, и ему уже тысяча лет! Нет, это уже слишком! – Он выпил еще вина.– Всем известно, что Троянская война началась, когда Парис похитил Елену из Аргоса.

– Много было похищено изо всех греческих земель. Год за годом наши города страдали от набегов. Мы должны были это прекратить. Елена – лишь олицетворение многих.

– Но если ты был на Крите, ты не мог знать, что случилось в Аргосе,– только то, что войну объявили после похищения Елены.

– Парис украл Елену и сокровища Аргоса. Ему представилась такая возможность из-за несчастного стечения обстоятельств, случившегося на земле Крита,– возлюбленный супруг Елены, царь Менелай, отправился на мою родину для участия в погребальном обряде. Разве этого нет в исторических книгах?

– Ну, кое-где есть. И кто же тогда умер?

– Дед царя Менелая Катрий, сын Миноса, который путешествовал на Родос, чтобы повидать своего сына. Когда Катрий прибыл на Родос, он был убит там, прямо на берегу.

– И при чем тут Атанатос?

– Это Атанатос поджидал Катрия в засаде и убил его. Это Атанатос привез его тело обратно на Крит для похорон. Атанатос подстроил этот предательский похоронный обряд и на десять лет вверг нас в войну.

Нерон улыбнулся, отхлебнул вина и кивнул гостям. Гости разразились аплодисментами. Нерон весело посмотрел на Атанатоса.

– Он действительно верит в это. Чудесно! Кто-нибудь записал?

Цезарь поднялся на ноги и, пошатываясь, пошел по комнате, расплескивая вино на пол.

– Выделяю полмиллиона сестерциев, если понадобится – больше. Я желаю воссоздать Трою. Марсово поле слишком мало. Пусть это поставят в Большом Цирке. Я желаю, чтобы с каждой стороны сражалось по десять тысяч! – Он повернулся ко мне и хлопнул меня по плечу.– А ты, Аквило, или Киклад, или как там еще тебя зовут… Ты так хорошо знаешь историю… Ты поведешь в бой греков. Только, пожалуйста, выбери себе какое-нибудь известное имя. Сделаешь это ради меня? Покажешь мне Трою, какой она была на самом деле?

Я задохнулся от волнения. Атанатос стоял слишком далеко, не дотянуться, и ехидно усмехался, когда я заговорил:

– Ты, хитрый ублюдок!

В зал вбежал какой-то грязный раб и испуганно сообщил:

– Цезарь! Молния ударила прямо в твой стол и расколола его на две половины.

Я посмотрел на преторианцев. Сперва комета, теперь еще и это. Темные, устрашающие знамения.

Пухлое лицо Нерона затуманилось страданием. Гости встревоженно загомонили. Цезарь швырнул свой кубок в стену и стремительно вышел из зала, не говоря ни слова.

«Идущие на смерть приветствуют тебя!»

Идущие на смерть? Какая извращенная насмешка! Сколько раз придется мне умереть, прежде чем мои возвращения закончатся?

Взвыли трубы, и начался парад – катились колесницы, за ними рядами и колоннами маршировали гладиаторы. В позолоченных кабинках на спинах могучих слонов ехали лучники. Нубийцы скакали на конях рядом с кавалерией Нерона. Укротители вели на цепях львов, медведей и тигров, заклинатели змей с питонами держали в узде антилоп и жирафов.

Перед обедом амазонки сражались с толпами карликов, пигмеев и загнанных преторианцами гиен. Мужчин калечили, женщин избивали и насиловали ради праздных увеселений.

К вечеру настал черед Трои. Троянцы выстроились в боевые порядки, а колесницы ринулись на них, кроша в куски крепких, сильных мужчин.

Когда подошло время, я повел в бой своих гоплитов. Мы кололи и рубили, не щадили никого. И когда после долгих часов массового убийства Нерон всласть насладился зрелищем, он повелел посадить меня на кол, облить смолой и поджечь вместо факела для ночных игр.

Я дал клятву. Я был римским гладиатором. Я поклялся, что выдержу все, что бы со мной ни делали – жгли, связывали, избивали, убивали мечом. И я сдержал свою клятву.

Я получил урок – хотя и не тот, который они хотели мне преподать.

Глядя вниз на Большой Цирк сквозь огненный ад моего собственного горящего тела, я забирал с собой из Рима ненависть, которая поможет мне выдержать все. Атанатос знал, что я вернусь, хотя и ухожу сейчас. Я буду преследовать его сквозь века безжалостно и непреклонно, а остальным достанется такое буйство стихии, о котором они не просили.

Сгорая над Римом, я знал, что, как только меня зароют в землю, Рим будет гореть надо мной.

Норта разбудила медсестра. Открытый зеленый блокнот Портера лежал у него на груди. Когда Норт пошевелился, блокнот упал на пол с громким шлепком, который эхом прокатился по пустому коридору отделения скорой помощи нью-йоркской городской больницы.

Блокнот нашли в кармане пальто англичанина. Он все время носил его при себе. Когда его раздели, вещи и блокнот передали Норту, и тот сразу же заинтересовался содержимым блокнота.

Ниточки воспоминаний из других жизней, больше похожие на бусы из жемчужин, чем на железную цепочку,– эти воспоминания притягивали его с неодолимой силой. Мучительные воспоминания по-прежнему были слишком живыми и яркими, запертые в глубине его костей.