Фрея, сидя напротив, потягивала жидкий, безвкусный кофе и гадала, зачем ее пичкают всей этой чертовщиной. Флин откинулся на спинку дивана и смотрел в потолок, скользя взглядом по диагональной тонкой трещине.

— В восемьдесят шестом Саддаму пришлось серьезно понервничать, — продолжила Кирнан. Левой рукой она нащупала крестик на шее и стала вертеть его в пальцах. — Стало ясно, что победа ему почти не светит, даже при поддержке Запада. Он, как боксер перед финальным рингом, чувствовал расклад сил; понимал, что отстает по очкам, что противник чувствует себя на коне, что время только ослабляет его оборону. Ему требовался один хороший нокаут, который закончил бы бой и послал бы Иран в отключку. — Молли взглянула на Фрею в упор. — Очевидно, таким нокаутом должен был стать ядерный удар по Тегерану, — тихо подытожила она.

Фрея удивленно посмотрела на нее.

— Но я думала…

— Что у Саддама не было бомбы? — договорила за нее Кирнан. — Верно, не было. Но он отчаянно хотел ее заполучить. И что бы там ни говорили Блике и прочие сердобольцы из ООН, ему удалось подойти к цели гораздо ближе, чем было признано официально.

С улицы донесся визг и вой дерущихся котов. Кирнан еще раз осторожно выглянула из окна, потом вернулась и села на подлокотник дивана рядом с Флином.

— Хотите — верьте, хотите — нет, но сделать атомную бомбу технически несложно, — произнесла она, отпивая кофе. — И уж конечно, не для главы государства с его научными ресурсами. Главная проблема — где добыть начинку, а именно плутоний-239 или уран-235. Я не буду вдаваться в дебри физики — честно сказать, я в ней не сильна, — а скажу только, что выработка этих радиоактивных изотопов нужной чистоты в нужных количествах невероятно сложна, долга и дорогостояща, поэтому осуществлять ее могут лишь несколько стран. Самому Саддаму было нипочем не повторить это процесс, и, уж конечно, черта с два другие страны допустили бы его в свой «ядерный клуб». Поддержка поддержкой, но надо и честь знать. Поэтому Саддам начал поиски в других местах, стал прощупывать самых нечистоплотных торговцев оружием на предмет поставки сырья. И вот, в конце восемьдесят шестого, один такой человек отыскался. — Она допила кофе. — Романи Гиргис.

Фрея уже готовилась взбунтоваться и потребовать объяснений тому, как эта историческая чепуха связана с убийством ее сестры и с тем, что случилось с ней за последние сутки, но сдержалась, чуть только услышала имя Гиргиса.

— Он что, торгует оружием? — удивилась она.

— Да, среди прочего, — вставил Флин, наклоняясь вперед. — У него много занятий: оружие, наркотики, проституция, вывоз музейных ценностей… В каком только навозе он не порылся. Тем не менее оружие — его основная статья дохода.

— Значит, он раздобыл для Хусейна бомбу?

— Если точнее, пятьдесят кило высокообогащенного оружейного урана, — ответила Кирнан. — Этого хватило бы для того, чтобы соорудить две боеголовки с разрушительным эквивалентом бомбы, сброшенной на Хиросиму. Одним ударом Саддам мог сровнять с землей Тегеран и Мешхед, закончить войну, подавить иранскую революцию и утвердить единоличную власть во всем регионе. Короче говоря, изменить ход истории. И это ему почти удалось.

Она дала Фрее переварить услышанное и поднялась.

— Еще кофе?

Флин передал ей свою кружку, Фрея отказалась. Кирнан удалилась на кухню. На краткий миг Флин и Фрея встретились взглядами и тут же их отвели.

— Даже спустя четверть века невозможно точно воссоздать все подробности махинации Гиргиса, — произнес голос Кирнан. На улице все еще выли коты. — Достоверно известно, что уран он приобрел у советского агента по имени Леонид Канунин — исключительно гнусного типа, которого потом прикончили в одной из парижских гостиниц, — а тот, в свою очередь, имел связи с военными. Проследить источник нам так и не удалось, да это уже и не важно. В ноябре 1986-го Гиргис нанял военно-транспортный самолет «Ан-24» под управлением некоего Курта Рейтера, матерого наркоторговца и поставщика оружия времен холодной войны. Самолет этот приземлился для встречи с Кануниным на аэродроме в северной Албании, где два представителя Гиргиса забрали товар и отдали задаток в пятьдесят миллионов долларов. Чтобы сбить других со следа, было решено сделать крюк — доставить груз сначала в Хартум и только потом — в Багдад. При благополучном прибытии Канунину автоматически перечислились бы остальные пятьдесят миллионов, Гиргис получил бы свои двадцать процентов, Саддам — бомбу, Иран — ядерный удар. Все пляшут и поют.

