— Не понимаю, — растерянно произнесла она. — Зачем Алекс это понадобилось?

— Твоя дай доктор Алекс, — повторил гость. — Она понимай.

Фрея набросилась на него с вопросами: за что Алекс платила ему деньги, кто этот человек из пустыни, что происходит, но бедуин явно счел миссию выполненной и с прощальным «твоя дай доктор Алекс» развернулся и исчез за углом дома. Фрея беспомощно смотрела ему вслед.

Вертолет «Агуста» несся над пустыней, и его тень стелилась по верхушкам дюн. Рокот винта, вращаемого газотурбинным движком Пратта-Уитни, разносился среди песков глухим боем тамтамов. Ни одно из восьми мест в кабине не пустовало: впереди пилот, на пяти сиденьях — угрюмые типы с автоматами «Хеклер и Кох» на коленях, а последние два места заняли близнецы-телохранители Гиргиса в серых костюмах и красно-белых футболках. Эта парочка всю дорогу не отрывалась от спортивного журнала. Пилот украдкой оглянулся на них — убедиться, что те не слышат, — и пихнул локтем соседа.

— Они уже семь лет работают на Гиргиса, а никто так и не выяснил, как их зовут, — шепнул он. — Наверное, даже босс не знает.

Его собеседник предостерегающе помотал головой — мол, не ко времени и не к месту этот разговор.

— Они как-то зарезали его сутенера, — продолжил пилот, ухватившись за любимую тему и пустив намеки побоку. — Расчленили труп и выбросили в Нил, а все потому, что бедняга обозвал «Аль-Ахли» дерьмом, а Хафиза — педиком. Гиргис до того впечатлился, что взял их к себе. — Пилот продолжал заливаться, не обращая внимания на отчаянно сигналящего ему коллегу. — Мамаша их выжила из ума, но они ее боготворят. Сорок человек угробили и кас…

— Крути штурвал да помалкивай, — раздалось сзади.

— Или станешь сорок первым, — поддакнул другой, почти такой же голос.

Пилот вцепился в рукоятку, побелел как молоко и судорожно сжал ноги, словно испугался за собственную мошонку. Остаток пути он не сказал ни слова.

Вернувшись в дом, Фрея открыла таинственную сумку и выложила ее содержимое на стол в гостиной, рядом с «Ролексом»: карта, бумажник, фотоаппарат, кассета с пленкой, сигнальные ракетницы, сухой паек на случай аварии, крошечный глиняный обелиск, завернутый в носовой платок, и, напоследок, зеленый металлический компас с откидной крышкой. Его она подержала в руках, улыбаясь самой себе. Точно такой компас был у ее сестры в детстве: военный, жидкостный, со шкалой, стрелкой, увеличительным стеклом и прорезью в крышке, где была натянута тонкая, как волос, медная струнка. «Устанавливаешь ее так, чтобы струнка показывала направление на ориентир, потом считываешь значение через лупу, — учила Алекс. — Это самый точный в мире компас».

Да вот только в найденном бедуином компасе струнка-волосок лопнула, так что высчитать точный азимут было невозможно. Фрея сжала вещицу в ладонях, словно она была шедевром древности, — ее форма и вес навевали воспоминания о том чудесном, беспечном времени, когда между ней и Алекс еще не существовало пропасти, когда сестра еще не страдала по ее вине. Фрея поднесла компас к глазам, расположила прорезь и лупу, как учила Алекс, и стала следить, как стрелка медленно кружит на своей оси, снова слыша голос сестры — она рассказывала, что ее компас раньше принадлежал одному моряку и участвовал в битве при Иводзиме. Наконец Фрея со вздохом захлопнула крышку, положила компас на стол и начала разглядывать остальные находки.

В бумажнике обнаружилось несколько немецких банкнот, пара кредитных карточек, стопка квитанций и чеков, датированных 1986 годом. Еще там нашлось нечто вроде удостоверения с фотографией владельца бумажника, симпатичного блондина, чью внешность портил только шрам поперек подбородка.

— Руди Шмидт, — прочла она вслух.

Имя ей ни о чем не говорило. Может, друг Алекс или коллега? Она еще раз-другой повторила его — вдруг что вспомнится, потом вернула удостоверение на место и обратилась к другим предметам. Изучила глиняный обелиск с занятными рисунками на каждой грани, осмотрела кассету с пленкой и камеру. Внутри оказался второй ролик пленки, полностью отснятой, за исключением последних двух кадров, судя по счетчику. Наконец Фрея сдвинула все предметы в сторону и расстелила на столе карту.

На карте был изображен Египет, точнее, его западная часть — от ливийской границы до долины Нила — в масштабе 1:500 000. Ветхая бумага истерлась по сгибам.

