Когда двери разъехались, взгляду Дмитрия снова предстал стул посреди кабины. Охраннику пришло в голову, что этот стул — можно сказать, кресло — гораздо прочнее и удобнее железного, на котором он провел последние восемь часов. С винтовкой наперевес, он вошел в кабину и схватил кресло.

Дмитрий так и не заметил, что заключенный, Майкл Сент-Чего-то-там, прячется в углу, готовый к броску. Проволочная петля, наброшенная на белобрысую, словно усыпанную опилками, голову, плотно обхватила шею охранника. Но вместо того, чтобы инстинктивно схватиться за горло, Дмитрий кинулся на противника. От его ударов Майкл отлетел к стене лифта. Отбиваясь, он нанес серию коротких ударов, но солдат даже не поморщился. Дмитрий не нуждался в оружии; одного взгляда на тщедушного с виду противника хватало, чтобы понять: не понадобится больших усилий, чтобы забить его до полной покорности. Он обрушил кулак на голову Майкла. Зашатавшись, Майкл рухнул на пол и остался лежать, корчась и слабо подергивая ногами.

Дмитрий почувствовал, что натяжение петли вокруг шеи слегка усилилось: Майкл ногой выпихнул деревянное кресло из кабины. Впрочем, солдат не обратил на это особого внимания. Дверцы лифта закрылись, и кабина двинулась наверх. Дмитрий вцепился Майклу в шею, рассчитывая своей вонючей капустной отрыжкой оскорбить нежные чувства американца. Замахнулся, чтобы нанести последний, решающий удар. Переместил центр тяжести назад, готовясь в одну секунду сконцентрировать все свои двести пятьдесят фунтов в кулаке, но тут его резко дернуло назад. Проволочная петля вокруг шеи внезапно затянулась так туго, что ему нечем стало дышать.

И тут он все понял. Проволоку привязали к стулу, который американец вытолкнул из кабины, и когда лифт пошел вверх, стул превратился в смертельный якорь, тянущий вниз. Сила поднимающегося лифта пригвоздила охранника к двери. Проволока стала впиваться ему в кожу, и он почувствовал, что конец близок. Внезапно его дернуло вниз, так что он упал на пол кабины. Дмитрий забился и закричал, но лифт, безразличный к его воплям, продолжал подъем. Кабина шла и шла вверх, и солдата шеей прижало к дверям. Лицо его побагровело. Натягиваясь, проволока глубже впивалась ему в кожу; хватаясь за петлю, он отчаянно пытался расширить обхват — напрасно. Лифт, столкнувшись с препятствием, издал звонок тревоги; мотор задымился, но затем механическая сила возобладала. С ужасным громким щелчком проволока прошла сквозь шею Дмитрия, прорезала позвоночник и отсекла голову. Голова отскочила от тела и упала на пол. Это сопровождалось гротескным хлопком, какой издает пробка, вылетая из бутылки.

В лифте царил кровавый хаос: тело и голова тонули в огромной кровавой луже. Тело рефлекторно подергивалось, из шеи толчками вырывалась кровь. Быстро выхватив из расползающейся на глазах красной лужи винтовку убитого, Майкл передернул затвор, после чего нажал на кнопку нижнего этажа. С ружьем на изготовку, он держал палец на курке. Можно было не сомневаться, что второй охранник, ставший свидетелем начала его драки с напарником, не говоря уже о любопытном эпизоде со стулом и проволокой, поджидает его на выходе.

Дверцы лифта разошлись, и Майкл убедился, что в своих подозрениях не ошибался. Пелио так и не довелось узнать, что случилось с его напарником: пуля вылетела у него из затылка.

Стулом заклинив дверцы лифта в открытом состоянии, Майкл перенес оба тела и голову в опустевшую камеру. При этом пришлось подавлять рвоту — он всегда чувствовал себя плохо, когда приходилось убивать. Забрав у мертвых винтовки, пистолеты, радиоприемники и ключи, он закрыл дверь. Затем вернулся в лифт, вышвырнул в шахту пропитавшийся кровью ковер и с помощью водки и рубашек охранников вымыл стены.

Поднявшись на лифте на два этажа, он направился в старый контрольный пункт. Проверил мониторы, но ни на одном из них внедорожники не показывались.

