Кусок пуха зацепился за рождественский огонек, вспыхнул пламенем и приземлился на опавшую листву. Отовсюду несло дымом. Кто-то должен об этом доложить. Ад сгорит до основания — или до верхушки — за время каникул, пока здесь никого нет. Мне нужно кому-то рассказать. Вот оно — обязательно нужно рассказать кому-то. Но кому? Ведь никого нет. Мне нужен отец — но его тоже нет, и не было никогда. Он заплатил деньги, спустил свое семя и вышвырнул меня волкам.

Но по крайней мере он не был одним из них. Он не был одним из них.

Некому рассказывать.

— Что ты с ней сделала? — спросила Арабел. — Ты дала ей что-нибудь? Самурай? Флоут? Алкоголь?

— Я не…

— Считай, что ты под арестом.

— Дело не в тварях, — сказала я. — Они называют зверьков «милая деточка» и «доченька Энни». Они считают себя отцами. Они — отцы. Но у тесселей нет когтей. У них нет зубов. Они даже не знают, что такое вжих-вжих.

— Он хочет для тебя самого лучшего, — сказала Арабел.

— О чем это ты? Он обрезал ее волосы. Видела бы ты, как она держалась за стену, — как за последнюю опору в жизни. Она отбивалась и отбивалась — но все без толку, ведь у нее нет когтей. У нее нет зубов. Ей всего пятнадцать. Нужно спешить.

— К середине семестра все образуется. Я тебе устрою вжих-вжих. Гарантированно никаких папаш.

Я колотила в дверь пыточного закутка Мамули, понятия не имея, как я там оказалась. Зеркала отражали мое лицо. Лицо Арабел — напряженное и отчаянное. Лицо моей соседки — краснеющее, бледнеющее и снова краснеющее, как охранный браслет. Сестра-хозяйка наложит на меня арест. Она добьется моего исключения. Все это без разницы.

Мамуля открыла дверь, и я застыла на месте. Мне нужно кому-то сказать, пока все вокруг не занялось огнем.

— О господи! — Она прижала меня к груди.

Зибет наверняка сидит на моей кровати, в темноте. Я открыла дверь спальни, щелкнула выключателем, задержав на нем перевязанную руку, словно он служил опорой.

— Зибет, — сказала я, — все в порядке. Сестра-хозяйка конфискует тесселей. На животных в общежитии наложат запрет. Все будет хорошо.

Она подняла на меня взгляд.

— Я отослала ее с сестрой.

— Что? — непонимающе переспросила я.

— Он не оставит нас в покое. Он… Я отослала доченьку Энни с сестрой.

Нет. Только не это.

— Генра хорошая — как ты. Она не сможет себя защитить. Она не продержится два года. — Взгляд Зибет был непреклонен. — У меня еще две сестры. Младшей всего десять.

— Ты послала тессель домой? К отцу?!

— Да.

— Ей нечем защищаться. У нее нет когтей. Ей нечем защищаться!

— Я же говорила — ты ничего не знаешь о грехе, — сказала Зибет и отвернулась.

Я никогда не спрашивала у сестры-хозяйки о том, какая судьба постигла конфискованных тесселей. Надеюсь, ради их же блага, они были избавлены от мучений.

В ПОЗДНЕМ МЕЛОВОМ[15]

— Именно в позднем меловом периоде хищные динозавры достигают расцвета, — сказал доктор Отниэль. — Разумеется, плотоядные существовали и в среднем триасе, но именно в позднем меловом, с появлением альбертозавра, велоцираптора, дейнониха, и особенно тираннозавра, хищники вступили в эпоху процветания.

«Поздний меловой. Хищники» — изобразил на доске преподаватель. Из-за артрита и сутулости он писал только на нижней ее трети. Далее в столбик шел перечень: «альбертозавры, целофисы, велоцирапторы, дейнонихи, тираннозавры рексы», причем «тираннозавры рексы» с трудом уместились над самым бортиком.

— Самый знаменитый среди них, и вполне заслуженно, тираннозавр, — продолжил Отниэль.

Его студенты аккуратно занесли в блокноты: «ПМ хищник ТР», «В позднем меловом хищников не было», «У меня новая соседка. Зовут Трейси. Дина». Один из слушателей сочинял пространное воззвание о несправедливости штрафных парковочных талонов.

