— Бяо, я хочу выслушать твой совет.

— Боги всегда помогали тебе, Чан Аньло. Если ты променяешь их внимание на внимание длинноносого иностранного дьявола, они оставят тебя.

— Я уже многое им обещал. Поклялся гордым именем своих предков.

— Нет, друг мой. Боги непостоянны. Держись со своими. Возвращайся в Китай и женись на моей сестре Си-ци. Ты знаешь, как сильно она тебя любит.

Чан улыбнулся.

— Мое недостойное сердце и без того принадлежит прекрасной Си-ци. Как и сердца многих других мужчин. Я всегда буду любить ее милое лицо и ее мудрость.

— Тогда женись на ней.

— Не могу.

— Этого больше всего хотели бы мои отец и мать перед смертью.

— Бяо, это жестоко. Ты же знаешь, я не могу им ни в чем отказать.

Двое мужчин долго смотрели в глаза друг другу, не произнося ни слова. Их окружал лишь звук льющейся воды. Первым отвел взгляд Ху Бяо.

— Что тебе нужно, Чан Аньло?

— Мне нужна комната.

Эдик вернулся поздно вечером. Довольный собой, он гордо выпячивал грудь, и Лида обняла его, прежде чем он успел воспротивиться. Торопливо, словно куда-то очень спешил, он сунул ей записку, после чего вместе с собакой исчез.

В записке был указан адрес и нарисована схема улиц. Лида представила себе, как Чан сидел в своем номере и старательно чертил для нее линии, чтобы она не ошиблась. В записке не было ни приветствий наподобие «дорогая Лида», ни подписи — ничего, что могло бы указать на кого-то из них. Лишь три коротких слова в самом низу: «Ты — моя жизнь».

Лида дождалась, пока Лев и Елена начнут храпеть, усыпленные водкой Малофеева, и лишь после этого выскользнула из кровати.

В комнате было темным-темно. За окном — еще темнее. Ночное небо исчезло. Ни луны, ни звезд, одна сплошная пустота, которая выглядела так, будто поглотила город. Лида быстро вытащила из-под кровати узел и стала натягивать Еленины юбки и кофты в несколько слоев, отчего, в конце концов, стала казаться дородной и неповоротливой. Покончив с этим занятием, она удовлетворенно кивнула.

Теперь в свое пальто она уже не помещалась, но и Еленино надевать не хотела, ведь любопытные глаза могли узнать его. Поэтому вместо пальто она взяла свое шерстяное покрывало и обмоталась им, словно большой шалью, накинув на голову и плечи. Поверх него она повязала шарф, закрепив его узлом под подбородком. Теперь в темноте узнать ее будет невозможно. На какой-то короткий миг ей даже показалось, что она освободилась от самой себя. Задержав дыхание, она шмыгнула из комнаты в коридор. Никто не узнает ее. Даже Чан Аньло.

Она поспешно семенила по скользкой улице, опустив голову навстречу ветру. Большинство зданий было накрыто саваном темноты, поэтому она могла не думать о том, что ее в любую секунду могли остановить и допросить, а сосредоточиться на том, куда направляется. Дорога была неровной и грязной. С одной стороны растянулось кладбище, а с другой деревянные домики теснились, подпирая друг дружку. Сильный запах сырой земли, свиней и древесного дыма напоминал китайскую деревню. Лида попыталась улыбнуться этому воспоминанию, но не смогла. Несмотря на холод, ладони внутри перчаток сделались влажными и липкими, а в затылке начало покалывать, как будто под покрывалом у нее на голове копошились пауки. Постепенно шаги Лиды замедлились, и она остановилась. Что с ней?

Почему она так нервничает? Почему ноги отказываются идти?

Девушка закрыла глаза. Тяжелый ночной воздух давил на нее, и все же, стоя на месте, часто дыша, она почувствовала, как выходит наружу правда. Она боялась. Боялась того, что они будут вежливы друг с другом.

