– Тогда вам наверняка известно, что раньше, более трехсот лет назад, у картины было другое название.

– Нет, этого я не знаю.

– Когда он только нарисовал ее, то назвал «Отряд капитана Франса Баннинга Кока». Но через несколько десятков лет картина покрылась таким слоем грязи, что люди решили, будто на ней ночь, – отсюда и современное название. Вскоре после окончания Второй мировой войны – где-то в тысяча девятьсот сорок седьмом, – когда Марко только начинал завоевывать репутацию реставратора, он вошел в группу экспертов, которые должны были восстанавливать это монументальное полотно. После очистки краски на нем просто засияли. Только тогда люди двадцатого века поняли, что художник рисовал вовсе не ночь. Теперь, спустя пятьдесят лет после той реставрации, в живых из всей группы оставался только Марко. И когда кто-нибудь хотел выяснить, не принадлежит ли авторство работы Рембрандту, лишь мой Марко мог ответить наверняка. Монархи, президенты, миллионеры – все приносили свои картины к Марко Варелли.

– А Дениз Кэкстон не приносила ему Рембрандта?

– Этого я не знаю.

– А он никогда не говорил вам, что она или кто-то еще просил взглянуть на кусочки краски… недавно?

И снова миссис Варелли посмотрела на меня, как на безмозглую курицу.

– Мой муж занимался этим каждый день, всю свою жизнь. Смотрел на краски, на кусочки краски, на полоски краски, на фрагменты краски. Именно из этого, мисс Купер, и состоят шедевры.

– Извини, Алекс, можно тебя на минуточку? – позвал Мерсер из коридора.

– Могу я вернуться к Марко?

– Если вы уделите нам еще несколько минут, миссис Варелли, то мы больше не станем вас беспокоить, – заверила я ее.

Еще раз поблагодарила за любезность в столь трудный для нее час и вернулась в зал. Майк стоял в изголовье покойного.

– Надеясь, что, воздав почести усопшему, вы добились большего, чем я – от вдовы, – сказала я, обращаясь к детективам. – Немного истории искусства и смутное предчувствие, что Дениз Кэкстон не приносила ничего, кроме проблем.

– Могу только заметить, что у миссис Варелли отличное чутье. Помнишь то дело, что я вел пару лет назад в испанском Гарлеме? Когда аргентинский танцор Аугусто Манго безвременно почил, занимаясь сексом с неистовой поклонницей?

– Прекрасно помню.

– А помнишь, как мы выяснили, что это было убийство, а не сердечный приступ?

– Нет.

– Эту причину назвал доктор, осмотревший его на месте. Наверное, ортопед. А потом, уже в похоронном бюро, когда работники расчесывали волосы танцора, они нашли на затылке дырку от пули. Маленький калибр, практически нет входного отверстия. Убийцей оказался муж поклонницы. В «Пост» дали заголовок: «Не танцуй танго с Манго». Так вот, мистер Цуппело – никудышный цирюльник.

С этими словами Майк повернул голову Марко Варелли. Примерно то же он проделал с трупом Дениз Кэкстон у Дьяволовой воды. На затылке старого джентльмена явственно виднелось пулевое отверстие.

– Пресс-центр уголовного суда. Здесь каждое преступление становится репортажем, а репортаж – преступлением. Мики Даймонд слушает, – репортер-ветеран «Нью-Йорк пост» ответил по телефону со своим обычным энтузиазмом, характерным для рабочего утра четверга. Он освещал все события, происходящие в криминальном суде, столько лет, что никто и не помнил, когда он начал это делать.

– О чем вы думали, когда давали утром эту статью? – спросила я, сдерживая гнев.

Пэт Маккинни оставил на моем столе третью страницу из сегодняшнего номера, там были приведены мои слова насчет расследования дела Кэкстон. Батталья проводил непреклонную политику по поводу общения своих помощников с прессой. Он требовал неукоснительного следования ей и был прав. В прокуратуре было более шести сотен юристов, и к нам поступало более трехсот тысяч дел в год. В этой ситуации стало бы безумием разрешить обвинителям комментировать для прессы те дела, которые он вели. Первым делом я позвонила Роуз Мэлоун – предупредить, что мои слова в статье Микки – чистой воды вымысел, а затем набрала номер пресс-центра.