— Расцвет хищников отчасти объясняется беспрецедентным изобилием пищи. По континентам бродили неисчислимые стада травоядных: трицератопсов, хасмозавров и утиноклювых динозавров, или гадрозавров.

Чтобы написать «Жертвы. Гадрозавры», доктору Отниэлю пришлось стереть «Тираннозавра рекса».

Слушатели послушно записали: «Пищей хищников служили утконосы», «У моей новой соседки Трейси потрясный парень, зовут Тодд» и «Сами платите ваши грабительские штрафы!»

— Гадрозавры служили легкой добычей. У них не было ни рогов, ни костных шипообразных выступов, как у трицераптопсов, — вещал лектор, — а только полые наросты, с помощью которых, завидев или учуяв хищников, утиноклювые динозавры издавали звуки, предупреждавшие собратьев об их приближении.

Доктор втиснул «Полые наросты» под «Гадрозаврами», склонил голову набок и прислушался.

Один из второкурсников написал «А у меня машины нет» и украдкой бросил взгляд в сторону двери… За дверью было тихо.

Доктор Отниэль медленно — позвонок за позвонком — выпрямился: макушка лысой головы сравнялась с верхним краем доски. Он выпятил подбородок, втянул воздух, словно принюхиваясь, и снова сгорбился.

— Следует заметить, однако, что, даже предупрежденные об опасности, гадрозавры были бессильны против пятидесятифутовых тираннозавров с их пятифутовыми челюстями и зубами размером в семь дюймов, — закончил доктор и поверх стертого написал: «Челюсти — 5 ф., зубы — 7 д.».

Студенты занесли в блокноты: «В парковочном комитете заправляют нацисты», «Дина + Тодд» и «ТР был длиной пять футов».

Закончив чтение углубленного курса «Недостающие звенья эволюции», доктор Сара Райт забрала почту, намереваясь пролистать ее в кабинете. Желтовато-коричневый пакет из Департамента образования штата, письмо парковочной администрации кампуса («Это ваше третье предупреждение. Немедленно заплатите штраф за парковку в неположенном месте!») и официального вида конверт из канцелярии декана… Нет, корреспонденцию вскрывать не хотелось.

Неоплаченных штрафов за ней не числилось, Департамент наверняка извещал о намерении урезать финансирование еще на восемнадцать процентов, а декан спешил сообщить, что затянуть пояса придется именно палеонтологам.

Была еще рекламная брошюра летной школы, которую Сара пролистала между парами, предварительно проверив сто сорок три контрольных работы, авторы которых звезд с неба не хватали. На обложке брошюры красовался орел, небо в облаках и девиз «Махните на все рукой!».

Сара раскрыла брошюру и прочла:

«Хотите бросить осточертевшую работу? Сжечь за собой мосты и наконец-то заняться настоящим делом?»

На протяжении нескольких иллюстрированных абзацев автор брошюры продолжал лить воду — и в этом не слишком отличался от ее студентов, — а затем перешел к неумолимым фактам: курс в Летной академии Линдберга стоил три тысячи долларов, «включая подготовку частных и коммерческих пилотов, предоставление необходимого оборудования, страховок, теоретические и практические тесты. Проживание за дополнительную плату. Академия не несет ответственности за возможные травмы, в том числе со смертельным исходом, и прочие несчастные случаи».

«Интересно, — подумала Сара, — включают ли «прочие несчастные случаи» урезание бюджетных ассигнований?»

На ходу жуя «Туинкиз» и помахивая конвертом из канцелярии декана, вошел Чак — ассистент доктора Сары Райт.

— Видели?

— Видела, — показала свой конверт Сара. — Как раз собиралась открыть. Что там? Приглашение на казнь?

— Всего лишь на встречу с каким-то деятелем. Сегодня днем, в библиотеке.

Сара подозрительно осмотрела конверт.

— А что, декан не уехал на конференцию?

— Уже вернулся.

Сара разорвала конверт и вынула приглашение.

«Декан будет рад представить вам доктора Тайрона Рекса», — прочла она вполголоса. — Хм, что это еще за доктор Тайрон Рекс?

Она распечатала и внимательно изучила циркуляр Департамента образования: о докторе Тайроне Рексе — ни слова.

— Знаешь такого?