Фрея застыла, судорожно глотая воздух. Внутри все сжалось и похолодело: в воздухе роились полосатые твари. Оса ужалила ее в руку, и Фрея не сдержалась, разжала пальцы и в тот же миг откинулась вправо от стены. Страховочную оттяжку отчаянно заполоскало на ветру, сосновая роща в полукилометре под ногами вдруг приблизилась, как в объективе телескопа. Секунду-другую Фрея повисла на правой руке, чудом сохранив упор правой ногой. Левая рука беспомощно болталась в воздухе — зазвенели карабины и камы. Девушка стиснула зубы и, стараясь забыть про жжение в мышцах плеча и предплечья, подтянула тело к скале и заклинила кисть между выступом и отвесной стеной, прижимаясь к теплому граниту, словно к груди любимого. В этом положении она оставалась, наверное, целую вечность — повисла и зажмурилась, отгоняя желание закричать. Наконец рой успокоился и рассеялся. Фрея быстро переместилась вправо под «полку», откуда начала новый подъем, обходя чахлую сосенку, которая, словно морщинистая рука, торчала из скалы. Там Фрея снова заклинилась и села на ствол — отдышаться.

— Черт! Алекс… — вырвалось у нее невпопад.

Одиннадцать часов назад ей позвонили. Она была у себя дома, в Сан-Франциско. Звонок прозвучал среди ночи как гром среди ясного неба.

Однажды, давно, в первые годы занятия скалолазанием, она сорвалась с двухсотметровой высоты и повисла на страховке. Такое же чувство у нее было после звонка: сначала — удивление, оторопь, как в полете на дно пропасти, и тут же — тошнотворно-резкий рывок осознания того, что произошло.

Потом она долго сидела в темноте. В окна залетал запоздалый уличный шум из баров и кафе Норт-Бич.

Затем Фрея села за компьютер, заказала по Интернету билет на самолет, покидала в рюкзак кое-какое снаряжение, заперла квартиру и унеслась прочь на своем старом «триумфе-бонневилле». Три часа спустя она уже была в Йосемитских горах, а еще через два, когда небо над вершинами Сьерра-Невады зарделось, приготовилась к подъему на Либерти-Кэп.

В минуты душевных волнений, когда надо было привести мысли в порядок, Фрея уходила в горы. Для Алекс такой отдушиной были пустыни — огромные, безжизненные песчаные просторы. Фрея больше любила вертикальные ландшафты, по которым можно было взбираться к самому небу на пределе моральных и физических сил.

Тем, кто не поднимался в горы, этого не объяснить. Фрея даже сама порой не знала, как выразить свои чувства. Ближе всего она подошла к этому, как ни странно, в интервью журналу «Плейбой»: «Наверху я живу полной жизнью, что ли. А в остальное время словно сплю наяву».

Сегодня ей как никогда нужно было испытать тот покой и духовную собранность, которые давало скалолазание. Она мчалась в сторону парка по 120-й магистрали, горя желанием выбрать по-настоящему сложный свободный маршрут: «Фрирайдер» на Эль-Капитане или, может, «Астромэн» на Колонне Вашингтона.

Потом Фрея вспомнила о Либерти-Кэп. С каждой минутой эта идея нравилась ей все больше и больше.

Нельзя сказать, чтобы выбор был очевидным. На части маршрута придется использовать вспомогательные средства, что лишало радости свободного подъема. Технически он был несложен — по меркам опытных скалолазов, то есть Фрее не надо было по привычке выкладываться до конца.

Зато по этой стене она еще ни разу не взбиралась. Что еще важнее, в это время года только туда никто не лез валом, что обеспечивало спокойный подъем: никто не станет ее фотографировать или приставать с расспросами, и новички туда не сунутся. Только она сама, скалы и тишина.

Фрея сидела на каменной «полке». Полуденное солнце грело лицо; осиный укус все еще побаливал. Она отпила из походной бутылки и оглянулась на пройденный участок. Впереди лежали две ИТОшных секции, для нее довольно легких. Менее опытные скалолазы потратили бы на подъем дня два, с ночевкой на страховочной станции, но Фрея рассчитывала одолеть маршрут быстрее — часов за восемь с хвостиком.

Жаль, конечно, что подъем не утомит ее сильнее, что она не почувствует пьянящего эффекта, который достигается только крайним нервным и мышечным напряжением. С другой стороны, внизу открывался прекрасный пейзаж, дарующий чувство покоя, за которое можно было простить недостаток нагрузки. Фрея, держась за оттяжку, выпрямила ноги — длинные, поджарые, загорелые, растерла мускулы, вытянула мыски скальных туфель «Анасази», разминая стопы и голени. Затем она поднялась, запрокинула голову и осмотрела скалу перед последним, одиннадцатым питчем в пятьдесят метров до самой вершины.

