— Здесь животные есть? — спросил Чан по-русски.

— С задней стороны. — Человек из цирка даже не поднял головы.

— Спасибо.

Вопрос Чана удивил Лиду. Она не знала, что ему интересны животные. Дома, в Китае, когда она показала ему своего ручного кролика, он захотел съесть его. Это воспоминание заставило ее улыбнуться. Они перешагнули через натянутые тросы и прошли по утоптанной дорожке вокруг шатра, которая привела их к ряду фургончиков. Они были раскрашены в яркие цвета, и на бортах их красовались изображения цирковых номеров: укротитель львов со скрученным хлыстом, балерина на лошади, стоящая на руках в седле. Большинство фургонов были закрыты, но на некоторых полотнища были отброшены, чтобы было видно стоявшие в них клетки. Примерно в метре от клеток была натянута веревка, чтобы люди не подходили слишком близко к животным.

И Лида поняла почему.

— Смотри, — сказала она. — Львы.

В одной из клеток лениво развалились две львицы. Их массивные квадратные головы покоились на передних лапах, темно-желтые глаза были прикрыты, а шерсть неаккуратно торчала. Перед ними собралась группка людей, но один мальчик тянул отца за руку к следующей клетке. Лида взглянула на Чана. Его внимание также было обращено к следующей клетке, и в черных глазах его появилось выражение, которого раньше девушка не замечала, какая-то застывшая сосредоточенность. Она перевела взгляд на вторую клетку. За прутьями стоял большой самец тигра. Мышцы его были напряжены, желтые глаза дерзко смотрели на людей. Он был великолепен. Тигр рыкнул, обнажив клыки, от вида которых у Лиды все внутри перевернулось. Краем глаза она заметила, что Чан сделал шаг вперед.

— Тебя привлекает опасность, — сказала она.

Юноша замер. — Она увидела это. Как будто он приказал своему сердцу биться медленнее. Он развернулся спиной к животному и посмотрел на девушку. Коснулся ее локона и позволил волосам выскользнуть из пальцев языками пламени.

— Я сую руку в огонь, только когда это нужно, любимая.

— Ты приехал в Москву, — она кивнула на окружавший их пустырь и неказистый шатер, — и сегодня пришел сюда. Мне кажется, ты не только руку, а еще и голову засунул в огонь.

Чан молча покачал головой, потом смоляные очи его опять обратились к тигру и задержались на нем. Лида вдруг почувствовала укол ревности.

— Я приехал, — мягко произнес он, — потому что должен был.

— Потому что Мао Цзэдун приказал?

Не обращай внимания на слова.

Взгляд его метнулся к ней. Скользнул по ее волосам, прошелся по контуру лица, по аккуратному закруглению уха, прикоснулся к полным губам.

— Я приехал, — повторил он, — потому что должен был.

Больше она не спрашивала.

Вместо этого она обхватила пальцами его ладонь.

— Как ты узнал, что я в Москве?

— Я не знал. Мне было известно, что ты находишься в России. Этого было достаточно.

— Но Россия — большая страна, Чан Аньло, — рассмеялась она. — Я могла оказаться где угодно.

— Но не оказалась. Ты оказалась здесь, в Москве. Так же как и я.

— Да.

Она почувствовала, что его рука сжалась сильнее.

— Боги заботятся о тех, кого любят.

Она улыбнулась.

— Да, они действительно позаботились обо мне. — Одна ее бровь поднялась. — И что ты пообещал им за это?

— Ха! Моя Лида! — улыбнулся он. — Ты меня слишком хорошо знаешь. Верно. Я действительно пообещал им за это Землю.

Они вместе рассмеялись. Отдельные звуки, ее легкий смех и его, глухой, но счастливый, слились и зависли между ними единым дыханием. Они расслабились. Лида ощутила, как нечто наподобие напряжения, неуверенности, которая тенью лежала у ее ног, вдруг скомкалось в какое-то бесформенное пятно, и его место заняло что-то яркое. Это мог быть солнечный луч, сияющий и искрящийся. Но Лиде показалось, что это нечто вещественное. Ей показалось, что это счастье.

Держась за руки, как и другие пары, они покинули пустырь и оказались на уличном базаре. Там они стали есть купленные Лидой яблоки.

— А теперь, пожалуйста, расскажи мне, — попросил Чан, — что ты узнала о своем отце.

— Мы договорились не задавать вопросов.

— Я знаю.

