— А первая ошибка?

— Что?

— Ты упомянул две катастрофические ошибки. Так какая была первая?

Флин выжал педаль до отказа, и стрелка спидометра качнулась за сто сорок километров в час.

— Пятнадцать минут — и мы там, — сказал он.

Молли Кирнан как громом поразило известие о том, что стена молчания вокруг «Пожара в пустыне», которую они строили двадцать три года, оказалась пробита, несмотря на то что Молли и ее коллеги выверяли каждый шаг, действовали со всеми предосторожностями, чтобы ничто не просочилось за рамки этой стены. И вот вам пожалуйста, Энглтон!

Как только оторопь прошла (причем довольно скоро), Кирнан принялась за дело с присущей ей собранностью и напором. «Мраморная Молли, — в шутку называл ее Чарли. — Тверда и красива, как статуя».

Она сделала несколько нужных звонков в Штаты — ее мобильный был лишь одним из многих каналов связи — и предупредила всех, кого знала, о происходящем, назвала имя Энглтона, попросила разобраться. Хотя все ее мысли и молитвы были обращены к Флину и Фрее, по дороге домой, в Маади, она сосредоточилась на Энглтоне. Кто он? Почему влез в их дела? Что ему нужно? Она поднесла к глазам визитку, которую дал ей Флин, вынула из сумочки карманную Библию, которую всегда носила с собой — подарок любимого мужа на тридцать первый день рождения, — и раскрыла ее на Псалме 64.

— «Сохрани жизнь мою от страха врага… — Свет уличных фонарей полосами лег на бумагу. — Укрой меня от замыслов коварных и от мятежа злодеев, которые изострили язык свой, как меч.» — Она повторила абзац, пролистала страницы до Книги Наума: — «Господь есть ревнитель и мститель; мститель Господь и страшен в гневе: мстит Господь врагам Своим и не пощадит противников Своих». — Молли удовлетворенно кивнула, закрыла Библию и с улыбкой прижала к груди. — И это правильно, — прошептала она.

По обе стороны от 11-й автострады — главной магистрали, соединяющей Каир и Александрию, расстилается пустынный ландшафт: бескрайнее море песка и гравия, которое шоссе пересекает, как строчка, вышитая на гигантском холсте. Впрочем, изредка попадались зеленые заплатки — то поле для гольфа, то финиковая роща, то прекрасный сад. Они на миг прорывались сквозь небытие, прежде чем исчезнуть под неудержимым натиском пустыни.

Флин и Фрея поравнялись с одним таким островком зелени — большой банановой плантацией, — и Броди замедлил ход, свернув на пыльную грунтовую дорогу, которая шла перпендикулярно основной трассе. Вокруг «чероки» смыкались, словно кулисы, стены поникшей листвы, среди которой мелькали кисти созревающих плодов, похожие на люстры.

— Много лет назад семейство Фадави было крупнейшим в Египте экспортером бананов, — пояснял Флин, по мере того как они тряслись через плантацию, разгоняя светом фар темноту. — Компанию продали за целое состояние, поэтому Хассан всегда мог спонсировать собственные раскопки. Так что чего бы он ни лишился, голодать ему по крайней мере не придется.

Джип подбрасывало на ухабах, тучи пыли скрывали колею, ночная мошкара разбивалась о стекло. Где-то через километр банановые посадки сменились рощицей манго, а потом дорога оборвалась перед низким забором из штакетника, за которым, в таинственном свете луны, открывался вид на невероятно ровный стриженый газон и дом — большой, белый, со ставнями на окнах и флюгером на крыше. Флин объехал лужайку, остановился на парковочной площадке перед самым домом и заглушил двигатель. В комнате на нижнем этаже горел свет — в щели ставней проникали тонкие лучи.

Броди сидел, постукивая пальцами по рулю, как будто ему не хотелось покидать привычный уют «чероки». Звон цикад и потрескивание остывающего мотора нарушали ночное безмолвие. Наконец Флин открыл дверь и спрыгнул на дорожку — под ногами хрустнул гравий.

— Пожалуй, тебе лучше подождать здесь, — сказал археолог, оглядываясь на Фрею. — А я схожу, поговорю. Если все пойдет гладко, вернусь за тобой.

— А если не пойдет? — Она посмотрела ему в глаза.

