— Не было настроения. — Элизабет достала кастрюльку из духовки. Холода сегодня не чувствовалось.
— Жена Брубейкера собиралась пойти, и я сказал, что ты тоже идешь. Хорошо бы, если б вы познакомились — Брубейкер чертовски влиятелен, особенно при распределении должностей.
Элизабет поставила кастрюлю на плиту и остановилась у полуоткрытой духовки.
— Я ходила сегодня заявление подавать, — сообщила она, — и увидела на дороге червяка. Представь себе, он упал в сточную канаву и начал тонуть, так что я вытащила его на обочину…
— А заявление ты подала, или собираешься зарабатывать на жизнь спасением дождевых червей?
Когда Элизабет вернулась домой, то включила отопление и попыталась высушить бланк анкеты на вентиляционной решетке. Листочки сморщились, а в том месте, где лежал червяк, осталось большое грязное пятно.
— Нет. Я собиралась, но потом увидела на обочине дороги червяка. Мимо шла девушка, она ступила в лужу и… Червяк лежал на самом краю, и, когда девушка шагнула в лужу, оттуда выплеснулась вода, понимаешь? И червяка смыло в водосточную канаву. А девушка даже и не заметила, что натворила…
— Послушай, в твоем рассказе есть хоть какой-нибудь смысл? Или ты намерена стоять тут и болтать до тех пор, пока окончательно не разрушишь мою карьеру? — Пол захлопнул духовку и пошел в гостиную.
Элизабет последовала за ним.
— Кто-то ступил в лужу, и этого оказалось достаточно, чтобы изменить целую жизнь. Разве не поразительно? Один маленький поступок переворачивает всю твою судьбу…
— Я думаю вот что: ты с самого начала не хотела сюда переезжать и продолжаешь вставлять мне палки в колеса! Этот переезд дорого нам обошелся, а ты, похоже, не торопишься найти работу. Ты же знаешь, как важно для меня получить постоянную должность, но совсем не хочешь помочь. Даже на эту чертову рекламную вечеринку не собираешься! — Пол с яростью переключил термостат. — Такая жара — двадцать пять градусов! Что с тобой последнее время происходит?
— Мне холодно, — сказала Элизабет.
Она пришла на вечеринку последней. Гости играли в игру, где надо называть свое имя и то, что ты любишь — на ту же букву.
— Меня зовут Сэнди, — говорила полная женщина в коричневых брюках из полиэстра и блузке с мелким рисунком, — и я люблю сливочное мороженое. — Женщина ткнула пальцем в соседку Элизабет. — Ваше имя — Мэг, и вы любите мармелад. А вы — Джанис, — обратилась она к даме в розовом костюме, волосы которой были начесаны и залиты лаком, как было модно во времена юности Элизабет. — Вы Джанис, и вы проповедуете добродетель. — Выпалив это, женщина быстро повернулась к следующей гостье. — А вас зовут Барбара, и вы обожаете бананы.
Пройдя полный круг, Сэнди пару секунд озадаченно разглядывала Элизабет.
— А вы Элизабет. Вы учились в здешнем колледже?
— Да, — кивнула Элизабет.
— «Колледж» не начинается на «э», — возразила дама, сидящая в центре стола.
Все засмеялись.
— Я Терри, и я люблю «Таппервер» — продолжила женщина, вызвав новую волну смеха. — Раз уж вы опоздали, встаньте и скажите, пожалуйста, как вас зовут, и что вы любите.
— Я Элизабет, — сказала Элизабет, все еще глядя на женщину в коричневых брюках и изо всех сил пытаясь ее вспомнить. Сэнди, гм… — Я люблю…
— Эклеры! — громко прошептала Сэнди.
— И я люблю эклеры, — послушно повторила Элизабет и села.
— Чудесно. Все уже получили подарки, теперь ваш черед. — Терри протянула Элизабет розовый пластиковый разделитель яиц.
— Кое-кто уже дарил мне такой, — сказала Элизабет задумчиво.
— Понятно. — Терри взяла в руки неглубокий пластиковый лоток, полный держателей для зубных щеток и ножей для грейпфрута. — Тогда выбирайте, что угодно.
— Нет-нет, я оставлю это.
Элизабет чувствовала, что должна сказать что-нибудь добродушно-смешное, но не могла придумать ничего, кроме той фразы, что сказала тогда Тапперу: «Я сохраню это навеки!»
Не прошло и месяца, как его подарок оказался на помойке.
— Я сохраню это навеки, — произнесла Элизабет вслух, и все засмеялись.
Потом они играли в другую игру — составляли из наборов букв слова типа «осень», «школа», «лист» и т. п. Наконец Терри раздала им бланки заказов и карандаши и продемонстрировала «Таппервер».
