В крытом грузовике не было окон. Едва захлопнулись металлические двери, заключенные оказались в кромешной темноте, густой, как смола. Йене положил руки на колени и закрыл глаза. Он точно знал, чего ожидать, поэтому внутренне собрался, сосредоточившись на том, чтобы дышать равномерно и не производить шума. Чернота стиснула его, как только грузовик, трясясь, выехал на улицу. Медленно и неумолимо она опустилась на него, стала давить на кожу, проскользнула под веки, хоть он и сжимал их изо всей силы. Язык его окутался ее липкими кольцами, а в легких появилось такое ощущение, будто они вот-вот не выдержат ее тяжести и провалятся. Фриис сидел, не шевелясь и почти не дыша. Биение сердца отдавалось в его ушах барабанным боем.

Так было не всегда. Когда-то темнота нравилась ему. В переполненных бараках в лесной рабочей зоне она позволяла ему наслаждаться ощущением уединенности, но недели в тесном и неосвещенном лагерном карцере сделали свое дело. Теперь темнота была его врагом, и он вел с ней бой в полном безмолвии. Грузовик остановился, но это была всего лишь временная остановка на каком-то перекрестке. Московские улицы были полны незнакомых ему странных и необъяснимых звуков. Звуков, которых не существовало пятнадцать лет назад, когда он последний раз ходил по тротуарам города. Моторы и клаксоны, выхлопные трубы и заводские сирены. Но сейчас, пока грузовик стоял на улице в ожидании, из окружающей темноты до ушей Йенса долетел негромкий звук, услышав который он улыбнулся. Это была музыка. Ни с чем не сравнимые звуки шарманки. Металлический звон и щелканье породили в его голове воспоминание, пробившееся через гнетущую черноту. Воспоминание о том, как они с четырехлетней дочерью слушали чернокожего шарманщика.

Он давно уже научился не думать о прошлом, жить одним днем, одним мгновением, но сообщение о том, что дочь разыскивает его, поломало все правила. Теперь он снова почувствовал маленькую ручку Лиды в своей теплой ладони, снова услышал, как она смеется, наблюдая, как ест орешки обезьянка шарманщика. Ее привело в восторг сморщенное лицо зверька, но самого Йенса очаровал восторг дочери.

Грузовик рывком двинулся, подпрыгивая на выбоинах дороги и сотрясая тех, кто сидел внутри темного фургона на двух расположенных вдоль бортов железных скамьях. Музыка смолкла, и от чувства потери из уст Йенса вырвался едва слышный глухой звук. Вздох? Стон? И то и другое. Ни то ни другое. Дорогое воспоминание начало увядать.

Его плеча коснулись пальцы. Скользнули вдоль руки, по запястью и осторожно потрясли кисти, словно пробуждая от сна, а потом взялись за его пальцы и крепко сжали их. И уже не отпускали. Это была Ольга. Она сидела в глубине кузова напротив него. Он поднес ее ладонь к губам, почувствовал знакомый химический запах и нежно поцеловал.

Выйдя из ресторана, Лида даже не заметила, что идет дождь. Толстые водосточные трубы на московских зданиях, заканчивающиеся в метре от тротуаров (будто тому, кто их ставил, не хватило материала), исторгали яростные фонтаны воды под ноги прохожим. Ночью вода замерзнет, и тротуары превратятся в каток. Лида уже знала это и давно научилась ходить осторожно. Неожиданно над ее головой раскрылся зонтик, черный и сверкающий. Его сжимала твердая уверенная рука. Только после этого девушка обратила внимание на дождь.

— Спасибо, Дмитрий, — улыбнулась она. — И спасибо за обед.

— Не стоит благодарности. Я сам получил удовольствие от разговора с вами.

Они стояли под зонтом так близко, что чувствовали запах мокрых пальто друг друга. На какой-то миг их взгляды встретились, но Лида, не зная, что сказать, немного смутилась. Он же, невзирая на дождь и на неловкое молчание, чувствовал себя совершенно спокойно, и в глазах его было все то же проницательное выражение, как будто он мог видеть вещи, недоступные для нее.

— Что ж, я предлагаю теперь отправиться в мой кабинет.

— Вы думаете, ваш человек перезвонит вам? — осторожно произнесла она.

