Небо на востоке подернулось холодным румянцем, в ветвях заверещали птицы. Фатима Гаруб размашисто шагала по оазису: складки черного платья трепетали на ветру, ноги-тумбы двигались с поразительной быстротой. Время от времени она останавливалась, сплевывала в пыль, что-то грозно бормотала и двигалась дальше по тропинке, которая вела сквозь пальмовую и оливковую рощи к самому дому американки.

— Где он? — взвыла Фатима, направляясь к парадному входу. — Отвечай, потаскуха! Что ты сделала с моим Махмудом?

Она только хотела ударить по двери кулаком, как вдруг заметила, что дверь не заперта. Фатима ворвалась в гостиную.

— Выходи! Я знаю, ты тут! Ишак и его подстилка! Сорок лет с ним прожила, и вот благодарность!

Она прислушалась, всем видом выражая ярость нетерпения, потом схватила с подоконника пластмассовый совок и двинулась в главную спальню, держа совок над головой как палицу.

— Не заставляй меня искать, Махмуд Гаруб! — взревела Фатима. — Ты слышишь? Потому что если я найду, поверь, ты пожалеешь об этом на всю оставшуюся жизнь!

На полпути в гостиную толстуха заметила какое-то движение: в проеме спальни стоял человек. Фатима замерла, удивленно разинув рот.

— Захир Сабри? О, Всевышний, сколько вас тут у нее?

— Не знаю, о чем ты, — хмуро отрезал Захир, которого совсем не обрадовало то, что его застали в этом доме.

— Еще как знаешь! — загремела Фатима. — Я вас вывела на чистую воду! Муженек мой постоянно здесь ошивается как привороженный. Они его окрутили, эти грязные потаскушки! Махмуд! Махмуд! О, мой прекрасный Махмуд!

Она начала завывать, колотить себя совком по голове, рвать на себе одежду. Истерика прекратилась так же резко, как началась. Фатима прищурилась.

— А ты сам что здесь делаешь?

Захир замялся.

— Пришел проведать мисс Фрею.

— В шесть утра?

— Я принес ей завтрак… — Он кивнул в сторону корзины на письменном столе. — Дверь была открыта. Вот я и зашел — справиться, все ли у нее хорошо.

— Ты подглядывал, — возразила фурия, укоризненно грозя пальцем. — И вынюхивал.

— Я приходил справиться о мисс Фрее, — повторил Захир. — Но ее здесь не было. Постель нетронута.

— Подглядывал и вынюхивал, — не унималась толстуха, учуявшая повод для сплетен. — Совал нос куда не следовало. Ну погоди, вот я расскажу… Что значит «постель нетронута»?

Не успел Захир ответить, как «скорбящая жена» снова запричитала, начала рвать на себе платье и бить ладонями полбу.

— Аллах, я так и знала! Сбежали вместе! Она украла моего Махмуда! Махмуд, Махмуд! Мой малыш Махмуд!

Запустив совком в стену, Фатима развернулась и с твердым намерением догнать беглецов бросилась из дому, мимо стоящего Захира, который удрученно покачал головой.

Те, кто работал на Романи Гиргиса, умели чувствовать хозяйское настроение и знали: когда в воздухе пахнет расправой, лучше не попадаться ему на глаза или вести себя тише воды, ниже травы.

Гроза назревала все утро. Старый садовник, который ранним утром поливал горшки с геранью на террасе, выходившей в сад, предупредил слуг, что хозяин ни свет ни заря принял какой-то телефонный звонок и остался весьма недоволен услышанным. Недоволен — слабо сказано: Гиргис наорал на собеседника и так треснул кулаком по столу, что кофейная чашка разлетелась вдребезги, оставив неприглядное пятно на сияющем мраморе. Самого разговора садовник не слышал — не осмелился подойти ближе, как он потом объяснил повару, — но совершенно четко уловил слова «оазис» и «вертолет», а еще что-то о черной башне и арке… Впрочем, в этом садовник уже сомневался, потому что к этому времени он уже больше всего боялся попасться хозяину на глаза.

Итак, неприятности начались со звонка, и настроение Гиргиса стремительно ухудшалось. К восьми в дом явились трое его поверенных — Бутрос Салах, Ахмед Усман и Мухаммед Касри. Вскоре из хозяйского кабинета раздался звон бьющейся посуды и вопль «А кто говорил, что карты будет достаточно?!» Час спустя, раздраженно крича в телефонную трубку: «Плевать я хотел на горючее! Ищите! Вы меня слышали? Ищите, и чтобы нашли!» — Гиргис пронесся мимо электрика, который чинил розетку в холле у парадной лестницы.

