— Хочешь? — спросила она.

— Да. — Девушка отсыпала пригоршню. — Спасибо.

— Далеко едешь?

— В Москву.

— Неблизкий путь. Но тебе, наверное, очень хочется там побывать?

— Да. Понимаешь, я победила в соревновании у нас на заводе. Мы медные горшки делаем, и я быстрее всех сдала норму. Меня теперь должны медалью наградить.

Лида поморгала удивленно.

— За это дают медали?

— Нуда, конечно. Рабочих всегда награждают за старание. Иногда даже сам товарищ Сталин! — Ее юные глаза заблестели от восторга. — Все будет происходить в Зале героев. Там будет целая торжественная церемония.

— Поздравляю. Твоя семья, наверное, очень гордится тобой.

— Да… Только мне говорили, что в Москве опасно.

Лида посмотрела на нее с интересом. Разве эта девушка не знает, что в сталинской России опасно везде?

— Что значит «опасно»? — поинтересовалась она.

Девушка чуть наклонилась к ней, широко раскрыв глаза.

— Город кишит преступниками.

Лида, не удержавшись, рассмеялась.

— Да любой город кишит преступниками, куда бы ты ни поехала. Кругом одно и то же. — Она заметила, что мужчина в рабочей одежде, сидевший на ее стороне, только дальше, откровенно слушает ее, и быстро добавила: — Но я знаю, что товарищ Ленин научил нас делиться всем, что у нас есть, даже квартирами, так что надобность в преступлениях просто отпала. Не то, что при буржуях-эксплуататорах.

Она чуть не улыбнулась. Брат гордился бы ею.Видишь, Алексей, я чему-то научилась. Правда, научилась!

Девушка не проронила ни звука, только продолжала грызть семечки. Но потом покосилась на Лиду и, понизив голос, произнесла:

— Про них все знают. Это бандитское братство. У них все тело татуировками покрыто. Их называют «воры в законе». — И добавила совсем тихо: — Из-за них я и боюсь туда ехать.

Бандитское братство? Татуировки?

Нет. Только не это. Неужели там все точно так же, как в Китае? Сердце Лиды забилось учащенно. Слава Богу, что она ехала не в Москву.

— Я уверена, о тебе там позаботятся, — улыбнулась она девушке и успокаивающе похлопала ее по руке. — Ты ведь известный человек.

На лице попутчицы появилось выражение облегчения, а ради этого стоило солгать.

Дождь прекратился, и над землей поднялся туман, унылый и сырой. Все теперь выглядело не так, как прежде. Лида заволновалась. Как она теперь узнает, что поезд приближается к рабочей зоне? Ведь там не было ничего, что отличало бы это место от других, и рассмотреть, где вырублен лес, через густую пелену было невозможно. Этот серый вор, поглотивший все приметы, украл ее надежды.

Лида смотрела в окно и пальцами вытирала влажное пятно, которым ее дыхание оседало на стекле. Рабочая зона должна быть здесь, где-то здесь, она чувствовала это. Девушка напряженно всматривалась вдаль, надеясь заметить хоть какой-нибудь признак спичечных сторожевых башен, но за окном было только мертвое покрывало, которое клубилось и раскачивалось, как пьяный, который едва держится на ногах. Красные платки, яркие алые птицы, удастся ли их рассмотреть? Но нет. Ничто не нарушало бесцветного однообразия. Лида прижалась лбом к холодному стеклу, почувствовала стук колес.

Она закрыла глаза, вспомнив слова Чана:«Ты должна уметь сосредоточиться, любимая, соединять части в целое. Тогда ты будешь сильной».

Сосредоточиться.

Она открыла глаза, выбросила из головы туман, лес и сконцентрировала внимание на каменистой земле вдоль железнодорожной колеи. Следующие двадцать пять минут, пока поезд грохотал сквозь насыщенный влагой воздух, она не сводила глаз с той узкой, всего несколько метров, полосы земли, которую можно было рассмотреть внизу, рядом с рельсами. Постепенно она стала чувствовать, что сознание ее меняется. В голове как будто прояснилось. Тяжесть мыслей и страхов незаметно покинула Лиду, и теперь для нее существовали только камни и земля, которые проносились перед ее глазами. Они прочертили темные линии через ее разум.

А потом это случилось. Знак.