Сколько она так простояла, Лида не знала. Из оцепенения ее вывел звук шагов, и на какой-то миг она подумала, что это мог быть Чан Аньло, вышедший на ее поиски. Но потом она увидела луч ручного фонаря, прокладывающий желтую дорожку на снегу. Нет, это не Чан Аньло, он бы не стал зажигать фонарь. Она как раз собралась перейти на другую сторону улицы, чтобы не встречаться с неизвестным, когда прямо в лицо ударил ослепительный луч света. Она подняла руку, прикрывая глаза, и в ту же секунду услышала топот бегущих ног. Вдруг ее с силой толкнули к стене. Голова ее дернулась, ударившись обо что- то твердое. Руки сорвали с нее покрывало и начали грубо копаться в одежде. Лишь многочисленные слои Елениных объемистых кофт задержали пальцы нападавшего. Она ударила его кулаком в голову и услышала вскрик. От удара у нее заболели суставы пальцев.

— Отстань от меня! — закричала она.

— Заткнись, сука!

— Пошел к черту, сволочь!

Она изо всех сил ударила ногой и попала в голень.

Нападавший с силой хлестнул ее по губам открытой ладонью. Она почувствовала кровь. Рот, от которого разило пивом, накрыл ее губы. Она снова сильно ударила ногой, но начала задыхаться. Второй рукой неизвестный передавил ей горло, вес его тела прижимал ее к стене. Она попыталась закричать. Почувствовала, что мозг перестает работать.

И вдруг все кончилось. Не издав ни звука, мужчина отпустил ее, как будто ему надоело бороться, и сел на кучу снега. Казалось, он израсходовал все свои силы. Лида жадно глотнула воздуха.

— Сволочь! — выдохнула она и ударила его в спину.

Медленно, словно задумавшись, он повалился вперед и уткнулся лицом в снег рядом со своим фонарем. Голова его была наклонена под каким-то странным углом. Только сейчас Лида увидела вторую фигуру, с лицом, состоящим из сплошных теней и бликов. Призрак, появившийся из церковного кладбища напротив.

— Чан Аньло, — прошептала она.

— Идем.

Он схватил ее за руку и повел прочь от лежащего на дороге человека, ступая по темной дороге такими широкими шагами, что Лида с трудом поспевала за ним. Она оглянулась, но тело не шевелилось. Ночь словно превратилась во что-то густое, почти осязаемое. Когда они подошли к какой-то панельной двери, Чан Аньло достал ключ и вставил в замочную скважину. Дверь, жалобно скрипнув, отворилась, и они вошли. В прихожей было совершенно темно, но она слышала его дыхание. Она не сомневалась, что и он слышит ее дыхание, затрудненное и неровное.

Двигался он уверенно, точно мог видеть в темноте. За руку провел ее по лестнице до двери на первой площадке. Ввел Лиду в комнату и закрыл дверь.

— Жди здесь, — шепнул он.

Он исчез, и через мгновение зажглась спичка, выхватив его лицо из темноты. Он стал зажигать свисавшую с потолка газовую лампу и подтянул тоненькие цепочки, регулирующие поток газа. Лампа с шипением ожила, и комната наполнилась янтарным свечением. Наконец Лида вздохнула спокойно. Комната была небольшой, с кроватью, креслом и столиком. Как ни странно, над кроватью на стене висело распятие. Места было немного, но им большего было и не нужно.

Чан подошел к Лиде и остановился прямо перед ней, сверкая темными живыми глазами. Но она знала его слишком хорошо, чтобы в. чуть выдвинутой челюсти, в мягкой линии губ увидеть отражение своей собственной неуверенности. Она вздохнула и подалась вперед. Ее руки оплели его шею, его — легли ей на спину, прижали, погладили, ощутили ее изгиб под многочисленными слоями одежды.

— Моя любовь, только моя, — прошептала она и раскрыла губы навстречу его устам.

Его губы, твердые, властные, нашли ее, и она почувствовала, как между ними поднимается хрупкая стена отчужденности. Потом услышала, как она с треском рассыпалась на тысячу частей, и забылась.

С глаз Алексея сняли темную повязку. Он часто заморгал, приспосабливаясь к неожиданно ударившему в глаза свету, и огляделся. Это был подземный винный склад. Вдоль каменных стен шли бесчисленные полки с бутылками всех форм и размеров. В помещении было так пыльно, что хотелось кашлять.

— Кто это?

— Зачем ты его к нам притащил, Игорек?

Алексей увидел перед собой человек двадцать молодых людей. Все они были в рубахах, расстегнутых до пояса. На оголенных торсах синели татуировки, эти яркие послания миру посвященных. Лица у всех были худые и настороженные. В обращенных на него недобрых клейких взглядах читалось подозрение. Никто не улыбался. Черт, кажется, его поведение было серьезной ошибкой.