— Тогда, думаю, нам предстоит дорога в аэропорт.

Флин ударил кулаком по крыше джипа, крепясь перед нелегким разговором, развернулся и зашагал к парадной двери. На середине пути его вдруг ослепил ледяной поток света — включился прожектор сигнализации. Почти в тот же миг в ночи грянул выстрел, и Флина осыпало гравием и пылью — пуля угодила ему под ноги. Археолог застыл на месте, потом осторожно попятился на шаг. Вторая пуля тут же угодила позади него. Флин встал как вкопанный. Раздался щелчок откидываемого ствола и голос — звучный, низкий, слегка срывающийся:

— Боже, как сладка месть! Кто бы знал!

В тени у дома показался незнакомец, одетый в одни только мешковатые пижамные брюки. В руках у него была допотопного вида двустволка, которую он заряжал патронами. Незнакомец встал на краю светового пятна и вскинул ружье на плечо, целя Флину в голову.

— На колени, Броди! На колени, как положено всем подлым ублюдкам!

— Хассан, прошу тебя…

— Заткнись! На колени, скотина!

Флин мельком посмотрел в сторону джипа и слегка поднял ладонь — дал Фрее знак оставаться на месте и не делать резких движений; затем медленно опустился на землю, уронив руки по швам. Человек с ружьем сипло, по-звериному хохотнул, словно одышливый пес, и сделал еще шаг вперед, под безжалостно-яркий свет прожектора.

— Три года я ждал этой встречи, и вот наконец… Лежать!

Судя по высокому лбу, голубым глазам и орлиному профилю, когда-то он был видным мужчиной, но теперь больше походил на пугало: отросшие седые волосы спутались космами, огрубевшее лицо скрывала пятидневная Щетина.

— Броди, — еще громче произнес он, и голос его сорвался на вопль, как у истязаемого зверя: — Броди!!!

— Ради Бога, Хассан… — Флин, покрывшись испариной, неотрывно смотрел на ружье в дрожащих руках Фадави. — Опусти эту чертову… Ё!

Он растянулся ничком, еле успев прикрыть голову — рядом один за другим громыхнули еще два выстрела. Дробинки просвистели у Броди над головой и унеслись в сад. Секунду-другую Флин лежал неподвижно, затем осторожно опустил руки и поднялся на колени.

Фадави невозмутимо перезарядил дробовик.

— Хассан, — повторил Броди, стараясь выдержать спокойный тон, проигнорировать направленное на него дуло. — Пожалуйста, прошу тебя, опусти ружье. Покаты не сделал того, о чем будешь жалеть. О чем мы оба пожалеем.

Фадави хрипло, прерывисто дышал и взглядом безумца смотрел на Флина.

— Прошу тебя.

Тишина.

— Хассан…

Ни звука в ответ.

— Бога ради, что ты хочешь услышать?

Египтянин продолжал на него таращиться, оскалив зубы.

— Мои извинения? Слова о том, что я хотел бы повернуть время вспять? Боже правый, да я каждый день об этом мечтаю! Думаешь, это доставило мне удовольствие? По-твоему, я извращенец и радуюсь, ломая жизнь тем, кто вывел меня в люди?

Фадави безмолвно стоял перед ним. Флин в бессилии возвел глаза к небу, к серебряному диску луны, словно тот мог ему подсказать, как действовать.

— Слушай, я не могу изменить случившееся, — попробовал он снова. — Не могу стереть прошлое. Я знаю, каково тебе при…

— Знаешь?

Хассан подошел еще на два шага и теперь стоял прямо над Броди, так что дуло двустволки смотрело англичанину в висок. Фрея потянулась к ручке двери — выбраться наружу, попытаться помочь. Флин заметил ее движение и чуть заметно мотнул головой — мол, оставайся на месте. Фадави напряг палец на курке.

— Стало быть, тебе приходилось делить камеру с насильниками и убийцами? — прошипел он. — Ложиться спать, гадая, проснешься ли поутру?

Теперь замолчал Флин.

— Целыми днями шить почтовые мешки? Три года страдать дизентерией из-за грязной воды? Терпеть побои, от которых потом неделю мочишься кровью?

На последний вопрос Флин мог ответить утвердительно, но не стал в этом признаваться и продолжал смотреть в землю. Фадави захлебывался от ярости, не сводя ружейного дула с уха Броди.