Она погладила длинную упругую мышцу его бедра и увидела, как он вздрогнул от наслаждения.

— Расскажи, — шепнула она, — что так жжет тебя изнутри.

— Сейчас, когда я рядом с тобой, вся боль прошла.

Он улыбался. Она чувствовала это по его голосу, хоть и не видела его лица.

— Ты хорошо лжешь, любовь моя.

Рукой, все еще погруженной в ее волосы, он чуть-чуть приподнял ее голову, так, чтобы ее подбородок уперся ему в ребра и он мог видеть ее лицо. Черные миндалевидные глаза его улыбались.

— Это правда, Лида. Когда мы вместе, остальной мир не существует. То, что находится там, — он посмотрел на черное окно, и на какую-то секунду улыбка исчезла, — со всеми трудностями, просто прекращает быть. — Он отвел с ее лба прядь огненных волос и провел пальцами по лицу к губам. Она приоткрыла рот, и он прикоснулся к ее зубам. — Но мир вдет нас.

Вторая его рука опустилась ей на грудь и с силой сжала. Она вдруг быстро перекатилась и легла всем телом сверху на него. Их плоть и кости слились воедино, ее лодыжки нашли место между его лодыжками, ребра ее соединились с его ребрами. Чувствуя жар у него между бедрами, она ощутила потребность соединить его со своим. Поставив локти по бокам от его головы, она всмотрелась в его серьезные глаза.

— Расскажи мне о Китае, — приказала она.

Огонек блеснул и тут же погас, как будто закрылись черные ставни где-то в темной глубине его глаз. Но этого было достаточно. Теперь она знала, что была права. Она поцеловала его красивый нос.

— Скажи, — голос ее смягчился, — что произошло в Китае, что тебя так мучает?

На его лице медленно проступила улыбка.

— Ты слишком хорошо меня знаешь, моя Лида.

— От меня ничего не скроешь.

— Я не скрываю. Просто забочусь о тебе. — Его рука поднялась и легла на ее поясницу. — У тебя и здесь, в Москве есть о чем подумать. У тебя и так хватает… забот.

— Если не скрываешь, так расскажи. — Она уткнулась своим подбородком в его. — Иначе я буду лежать так всю ночь и весь день, пока не расскажешь.

Он засмеялся.

— Если так, я ничего не стану рассказывать. — Я жду.

Грудь его вздымалась равномерно, и она приспособила свое дыхание к его ритму. Тишина, повисшая в маленькой комнате, накрыла их теплым уютным покрывалом. Его ноздри расширились, и она поняла, что он расскажет.

— Мао Цзэдун все еще воюет с гоминдановской армией националистов Чан Кайши. — Говорил он спокойно, но мягкость, с которой были произнесены эти слова, привела Лиду в волнение. — Я верю, что победа будет за Мао и нашей коммунистической Красной армией. Когда-нибудь настанет такой день, когда вся власть будет в их руках. Может быть, это произойдет не скоро, но в конце концов народ Китая поймет, что для него единственный путь к свободе лежит через коммунизм. Для такой страны, как Китай, это единственный путь развития. Мы увидели это здесь, в России. Нам показали достижения, к которым нужно стремиться.

— А как же… — начала она и замолчала.

— Как же что?

— А как же ошибки? — Она быстро махнула в сторону окна и прошептала: — Весь этот страх там, снаружи?

Чан положил обе руки на ее обнаженную спину и крепко прижал к груди.

— Это ошибки руководителя, Лида, а не коммунистической системы. России нужен другой руководитель, не такой, как Сталин.

— А Мао Цзэдун?

— Я сражался за него. Рисковал ради него своей жизнью и жизнью своих друзей и сослуживцев.

— Я думала, ты работаешь в штабе. Ты же говорил, что занимаешься дешифровкой секретных сообщений.

Он улыбнулся с извиняющимся видом.

— Я занимаюсь этим. Иногда.

Но она думала не об этом. «Рисковал своей жизнью», — сказал он.

Его пальцы успокаивающе погладили ее по спине.

— Но, как и Сталин, — продолжил он, — Мао — не тот вождь, который нужен Китаю. Он порочный человек и приведет страну к погибели, если возьмет власть в ней в свои руки.

Она приложила губы к впадине у основания его шеи, чувствуя его пульс.

— Чан Аньло, если это так, ты должен перестать сражаться за него.