— Лучше бы ему перезвонить. — Он рассмеялся и покрутил зонтик.

— Он знает кого-то из китайских коммунистов?

— Это его обязанность.

— Хорошо. Тогда едем к вам.

— Я с удовольствием приму вас у себя, товарищ Лида.

Он потешался над ней. Но она не была против, даже несмотря на то, что его рыжие волосы сейчас были скрыты под каракулевой шапкой, из-за чего какая-то часть того доверия, которое он вызывал у нее, исчезла. Цвет волос каким-то непонятным образом соединил их.

— А второй человек, о котором я спрашивала вас? — напомнила она.

— Это совсем другое дело. С этим будет намного сложнее. Вы должны понимать, что такая информация… не является доступной. Даже для таких людей, как я, — добавил он.

— Конечно. Но вы хотя бы попробуете что-нибудь разузнать? Пожалуйста!

— Да. — Он не стал уточнять, что именно собирается делать.

— Спасибо.

Рядом с ними остановилась его черная машина. Открылась дверь, и Лида села на заднее сиденье, укрывшись от дождя. Малофеев заглянул в салон, и она заметила, что у него вдруг слегка покраснело лицо.

— Одну секунду, — сказал он. — Хочу купить газету.

Он направился к газетному киоску, рядом с которым сидел чистильщик обуви, громко предлагавший свои услуги. Малофеев что- то сказал ему и вернулся в машину с последним номером «Рабочей Москвы» под мышкой. Он проворно уселся на сиденье рядом с Лидой, встряхнулся, как мокрая собака, и бросил зонт на пол.

— Холодно тут, — сказал он, вытащил откуда-то из-за спины меховой плед и накинул на колени ей и себе, когда машина влилась в уличное движение. — Так лучше?

— Спасибо. — Лида сунула руки в теплые складки.

— В комитет, — приказал Малофеев водителю в фуражке и форме, который не проронил ни слова, точно воды в рот набрал. — Вам нравится Москва?

Этот вопрос застал ее врасплох. Лида почувствовала, что ее сердце забилось учащенно. Она смотрела на проносящиеся мимо светлые высокие здания на Тверской, на соблазнительные, заваленные продуктами витрины Елисеевского гастронома и на небольшие улочки с холодными пустыми магазинами. Элегантные здания здесь стояли стена в стену с захудалыми многоквартирками. Город состоял как будто из множества городков поменьше. Элита здесь купалась в роскоши, а бедняки голодали, трудовой люд жил на продкарточки, а такие люди, как Малофеев, обедали среди великолепия роскошных ресторанов и гранд-отелей.

— Да, — сказала она. — Москва мне очень нравится.

— Рад это слышать. Когда-нибудь Москва станет самым развитым городом. Огромные дома-коммуны научат людей жить вместе, и сама Москва превратится в символ социалистических сообществ будущего.

— В самом деле?

— Да, так и будет! Даю слово. Но лучше расскажите: чем вам нравится этот город?

— Мне нравится его энергия. Она непредсказуема. Мне нравится, какие тут строятся новые монументальные здания, и… — Тут она улыбнулась, заметив китайскую прачечную с изображением рубашки на вывеске. У порога о чем-то разговаривали две китаянки с широкими лицами и гладкой кожей. — Еще мне нравятся трамваи.

Он рассмеялся и, тряхнув, раскрыл газету. Лиде понравилось, как он углубился в ее изучение. Это означало, что, пока он читает «Рабочую Москву», у нее есть время побыть наедине со своими мыслями. Но она вдруг услышала, как он неожиданно резко вздохнул, правда, тут же спохватился. Это ее насторожило. Стараясь не подавать виду, она повернула к нему голову и увидела, что его внимание привлекло что-то на одной из страниц газеты.

— Что там?

Он словно не услышал ее.

— Что-то важное? — спросила она.

Он поднял серые глаза, и от того, как он посмотрел на нее, сердце ее забилось учащенно.

— Важное для вас.

Она вытащила из-под пледа руку и взялась за подбородок, чтобы не показать, как он задрожал.

— Так расскажите, — негромко произнесла она.

— Похоже, вы чрезвычайно удачно выбрали время.

Лида безмолвствовала в ожидании продолжения.