Она моргнула, и знак исчез. И все же она заметила его, и ей уже не надо было видеть его снова. Рядом с колеей камнями было выложено слово и цифры. Слово было «нет». Цифры — «1908».

Нет. 1908.

Лида не знала, то ли смеяться ей, то ли плакать. Смысл этого был ей непонятен.

Алексей проснулся в полной темноте. Вокруг поскрипывало дерево, были слышны и удары волн о нос лодки.

— Константин!

В каюте послышалось какое-то движение.

— Что? Подожди, сейчас спички найду.

Вспыхнуло маленькое пламя, зашипела лампа. Щурясь на желтый свет, Алексей увидел Константина, который лежал на расстеленных на полу одеялах, и понял, что занимает его кровать. Рыбак был полностью раздет. Мускулистая спина, светлые курчавые волосы на бедрах. Он повернулся и посмотрел на Алексея, совершенно не стесняясь своей наготы. Голубые глаза его были еще затуманены сном.

— Что случилось? Кошмары снятся?

— Нет. Где мой пояс с деньгами?

Константин похлопал белесыми ресницами.

— Пояс с деньгами? Какой еще пояс?

— На мне был пояс, когда…

— Мой друг, я не вор.

— Я тебя и не обвиняю.

— А мне показалось, именно это ты и делаешь. — Он развел руками, как будто показывая, что ничего не прячет. — Ты бы себя видел, когда я вытащил тебя из воды. Весь в крови, одежда порвана и порезана в клочья, но никакого пояса на тебе не было, это точно. — Он негромко усмехнулся. — Думаешь, я бы не заметил?

Алексей повалился на подушку и закрыл глаза.

— Извини. Давай спать.

Свет тут же погас. В темноте Алексей услышал, как по половицам прошлепали ноги его соседа, и почувствовал прикосновение к волосам, потом рука скользнула по щеке.

— Тебе сколько лет, Алексей? — шепотом спросил Константин.

— Двадцать шесть.

— Такой молодой. И такой… чистый.

Тишина, черная и вязкая, как смола, разделила двух мужчин. Алексей лег на бок, повернувшись спиной к рыбаку, так, чтобы сбросить руку.

— Спокойной ночи.

Шаги тихо удалились.

Пропало все. Деньги, драгоценности — все, что он прятал от посторонних глаз. Наверное, они смеялись над его наивностью.

Алексей почувствовал, как злость комком подступает к горлу. Он- то знал, что причиной того, что произошло, была вовсе не наивность, а его слепая самонадеянность. Он знал, чего ожидать, догадывался, чем может грозить встреча с Михаилом Вышневым на мосту в ту морозную ночь. Но не сомневался, что сумеет справиться со всем, что мог придумать этот чертов лагерный аппаратчик, и получить от него нужные сведения.

Как же он ошибался! Какой непростительной была ошибка!

Он заставил себя закрыть глаза. Но образы не покинули его, они точно кислотой жгли мозг. Все, что имело ценность, пропало. Все.

Тонкие лучики солнечного света проникли в тесную каюту через ряд отверстий в занавеске на иллюминаторе. Яркие слезы раскаяния — вот чем показались они Алексею, когда он открыл глаза и увидел дорожку светлых пятнышек на своем одеяле и дальше, на столе. Солнце только-только поднялось над горизонтом, и рассвет лениво растекся по поверхности реки. Ему спешить было некуда.

А мне есть куда. Я должен как можно скорее вернуться в Фелянку.

Алексей откинул одеяло и свесил ноги с кровати. Когда он оттолкнулся и встал, его голова чуть не раскололась от боли, к горлу подступила тошнота. Из легких вырвалось несвежее лихорадочное дыхание. Он выругался. Опасно раскачиваясь, Алексей попытался перевести дух и в эту секунду увидел Константина, который, лежа на полу в своем гнездышке из одеял, молча смотрел на него.

— Ты еще совсем слаб, — сказал рыбак. — Куда собрался?

— Мне пора.

— Нет. — Это короткое слово прозвучало, как тихий стон. — Еще рано. Ты еще не поправился.

— Мне нужно идти.

Алексей распрямил спину. Ему было холодно стоять босыми ногами на голом полу. Он поискал взглядом свои ботинки. Они стояли в углу у ведра и были начищены. С трудом он подошел к ним и натянул на ноги. Это отняло почти все силы. Константин безмолвно наблюдал.