Он почувствовал, как по ее телу прошла дрожь, всего лишь трепетание пальцев, лежавших в его ладони, не более. Но он терпеливо ждал.

— Мы нашли лагерь заключенных, — тихо произнесла она, — недалеко от Фелянки, где он содержался, но…

— Мы?

— Да, со мной путешествует Лев Попков, казак. — Она посмотрела на него с той легкой веселой улыбкой, которая затрагивала что-то глубинное в его душе. — Я уверена, что ты помнишь его.

— Конечно. Он здесь, в Москве?

— Да. Он со своей подругой живет со мной в одной комнате. — Она рассмеялась. — Очень удобно.

Чан окинул ее внимательным взглядом, пытаясь понять скрытый смысл ее слов.

— В советской России, — промолвил он, — есть свои трудности. Передай, пожалуйста, привет товарищу Попкову от меня. Надеюсь, его спина все еще широка и сильна, как река Пейхо.

Лида снова засмеялась.

— Да, — промолвила она. — Лев все еще такой же сильный.

Чан встречался с большим казаком всего лишь раз, хотя слово «встречался» в данном случае не совсем подходит. Попков пронес, буквально пронес на руках Чана через весь Цзюньчоу, чтобы Лида могла вдохнуть в него жизнь. Это воспоминание неприятно бередило душу китайца. То, что однажды ему потребовались ноги другого человека, чтобы уйти от опасности, было темным пятном, наполнявшим его стыдом.

— Но отца в том лагере не оказалось, — продолжила Лида. — Его перевели в Москву. С Алексеем мы расстались в Фелянке.

— С Алексеем Серовым?

— С моим братом, — поспешила уточнить она и откусила яблоко.

Она знала, что говорит слишком быстро.

— Алексей Серов тоже здесь?

— Он приехал со мной в Россию, чтобы помочь с поисками. — Лида поставила ногу на клочок нетронутого белого снега, оставив на нем четкий отпечаток, словно хотела оставить след на всем мире. — Иене Фриис — не только мой, но и его отец, вспомни.

Она чуть качнула головой, и несколько локонов закрыли часть лица. Ему захотелось отвести их рукой, увидеть печаль, скрытую в ее глазах. Что она чувствовала по отношению к отцу? Но он остановился, замер, держа ее за руку, и она сразу развернулась к нему лицом, ее губы удивленно приоткрылись. Он привлек ее к себе. На глухих задворках этого безликого города, на освещенном солнцем пятачке грязи они стояли, глядя друг другу в глаза. Одной рукой, легко обвив ее хрупкую талию, он прижал ее к себе так сильно, что тела их слились в одно, ее груди под пальто прильнули к его грудной клетке. Она не сопротивлялась, хотя люди по сторонам начали оглядываться на них, она просто приняла его тело так, словно оно принадлежало ей.

Он постучал пальцем по ее бледному лбу.

— Дорогая моя, любимая, — едва слышно произнес он. — Здесь, — он снова постучал, — ты одинока. Здесь мы все одиноки. Сюда невозможно затолкать отца, которого ты не знаешь, и брата, о существовании которого ты до недавнего времени и не подозревала. Сюда или в сердце. Семья — это не только общая кровь, семья — это еще и те, кому ты доверяешь. В Китае в моей семье есть люди, с которыми меня не связывает общая кровь.

Он увидел, как ее горло сжалось, тонкие ключицы приподнялись и опустились, и у него защемило сердце от печали.

— Я — твоя семья, — тихо промолвил он.

Ее губы исторгли чуть слышный звук, приглушенное бессловесное бормотание, пришедшее откуда-то из самых глубоких недр ее души. Глаза ее начали темнеть, пока цветом не уподобились зимнему дождю, и она положила голову ему на грудь, у основания шеи. Он погладил ее волосы, вдохнул их знакомый запах, локоны ожили под его пальцами.

— Но ты оставил меня, — прошептала она.

На это у него не было ответа.

Лида украдкой пробиралась вдоль стены многоквартирного дома. Она заметила мальчика сразу же. Внутренний двор здания был накрыт густой тенью, и, пока она шла через темную арку, ее глаза успели привыкнуть к темноте после ярко освещенной улицы. Домой Лида возвращалась, петляя по всему городу, нетерпеливо стоя в очередях к трамваям, змеившихся на остановках в тусклых лучах послеполуденного солнца. Окружавшие двор здания точно склонились над ребенком, погрузив все в мрачную тень, но это не помешало Лиде сразу заметить тоненькую фигурку Эдика.