Майкл произвел инвентаризацию своих запасов. Два заряженных пистолета, две запасные обоймы, две винтовки. Ключи на кольце — кто знает, какие тайные миры ими отпираются. Единственный ключ, про который ему известно, от какого он замка, это ключ от лифта. Две практически бесполезные рации — он ведь не знает языка. Два ножа — самый предпочитаемый им вид оружия, поскольку рамки его использования значительно шире, нежели только в качестве оружия как такового. Электрический провод, шесть туристических карт Кремля, стопка бумаги. Спрятав винтовки в шкаф, он аккуратно поставил кресло так, как оно стояло, когда Речин уходил, и уселся перед мониторами. Один револьвер он сунул за пояс и прикрыл рубашкой. Другой пристроил на сиденье и уселся сверху. Пристегнув наручники к подлокотникам, он скотчем обмотал штырьки разъемов наручников. Произвел испытание, убедился, что штырьки входят в гнездо и обратно без срабатывания защелки.

Теперь осталось только дождаться Речина с Сьюзен. Но на этот раз встреча пройдет на его условиях.

Выйдя из лифта в отеле «Националь», Сьюзен, с еще влажными, собранными на затылке волосами, поспешила к своему номеру. В гостиной она первым делом открыла бар и выпила. Ее терзала тревога за Майкла. Он до сих пор не позвонил, и она не знает, как у него обстоят дела. Ей известно только, что Женевьеву похитили, помешав Бушу и Николаю вывезти ее из Кремля. Сьюзен молила высшие силы, чтобы с Майклом все было в порядке. Впрочем, учитывая его предысторию, так оно, наверное, и было.

Затем Сьюзен достала из рюкзака и поставила на кофейный столик добытую ими шкатулку. Этот предмет поражал своей красотой. Свет утра проник в номер, и шкатулка, отражая и усиливая его своими резными узорами, словно лучилась золотом. Залюбовавшись, Сьюзен подумала, что это цена, которую надо заплатить за возвращение Стефана. Он был для нее как отец, поддерживал ее, а свою собственную утрату переживал молча. Он никогда не обманывал и не подводил ее, и она не даст ему погибнуть. Она будет защищать шкатулку, не выпустит ее из рук до тех пор, пока Стефан не вернется целым и невредимым.

Пройдя к двери, Сьюзен заперла замок на два оборота, сняла со столика шкатулку и направилась в ванную комнату. Включила душ, поставила шкатулку на трюмо и накрыла полотенцем. Раздевшись и стоя на мраморном полу душа в ожидании, пока вода нагреется, она взглянула в зеркало. Многочисленные ссадины и кровоподтеки ужаснули ее. Не то чтобы она считала свое тело идеальным, просто ни разу не видела его в таком состоянии. В детстве она была настоящей девчонкой-сорванцом и частенько участвовала в драках на детской площадке Центрального парка, но обычно кровоподтеками и синяками она награждала других, а вовсе не получала их сама. Полуобернувшись, она стала рассматривать спину. Спина приняла на себя всю силу удара, когда Сьюзен засосало в трубу и швырнуло на груду тел и костей на решетке. Сняв повязку, она, вздрагивая от боли, пробежала пальцами по неровным стежкам на плече. Пока Майкл накладывал швы — кстати, из него получился бы отличный медбрат, — она притворялась сильной, но на самом деле ей потребовалось собрать все свое мужество, чтобы удержаться от криков.

И только тут она почувствовала, как болит все тело, от головы до кончиков пальцев, а наутро явно будет еще хуже. Встав под душ, она предоставила горячим струям стекать по черным волосам и дальше на плечи. Это вызвало смешанные ощущения: с одной стороны, горячая вода расслабила измученные мышцы, благодаря чему они стали меньше ныть, с другой — обожгла и растравила ссадины, порезы и особенно места, куда наложили швы.

Намыливаясь, Сьюзен обдумывала события последних дней. Она еще не встречала такого человека, как Майкл. Все в нем разительно отличалось от того, к чему она привыкла в общении с другими мужчинами. И он совсем не походил на своего сводного брата. Братья никогда не встречались, но она почувствовала, что если бы это произошло, то Майкл и Питер понравились бы друг другу. Они оба были хорошими людьми, просто подходили к жизни по-разному.

И еще она вспоминала поцелуй Майкла. То, как он коснулся ее губ своими. Его губы были нежны и ласковы. От этого по ее телу прошла теплая волна. Такое она в последний раз испытывала, когда был жив Питер. Все ее предвзятые представления о Майкле оказались ошибочны: он вовсе не эгоист; если уж на то пошло, он кто угодно, но только не эгоист.