В доме, несмотря на камин, было холодно. Элизабет заполнила свой бланк и придвинулась поближе к огню, рассеянно разглядывая разделитель яиц. Подошла женщина в коричневых брюках с кофейной чашкой в руке. В другой руке она держала шоколадное пирожное на салфетке.
— Здравствуйте, я Сэнди Конкел. Вы меня не помните? Я жила в «Альфа-Фи», поселилась там на год позже вас.
Элизабет смотрела на нее и лихорадочно перебирала в памяти прежних знакомых, но по виду Сэнди вообще нельзя было предположить, что она имеет какое-нибудь отношение к «Альфа-Фи». Похоже, свои горчичного цвета волосы она стригла сама.
— Прошу прощения… — пробормотала Элизабет.
— Все нормально. — Сэнди села рядом. — Я очень изменилась: растолстела, как начала ходить на все эти рекламные вечеринки с шоколадными пирожными. И волосы у меня были намного светлее… То есть, по правде говоря, они были такого же цвета, хотя казались светлее — понимаете, о чем я? А вы все такая же, как в юности. Вы ведь Элизабет Уилсон, не так Ли?
Элизабет кивнула.
— У меня не больно хорошая память на имена, — весело призналась Сэнди, — но недавно меня назначили председателем Ассоциации выпускников. Кстати, завтра к вам можно зайти? Мне нужна информация о том, чем вы занимаетесь, за кем замужем и все такое… Ваш муж тоже здесь учился?
— Нет. — Элизабет протянула руки к огню, пытаясь согреться. — А в колледже все еще действует летный корпус «Ангелов»?
— В университете, хотите сказать? — Сэнди расплылась в улыбке. — Гм, даже и не знаю… В шестьдесят восьмом они свернули программу, но, возможно, позже снова открыли… Не слышала, честно говоря… узнаю. А вы были в подразделении «Ангелов»?
— Нет.
— По-моему, программа сейчас не действует. По осени всегда проводили большой танцевальный вечер, а я давненько ни о чем подобном не слыхала… Как это называлось, осенний бал?
— Праздник урожая, — отрешенно сказала Элизабет.
В четверг утром Элизабет отправилась в университетский городок за новым бланком анкеты, Пол ушел на работу с опозданием.
— Ты говорила с женой Брубейкера? — спросил он в дверях.
Элизабет напрочь забыла о том, что собиралась познакомиться с миссис Брубейкер. Интересно, была это Барбара, которая обожает бананы, или Мэг, любительница мармелада?
— Да, — кивнула она. — Я сказала ей, как сильно тебе нравится университет.
— Хорошо. Кстати, сегодня на факультете будет концерт, и Брубейкер спросил, идем ли мы. Я пригласил его с женой после концерта к нам на кофе. Ты снова прибавила отопление? — Пол взглянул на термостат и уменьшил температуру до шестнадцати градусов. — Двадцать восемь! Представляю себе счет за газ!.. Знаешь, Элизабет, последнее, что мне сейчас нужно — платить ежемесячно двести долларов за отопление. Ты хоть соображаешь, сколько мы уже потратили на переезд?
— Да, — кивнула Элизабет. — Соображаю.
Как только Пол ушел, она увеличила температуру, однако теплее не стало. Элизабет натянула свитер, набросила плащ и отправилась в студенческий городок.
Дождь за ночь прекратился, но центральная дорога все еще не высохла. Идущая впереди девушка в желтом дождевике сошла с дороги на обочину. Девушка сделала несколько шагов, низко опустив голову, словно рассматривала что-то под ногами, а потом пошагала к Гантер-холлу прямо по мокрой лужайке, наперерез.
Элизабет вошла в Картер-холл. Девушка, которая помогала ей вчера, стояла, облокотившись на стойку, и выписывала что-то из учебника. Она была одета в плиссированную юбку и свитер — точно такую же одежду носила в колледже Элизабет.
«Мода нашей юности возвращается, — сказала Тиб за обедом. — Все эти гармонирующие по цвету свитера и юбки, и туфли на плоской подошве, которые вечно с ног спадали — ужасный фасон! И мокасины, как их там, «пенни лоуфер»… — Тиб поглощала уже третий «дайкири», и ее голос звучал все тише и тише, так что она постепенно начинала походить на себя прежнюю. — А платья для коктейля! Помнишь то оранжевое, с глубоким декольте и рельефным рисунком на юбке? Как я его обожала, боже мой! Ты еще мне его одолжила для бала «Ангелов»?» «Помню». — Элизабет посмотрела на счет.