Он обнял ее еще крепче, так, что она чуть не задохнулась.

— Я знаю, — сурово произнес он. — Но к чему это приведет Китай? И к чему это приведет меня?

Сегодня в тюрьме было холодно. Воздух белел перед лицом от дыхания. Такое время от времени случалось, и Йене не знал наверняка, в чем причина. Несовершенство системы отопления? Возможно. Но у него было неприятное подозрение, что это делается специально — таким способом полковник Тарсенов напоминал своим заключенным, как они проводили зимы в лагерях, шахтах или на строительстве каналов. Такие воспоминания обостряли работу мозга.

Йене сидел за широким письменным столом в своей рабочей комнате. Перед ним были разложены чертежи, точно большие прямоугольные озера, в которые он мог окунуться с головой, чтобы забыть обо всем. Глядя на них, он невольно испытывал гордость. И, конечно, ему не хотелось отдавать их в чужие руки. Эти продуманные до мельчайших деталей точнейшие инженерные расчеты были плодом тяжелой, кропотливой, многочасовой работы. Даже после стольких лет, проведенных за отупляющей мозг работой на лесоповале в сибирских лесах, он не разучился думать, чертить, проектировать.

Не утратил он и желания жить.

Особенно сейчас, когда узнал о Лиде.

— Встать!

Дверь с грохотом открылась. Рослый Бабицкий, который всегда потел, какой бы ни была температура, вытянулся по стойке смирно, и Йене почти физически ощутил его страх. От этого у него самого волосы на затылке зашевелились.

Группу старших инженеров и ученых вывели из их отдельных рабочих кабинетов и свели в общий зал. Это было довольно красивое помещение с высокими потолками и продуманной планировкой. До революции, когда это здание было особняком какого-то аристократа, а не мрачной тюрьмой с решетками на окнах, здесь находилась столовая. От нее здесь остался лишь большой стол из красного дерева, который сейчас был завален чертежами и техническими документами. Никаких серебряных подсвечников, никаких хрустальных бокалов. Здесь не был слышен смех. Практичность и утилитарность — вот новые боги советской России. Впрочем, это вполне устраивало Йенса, потому что он был воспитан практичным человеком.

Они выстроились в ровную шеренгу. Руки у всех заведены за спину. Головы опущены. Никаких разговоров. Точно так, как их строили в лагерях. Высокообразованные, умнейшие люди должны были вести себя, как дрессированные тюлени. Стоявшая рядом с Йенсом Ольга едва слышно фыркнула с отвращением, и он, покосившись опущенными глазами на нее, заметил небольшую дыру на подоле ее юбки.

— Товарищи, — говорил полковник Тарсенов, — сегодня вы встречаетесь с посетителями.

Сердце Йенса дрогнуло. Лида? На какой-то миг ему в голову пришла глупая мысль, что это дочь пришла повидаться с ним. Он на секунду поднял глаза и неожиданно увидел прямо перед собой полковника, рядом с которым стояли Бабицкий с нервно подергивающимся лицом и Поляков, который был лишь немного спокойнее. Значит, какие-то важные птицы пожаловали. За ними вместо рыжеволосой молодой женщины, которую он так неразумно надеялся увидеть, стояла группка из шести людей азиатского вида: четверо мужчин и две женщины, хотя из-за того, что все они были одинаково одеты, различить их было не так-то просто. На рукавах их синих курток были повязаны красные ленты. Коммунисты. Китайские коммунисты? Он даже не представлял, что в Китае есть коммунисты. Внешний мир, очевидно, менялся очень быстро. Но чего ради, спрашивается, их привели на секретный объект?

— Товарищи, — снова произнес полковник Тарсенов. Обычно в разговоре с ними он не использовал это пролетарское обращение.

Как правило, он называл их по фамилиям или номерам. «Товарищи» было слишком уж уважительным обращением. — Сегодня мы имеем честь принимать у себя наших товарищей из Коммунистической партии Китая.

Он вежливо кивнул стоявшему впереди группы мужчине с пепельно-седыми волосами и ничего не выражавшим морщинистым лицом. Однако Йене успел заметить, что Тарсенов быстро перевел взгляд на высокого молодого китайца, стоявшего чуть дальше. Как будто именно ему принадлежала власть в этой группе. Или именно он был источником какого-то беспокойства.