– Больше нечего было печатать, Алекс. А мой редактор требовал статью.

Я посмотрела на первый абзац. В нем Даймонд приписал мне заявление о том, что в расследовании сделан большой шаг вперед.

– Если мы и близки к завершению дела, как вы пишете, то для меня это большая новость, – заявила я. В статье говорилось, что мне и детективам из убойного отдела Северного Манхэттена удалось установить мотив убийства Дениз Кэкстон и что я собираюсь произвести арест. – Батталья будет в ярости, когда прочтет этот бред сивой кобылы. Теперь мэр насядет на него, требуя произвести арест, а у нас даже нет подозреваемого.

– Правда встречается так редко, Алекс. Поэтому я стараюсь ею не разбрасываться, – он посмеялся над собственной шуткой, зная, что я не сочту ее забавной. – Дайте опровержение. А лучше слейте мне что-нибудь горяченькое. Может статься, это заставит убийцу занервничать – он станет думать, что вы знаете о нем больше, чем на самом деле.

– Спасибо за помощь, Микки. Когда он придет сдаваться после публикации вашей статьи, я лично прослежу, чтобы вам выплатили обещанное вознаграждение.

По крайней мере, я убедилась, что информация об убийстве Марко Варелли еще не просочились в прессу. Даймонд бы пятки стал мне целовать, если бы я сказала ему о том, что мы вчера обнаружили.

Мы сообщили о нашем открытии вдове Варелли, когда в похоронном бюро начали собираться скорбящие. Шок от осознания, что ее мужа убили, вскоре сменился удовлетворением, ведь она оказалась права – муж умер неестественной смертью. Она проявила характер, взяла себя в руки и вышла навстречу друзьям и знакомым. Прощание продолжалось около двух часов. Все это время я, Майк и Мерсер бродили среди пришедших.

В конце вдова тепло поблагодарила Чэпмена и обернулась ко мне:

– Понимаете, мисс Купер… Я всегда знала, что Марко Варелли никогда не оставит меня по собственной воле. Такова была его любовь, так он жил.

Похороны были назначены на пятницу, после второго сеанса прощания в четверг, то есть уже сегодня. Вдова пригласила нас троих к себе на следующей неделе.

Майк еще вчера получил ее разрешение опечатать мастерскую Марко и поставить там патруль. Сегодня он собирался зайти туда вместе с экспертами-криминалистами. Она или кто-то из помощников Варелли должен был сказать, не пропало ли что-то из картин или иных ценностей. Но это могло подождать.

Когда все разошлись из обшарпанной похоронной конторы, Майк и Мерсер договорились с патологоанатомом о перевозке тела Марко Варелли в лабораторию для вскрытия.

Я вернулась в офис разобраться с новыми делами и дождаться Майка и Мерсера, чтобы с ними поехать в Челси. Мы снова направлялись в «Галерею Кэкстон» побеседовать с Брайаном Дотри и проследить за тем, как велся обыск.

Мерсер позвонил в одиннадцать тридцать и сказал, что выезжает на Западную 22-ю улицу. Майк был в морге, присутствовал при вскрытии Варелли. Патологоанатом подтвердил то, что мы обнаружили в похоронном бюро, но Майк еще не освободился и должен был догнать нас уже в Челси.

Пока я ехала в галерею на своем джипе, я думала о Дениз Кэкстон, Омаре Шеффилде и Марко Варелли. Что-то связывало их при жизни, это же привело их к смерти. Что же это было?

Я припарковалась перед входом и зашла в «Эмпайр-Динер» выпить чашечку кофе, ожидая парней. Они появились через пять минут.

– У тебя есть ордера? – спросил Майк, усевшись за столик рядом с Мерсером, с которым они встретились у входа.

– Все, что могут нам потребоваться.

Мы перешли дорогу и прогулялись вниз по улице. Там въезд в гараж при галерее перегораживала полицейская машина. Один из полицейских, заметивших наше приближение, узнал Майка и подошел поздороваться.

– Эй, Чэпмен, как дела? Давно не виделись. Я думал, ты работаешь только в ночную.

– Работал, Джек, работал. Но теперь боюсь темноты, поэтому езжу по городу днем. Что-нибудь интересное происходит?