Ей вдруг захотелось остаться наедине со своими мыслями. Они колотили изнутри по ее черепу, требуя выхода. Я найду способ. Так сказал Чан, когда они расставались. Я найду способ, и она поверила ему безоговорочно, без оглядки. Если Чан Аньло пообещал, что найдет способ быть вместе, вместе по-настоящему, он отыщет его. Все очень просто.

Лида вздрогнула. Но не от холода, а скорее наоборот. Кровь в ее венах кипела и бурлила, тело отказывалось бездействовать. Не хотело покоя. Сама кожа ощущала голод. Требовала его прикосновения так же, как когда-то в знойный день на базаре в Цзюньчоу требовала льда. Ей нужно было находиться рядом с ним. Видеть его лицо. Наблюдать, как его улыбка медленно переливается в его глаза.

Она думала, что сегодняшних поцелуев ей будет достаточно, но оказалось, что это не так. Она жаждала большего.

Уткнувшись головой в оконное стекло, Лида вздохнула. Она так долго жила в ожидании, что уже и забыла, до чего это захватывающе — жить такими понятиями, как «здесь» и «сейчас». Иметь то, что хочешь. Хотеть то, что имеешь.

— Чан Аньло, — прошептала она, как будто он мог слышать ее.

Лида прикоснулась к стеклу в том месте, где ее дыхание осело облачком, и написала его имя. Улыбнулась и внимательно прошлась глазами по цепочке букв, как будто это могло каким-то таинственным способом вызвать образ самого Чана. Сердце ее бешено забилось. Она смотрела на туманные буквы, а в стекле отражалось ее лицо, соединяя вместе Лиду и Чана, и девушка сфокусировала взгляд на собственном отражении. Что видел он, когда смотрел на нее? Волосы, глаза, скулы — для нее они выглядели как обычно. Но видел ли он в ней то же самое? Ту же самую девушку, в которую влюбился дома, в Китае? Или кого-то другого?

А Куань? Как паук, рядом с ним, куда бы он ни пошел, живое, дышащее существо, жаждущее его в каждом гостиничном номере, в котором он останавливался. Нет, все это неправильно! Не думай так!

Пришли ко мне мальчика. Так он сказал. Она отвернулась и увидела, что в комнате уже почти темно.

— Вы слишком быстро едите. Оба.

Лада сидела в кресле. Мальчик все еще сидел на полу и запихивал в рот хлеб, а рядом с ним его собака, уткнувшись мордочкой в миску, уплетала кашу. Оба ели торопливо и жадно. Незадолго до этого девушка сварила Эдику суп, подогрела Серухе овсянку, потом ткнула спящего мальчика в ребра и поставила передними тарелки. Крепко спавший Эдик схватился за ложку, как только открыл глаза. Он придвинул тарелку поближе к себе, наклонился над ней, прикрыл согнутым локтем, как бы защищая, и принялся торопливо есть. Это встревожило Лиду.

— Эдик, а где твои родители? — спросила она.

Он проглотил еще две ложки супа.

— Их расстреляли, — сказал мальчик и откусил большой кусок хлеба.

— Ой, как жаль.

— Четыре года назад.

— А за что?

Ей снова пришлось ждать. Лида не хотела торопить его с ответом.

— Они какую-то книгу прочитали, — сказал ребенок между очередными ложками супа. — Какую-то запрещенную книгу. Антисоветскую.

— Как она называлась?

— Я не помню.

Больше девушка не стала об этом говорить. Его волосы, как бледная гладкая занавеска, прикрыли его лицо, когда он принялся вылизывать тарелку.

— И ты с тех пор живешь на улице?

— Да.

— Трудно, наверное, приходится?

— Ничего. Зимой тяжелее всего.

— Вообще-то воровать опасно.

Тут он наконец оторвался от тарелки и поднял голову. Мутные голубые глаза его просветлели.

— У меня это хорошо выходит. Я — один из лучших.

У меня это хорошо выходит. Не так давно она сама произносила такие же слова. У нее все сжалось внутри, когда она подумала, чем это грозит.

— И где ты продаешь то, что украл?

— Нигде. — Он окинул ее презрительным взглядом, как будто она сказала какую-то неимоверную глупость. — Я сам не продаю. Продают воры.

— Что еще за воры?

Изображая отвращение, он закатил глаза, вытер рукой рот и протянул ее собаке — облизать.