Атмосфера вокруг Гиргиса ощутимо накалялась. Наконец в полдень на специальную площадку в саду приземлился вертолет, откуда вышли близнецы и направились к поджидавшему их на лужайке хозяину. Теперь уже вся прислуга знала, что дела плохи, и украдкой выглядывала из окон — разузнать подробности. Правда, слышал разговор Гиргиса с близнецами только старик садовник, который случайно оказался поблизости.

— Разыскать! — кричал Гиргис. — Чтобы пленка была у меня! Девку поймать, ослепить и зарыть где-нибудь в пустыне. Ну, что стоите? Живо за дело!

— Грозится, — шепнул старый садовник помощнику, не поднимая головы от клумбы, которую они пололи. — Помяни мое слово, кому-то сегодня достанется.

Когда Гиргис примчался обратно в дом, вся челядь успела проникнуться этой мыслью, а потому, завидев хозяина на лестнице, слуги прятались по углам, разбегались, точно испуганные антилопы. Все, кроме Адарыаль-Хаввари. Она всего три дня проработала в поместье и ничего не знала ни о хозяине, ни о его нраве. Пожилой вдове нелегко найти место, поэтому шанс пристроиться в такой прекрасный дом, пусть за малую плату, показался ей подарком небес. Она три дня ждала случая поблагодарить нового хозяина, выразить восхищение его добротой. И вот случай представился: она полировала тиковую балюстраду на площадке второго этажа, а хозяин поднимался по лестнице ей навстречу.

Адара, робкая по натуре, с трудом набралась смелости для обращения к такому важному господину, однако, горя желанием исполнить свой долг, шагнула навстречу Гиргису, приложила руку к груди и сбивчиво поблагодарила за проявленную доброту. Гиргис, не глядя на служанку, прошел к кабинету, но на полпути вдруг замер, вернулся и наотмашь ударил Адару по лицу.

— Не лезь ко мне, — процедил он. — Ясно? Не смей ко мне лезть!

Адара аль-Хаввари ошарашенно смотрела на него. На щеке у нее расцвело алое пятно. Молчание, видимо, еще больше разъярило Гиргиса, и он снова ударил служанку по лицу, да так, что сломал ей нос и отшвырнул спиной к перилам. Кровь из разбитых ноздрей брызнула на светлый ковер.

— Кто тебе позволил ко мне обратиться? — вскинулся Гиргис, повышая голос. Вся его злость и досада обрушились на съежившуюся перед ним старуху. — Как ты посмела? Как ты посмела?!

Следующий удар пришелся ей по виску. Гиргис выхватил из кармана пачку салфеток и начал судорожно протирать руки.

— Чтобы вылизала все, — прошипел он, показывая на кровавые брызги посреди ковра. — Поняла? Все должно сверкать, ясно? Сверкать!

Гиргис швырнул салфетку в лицо служанке и умчался к себе. В наступившей гробовой тишине старая вдова, испуганно дрожа, задумалась, такой ли уж расчудесной была эта новая работа.

Тихонько напевая свой любимый гимн «Лучший друг Иисус всем нам», Молли Кирнан миновала тесные улочки Миср-эль-Кадима — Старого Каира — и по истертым ступеням направилась в церковь Святых Сергия и Вакха.

Обыкновенно она молилась в часовенке района Маади, рядом с жильем и работой, — офис Агентства по международному развитию США и ее маленький домик в тени жасминов и делоникса располагались там же. Однако сегодняшний день — седьмое мая, день рождения Чарли, — Молли захотелось провести особенным образом, поэтому она отправилась в старейшую церковь Каира, древнюю базилику, которую, согласно легенде, возвели там, где останавливалось на ночлег Святое семейство во время бегства в Египет.

Последние четверть века Молли проводила этот день по одной программе: утром готовила праздничный завтрак — яичница с беконом, кукурузная каша, горячие вафли с черничным джемом (все как он любил), разворачивала купленные для мужа подарки, рассматривала фотоальбом, листая страницы совместно прожитых дней и улыбаясь воспоминаниям. Каким красавцем был ее Чарли…