Молли вернулась в гостиную с двумя кружками в руках, одну передала Флину, а с другой снова уселась на диванный подлокотник. Воцарилось молчание. Фрея смотрела на пол, обдумывая то, что только что сказала Кирнан. Потом она подняла глаза и задала вопрос, который чуть не сорвался у нее с языка пять минут назад:

— Не понимаю, как это связано с моей сестрой. И при чем тут оазис?

Кирнан натянуто улыбнулась.

— Я к этому подхожу. Мы многое выяснили о ходе операции — от своих людей из окружения Гиргиса и Канунина, но в основном самые общие сведения: что затевалось, кто в этом участвовал — никаких дат, сроков и координат. Буквально за пару часов до албанского рандеву удалось выяснить способ транспортировки урана и маршрут, однако перехватить самолет на аэродроме мы уже не успевали. Оставалась мизерная возможность задержать его на перезаправке в Бенгази, но тогда у нас были сложные отношения с Каддафи, так что это было бы проблематично. Поэтому мы решили дождаться посадки в Хартуме. По ту сторону Красного моря, в Саудовской Аравии, размещался отряд особых войск, да и Израиль предупредили о необходимом содействии. Все должно было пройти как по маслу, и прошло бы, не вмешайся мудрая мать-природа.

— Мать-природа? — недоуменно переспросила Фрея.

— То, чего мы не предвидели, — вздохнула Кирнан. — Над Сахарой «Ан-24» угодил в песчаную бурю и потерял оба двигателя. Наша радиостанция перехватила сигнал бедствия из района плато Гильф-эль-Кебир, а потом самолет исчез с экрана радара — только его и видели.

Перед Фреей впервые забрезжил свет понимания.

— Так он разбился в оазисе? Вот из-за чего весь сыр-бор, вот зачем Гиргису нужны фотографии! Самолет упал в Затерянный оазис!

Кирнан невесело улыбнулась.

— Мы, к сожалению, не так скоро об этом догадались, — сказала она. — Все, что нам было известно, — это что «Ан» рухнул где-то в окрестностях плато, то есть посреди пяти тысяч квадратных километров пустыни и скал. Спустя шесть часов удалось поймать еще один сигнал, на этот раз от второго пилота по имени Руди Шмидт, который, по всей видимости, единственный выжил в аварии. Сообщение длилось всего полминуты, его сильно засоряли помехи, но Шмидт успел рассказать, где разбился самолет: в лесистом ущелье, среди древних руин, вблизи гигантского храма, украшенного рельефами в виде обелисков.

— Камень Бен-бен, — прошептала Фрея. И хотя в комнате было тепло, ее руки покрылись мурашками.

— Даже без этого уточнения стало ясно, что это «уэхат сештат», — перехватил нить повествования Флин. — На две сотни миль вокруг Гильф-эль-Кебира нет ни одного другого памятника древности, да к тому же внутри ущелья. Можно было бы даже признать — с большой натяжкой, — что это какое-то неизвестное место, но символы Бен-бена убеждали в обратном. — Он тряхнул головой и наклонился вперед, чтобы подобрать оброненные фотографии. — Вероятность — одна миллионная доля, — добавил Броди, листая снимки. — Одна миллиардная. Вся Сахара была под крылом — а их угораздило разбиться в Тайном оазисе! Это все равно что сбросить над Нью-Йорком катушку ниток, а они проделись бы в игольное ушко. Нарочно не придумаешь.

Кирнан сидела на подлокотнике и, склонив голову набок, разглядывала фотографии — в первый раз. Глаза ее сияли.

— Двадцать три года мы искали этот самолет, и все зря, — сказала она. — «Пожар в пустыне» — таково кодовое название поисковой операции. Конечно, чрезвычайно секретной: даже в агентстве о ней знала лишь горстка людей. Было решено не привлекать египетские власти из опасения, что кто-то оповестит Гиргиса об опасности. И все равно, с такими развитыми технологиями — камерами спутников, воздушной разведкой, БЛА — мы должны были разыскать оазис за считанные дни. — Она выпрямилась и посмотрела на Фрею. — Мы прочесали каждый дюйм Гильф-эль-Кебира и двести километров прилегающей пустыни вокруг него, но ни шиша не нашли. Искали с воздуха, искали из космоса, искали на земле, перевернули каждый камень от Абу-Балласа до Великого песчаного моря и от Гебель-Увейната до Иергехды. И после всего этого… — она горько усмехнулась, — ничего. Тридцатиметровый, двадцатитонный самолет просто исчез. Я меньше всего верю в приметы, но когда думаю о том, что написано в папирусе — проклятиях, заклинаниях невидимости… Может, Имти-Хентика был не так уж не прав. Другого объяснения дать не могу.