— Есть человек, — медленно начал объяснять он, так, будто втолковывал прописные истины недотепе. — Он главный у нас, уличных. Мы крадем и все отдаем ему. А он нам платит. — Мальчик подумал о том, что только что сказал, и насупился. Собрался было плюнуть на пол, но вовремя спохватился. — Мало, правда, гад. Несколько паршивых копеек. В других шайках воры больше платят, но я-то что? Приходится брать, сколько дают.

Лида чуть подалась вперед.

— И много таких как ты, уличных, в Москве?

— Ага. Тыщи.

— И всех держат в шайках воры?

— Ну, почти всех.

— А кто они, эти воры?

— Бандиты, конечно же. — Он улыбнулся и погладил уши щенка. — Как и я.

— Эдик, то, чем ты занимаешься, очень опасно.

— А то, чем ты занимаешься, не опасно? — Он от души рассмеялся, и его искренний детский смех заставил улыбнуться и ее.

Ей захотелось подойти к нему и обнять за худые плечи — этому закаленному улицей мальчишке было так нужно немного нежности, — но Лида не двинулась с места. У нее возникло такое чувство, будто обними она ребенка — и он ее снова укусит. Лида откинула со лба волосы, точно отбросила сомнения насчет того, о чем собиралась его попросить.

— Эдик?

— Ну?

Она сунула руку в карман, достала оттуда десятирублевую купюру и помахала ею в воздухе. Его глаза жадно впились в бумажку, следя за движением девушки. Так же, наверное, повела бы себя Серуха, если бы перед ней помахали печеньем.

— Лови, — сказала она, скомкала бумажку и бросила ему.

Она оглянуться не успела, как купюра оказалась у него в кармане.

Мальчишка усмехнулся.

— И чего на этот раз сделать надо?

— Я хочу, чтобы ты снова пошел к гостинице «Триумфаль» и дождался того же самого китайца. Он передаст тебе для меня записку.

— И это все? За такие-то деньги?

— Будь осторожен, Эдик.

Он вскочил на ноги, сгреб свою новую куртку под одну руку, собаку — под другую.

— Ты глупая, Лида, — на этот раз он улыбнулся робко, но его улыбка легко преодолела расстояние между ними, — потому что тебе слишком просто угодить.

Она рассмеялась и почувствовала укол вины где-то под ребрами.

— Только не…

Резкий стук в дверь не дал ей договорить.

Это был Дмитрий Малофеев в элегантном кожаном пальто с белым шелковым кашне на шее. Он замер в дверях убогой комнатенки. В одной руке он держал большой бумажный коричневый пакет, в другой — букет цветов, по виду похожих на лилии, хотя, где он мог посреди зимы раздобыть лилии, она представить не могла.

— Здравствуйте, Лида.

— Товарищ Малофеев? Вот так неожиданность.

— Разрешите войти?

— Конечно, — ответила она, но в голосе ее слышалась некоторая неуверенность. Пустить в свой дом этого мужчину с белоснежными гладкими зубами было все равно, что пригласить к себе в кровать крокодила. Подстраиваясь под его настроение, она улыбнулась. — Входите.

Малофеев перешагнул порог и сразу же как будто заполнил каждый уголок этой унылой комнаты.

— Так вот где вы прячетесь?

Прячетесь? Почему он употребил именно это слово?

— Да, я здесь живу. Как вы нашли меня?

— Это было несложно.

— Да уж. Не сомневаюсь. Для человека из партийной верхушки нет ничего сложного, — сказала она с улыбкой.

Он улыбнулся в ответ и, галантно поклонившись, вручил ей цветы. Приняв букет, девушка наклонила голову, чтобы вдохнуть аромат, и только теперь поняла, что цветы из шелка. Лида почувствовала себя глупой и обманутой.

— Спасибо.

Гость с интересом осмотрел комнату. Удивленный взгляд его упал на Эдика. Какую бы информацию он ни выудил у вахтерши, мальчик и собака явно не были упомянуты. Дмитрий кивнул в знак приветствия, свободной рукой выудил из пакета пачку печенья и бросил через всю комнату со словами:

— Вот вам, молодой человек. И идите гулять.

Это было произнесено таким вежливым тоном, что было невозможно судить, пошутил он или говорил серьезно.

Мальчик не шевельнулся, чтобы поймать печенье. Он просто наблюдал, как пачка, описав духу, с хрустом упала на пол. Малофеева он даже не удостоил взглядом. Вместо этого он посмотрел на Лиду.