— Алле, — прошептала она себе и зачерпнула магнезии из мешка на поясе. — Алле… — И тут же, точно слово напомнило ей о сестре, добавила: — Алекс.

Голос мгновенно потерялся в шуме Невадского водопада.

Позже, выполнив маршрут, Фрея наткнулась на пару знакомых ребят, из своих. Один был довольно симпатичным, но сейчас она этого почти не заметила — не те обстоятельства. Они поболтали, Фрея рассказала о пройденном маршруте («Соло на Либерти-Кэп? Вот это да! Супер!») и оборвала разговор, объяснив, что ей нужно успеть на самолет.

— Едешь соревноваться? — спросил симпатичный парень.

— Нет, в Египет, — ответила она, заводя двигатель.

— А-а, на новые места? Фрея врубила передачу.

— На похороны сестры.

Мотоцикл взревел, и она умчалась — только волосы, как белое пламя, затрепетали на ветру.

Флин Броди поправил на носу очки и посмотрел в полупустой конференц-зал: перед ним расселись четырнадцать пожилых туристов-американцев, и ни один не проявлял интереса к происходящему. Он попытался было расшевелить их («Как я рад, что вам всем удалось найти свободные места!»), но засмеялась одна Марго — его коллега-экскурсовод, а остальные молча продолжали таращиться.

«Боже мой, — мысленно вздохнул он и нервно пошарил в кармане вельветового пиджака. — Чувствую, вечерок будет еще тот».

Он начал заново: сказал, что годы археологических раскопок в Ливийской пустыне приучили его к пустым пространствам. Шутка снова не удалась. На этот раз даже смех Марго звучал натянуто. На этом Флин сдался, нажал клавишу ноутбука и запустил презентацию в «Пауэр-пойнте»: на экране появился снимок пустыни — уходящие вдаль верхушки дюн. Броди собирался начать лекцию, как вдруг дверь зала приоткрылась, и в щель протиснулся удивительно толстый незнакомец в светлом пиджаке с «бабочкой».

— Можно? — спросил он писклявым, почти женским, голосом с протяжным акцентом американского Юга.

Флин посмотрел на Марго — та пожала плечами, словно спрашивая «почему бы нет?», и жестом пригласила толстяка войти. Он закрыл дверь, сел в ближайшее кресло и стал промокать лоб платком. Флин подождал немного, откашлялся и заговорил с суховатыми интонациями образованного англичанина:

— Десять тысяч лет назад Сахара была куда более гостеприимной, нежели сейчас. Спутниковая съемка песков Грейт-Селима с шаттла «Колумбия» обнаружила следы некогда развитой сети рек и озер. Такой ландшафт более свойственен современным саваннам в околоэкваториальных частях Африки. — Следующий кадр изображал Национальный парк Серенгети в Танзании, иллюстрируя слова лектора. — В долинах этих рек и озер произрастали леса, а между ними тянулись травянистые равнины — пристанища самых разнообразных животных, таких как газели, жирафы, зебры, слоны и бегемоты. Жили там и люди — большей частью кочующие племена охотников и собирателей, хотя были также найдены следы постоянных поселений эпохи среднего и верхнего палеолита.

— Говорите громче! — выкрикнула старуха из заднего ряда со слуховым аппаратом, похожим на пластиковый нарост.

«На кой черт, спрашивается, садиться на задний ряд, если ни шиша не слышишь?» — подумал Флин.

— Простите, — сказал он, повышая голос. — Так лучше?

Старушенция махнула тростью в знак согласия.

— Постоянных поселений среднего палеолита, — повторил археолог, пытаясь поймать нить собственных рассуждений. — Плато Гильф-эль-Кебир в юго-западной оконечности Египта, на границе с Ливией и Суданом — гористая область, сравнимая по размеру со Швейцарией, — особенно изобилует находками этого периода, как сугубо бытовыми предметами… — на экране, иллюстрируя рассказ появились снимки оранжевых скал, каменной зернотерки и коллекции кремневых орудий, — так и предметами обрядовыми, а также образцами первобытного искусства. Вы, наверное, видели фильм «Английский пациент», в котором фигурируют доисторические наскальные росписи так называемой Пещеры пловцов, обнаруженной в 1933 году венгерским исследователем Ладиславом Алмаши в вади Сура, на западной окраине плато.