В нижнем левом углу карты кто-то обвел карандашом надпись «Плато Гильф-эль-Кебир». Фрея сосредоточенно нахмурилась — кажется, Алекс именно там проводила свои изыскания. Фрея склонила голову набок, пытаясь вспомнить, что сестра писала по этому поводу, потом вернулась к карте. От плато тянулась косая линия на северо-восток, к ближайшему зеленому пятнышку — Дахле, которая тоже была обведена кружком. Линию пересекали пять крестиков, начиная от самого Гильф-эль-Кебира. Возле каждого стояло по паре чисел: градусы азимута и расстояние в километрах. Первое число во всех случаях было одним и тем же — 44 градуса, зато второе уменьшалось от крестика к крестику по мере удаления от плато — 27 километров, 25 километров, 20 километров, 14 километров, 9 километров.

«Это дневник, — догадалась Фрея. — Дневник пятидневного перехода — пешего, судя по расстояниям».

Значит, путь лежал от Гильф-эль-Кебира и через девяносто пять километров обрывался посреди голой пустыни. Кем был Руди Шмидт, что он делал в таком месте, хранила ли карта его собственные пометки или чьи-то еще — на эти вопросы Фрея не знала ответов, но чувствовала какой-то подвох. С какой стати сестре были нужны чужие вещи? Почему она заплатила за них? Чем больше Фрея думала об этом, тем большим безумием казалось происходящее. Она спохватилась на том, что перебирает в памяти детали самоубийства сестры — парализованную руку, страх перед уколами. Утренние подозрения снова обрели силу, доводы инспектора потеряли убедительность. Может, стоит вернуться, рассказать о новых обстоятельствах… С другой стороны, как это прозвучит? «Кто-то принес моей сестре вещи погибшего…» Бред сумасшедшего, совершенно безосновательный. В любом случае инспектор приехал всего на полдня и скорее всего уже вернулся в Луксор. Значит, придется все начинать заново, да еще с теми, кто не знает английского. Может, позвонить Молли Кирнан? Или Флину Броди? «Кажется, здесь творится что-то неладное, поскорей приезжайте». Боже, язык второсортных ужастиков.

Фрея ненадолго вернулась к карте, повздыхала, свернула ее и начала укладывать находки в сумку, пытаясь решить, довериться ли сомнениям или нет. Она засмотрелась на обелиск — наверное, сувенир или талисман, — и бросила его к карте. Следом за обелиском отправились компас и кассета с пленкой. Фрея затянула ремешки на планшетке, но тут же, в порыве внезапного озарения, рванула застежки и вытащила фотокамеру и кассету с пленкой. Задумавшись на секунду, она завернула их в старый джемпер и переложила к себе в рюкзак. Компас Фрея тоже взяла с собой — пусть слабое, но все же напоминание об Алекс и счастливых временах. Потом она заперла дом и ушла, бросив сумку на столе.

Фрея надеялась, что лавка «Кодака» в поселке еще не закрылась: можно проявить обе пленки — и в кассете, и в фотокамере. Вдруг да выяснится, кто такой Руди Шмидт, почему он бродил по пустыне и что общего было у них с Алекс.

В оазисе бедуины наполнили бурдюки, собрали хворост и закупили провизии. Затем, предпочитая держаться особняком, они разбили лагерь в пустыне, в полутора километрах от оазиса, среди колючего кустарника, невесть как выросшего посреди песков.

К той поре, как их предводитель вернулся из дома Алекс, верблюды стояли на привязи, жуя сочный клевер-берсим, на вертеле жарилась коза, а бедуины сидели кружком у костра, распевая старинную песню о злом джинне и мальчике, который его обхитрил.

Оставив своего верблюда на привязи вместе с остальными, предводитель присоединился к соплеменникам. Ему освободили место у костра, звучный бас подхватил знакомый мотив, и сородичи хором завели припев. Над головами зажглись первые звезды, тянуло дымком и густым ароматом жареного мяса. Закончив петь, бедуины пустили по кругу сигареты и завели споротом, каким маршрутом возвращаться домой. Одни были за то, чтобы пойти прежним путем, другие предлагали взять севернее, в обход Гебель-Алмаши и крайней оконечности Гильф-эль-Кебира. Голоса звучали все настойчивее, перебивая друг друга, пока кто-то не крикнул, что мясо готово. Напряжение мгновенно испарилось. Бедуины сняли вертел с костра, воткнули его в песок и, отрезая от туши тонкие полосы мяса, приступили к трапезе. Скоро наступила тишина, нарушаемая только ритмичным жеванием, треском костра да еле слышным прерывистым гулом с северной стороны — точно гигантское насекомое пустилось в полет.