«Завтрак» звучит прекрасно, даже если потом всегда выясняется, что это — жидкий кофе и пережаренные пирожки. Со вчерашнего дня у меня в желудке не было ничего, кроме рожка мороженого, но если где-то поблизости есть еда, там непременно окажется Дэвид, а я хотела избежать встречи с ним. Вчера это закончилось Китайским театром Граумана. Сегодня я точно так же могу угодить на Нотс-Берри-Фарм. Я не собиралась Допускать такого, несмотря на все его обаяние.

В зале Сесиля Б. де Милля было темным-темно. Даже слайд на экране оказался черным.

— Как видите, — сказал доктор Львов, — лазерный пучок прошел прежде, чем экспериментатор включил детектор волн или частиц. — Щелчок, следующий слайд. Темно-серый. — Мы использовали интерферометр Маха — Зандера с двумя зеркалами и детектор частиц. В первой серии экспериментов мы позволили экспериментатору самому выбирать аппаратуру и метод измерения. Во второй серии мы применили простейшую рандомизацию…

Снова щелчок. Белый слайд в черный горошек. Наконец-то мне удалось разглядеть свободное кресло у прохода, десятью рядами выше. Я бросилась к нему, пока не сменился слайд, и поспешила сесть.

— …две игральные кости. Эксперименты с бросанием костей показали, что, когда стоит детектор частиц, свет регистрируется как частица, а когда стоит детектор волн, свет проявляет волновые свойства независимо от того, когда был сделан выбор аппаратуры.

— Привет, — сказал Дэвид. — Ты пропустила пять черных слайдов, два серых и белый в черный горошек.

— Ш-ш-ш, — сказала я.

— Целью этих двух серий экспериментов было исследовать влияние осознанности решения на результаты. — Доктор Львов поставил следующий черный слайд. — Как вы можете убедиться, график не показывает существенной разницы между теми испытаниями, в которых экспериментатор сознательно выбирал регистрирующую аппаратуру, и теми, в которых аппаратура выбиралась случайным образом.

— Ты не хочешь позавтракать? — шепнул Дэвид.

— Я уже поела, — шепнула я в ответ и замерла в ожидании, когда возмутится мой голодный желудок. Он возмутился.

— Тут рядом — отличное заведение, где продают те самые вафли, которые Кэтрин Хепберн приготовила Спенсеру Трейси в «Женщине года».

— Ш-ш-ш, — сказала я.

— А после завтрака мы могли бы пойти в музей бюстгальтеров.

— Будь так любезен, помолчи. Я ничего не слышу.

— Или не видишь, — сказал он, но затих и хранил молчание на протяжении девяноста двух черных, серых и белых в горошек слайдов.

Доктор Львов включил свет и с улыбкой взглянул на аудиторию.

— Осознанность не оказывает ощутимого влияния на результаты эксперимента. Как заметил один из моих лаборантов: «Чертенок узнает, что именно вы собираетесь делать, раньше, чем об этом узнаете вы».

Очевидно, предполагалось, что это шутка, но я не нашла это особо смешным. Я открыла программу и попыталась отыскать что-нибудь такое, куда Дэвид точно не пойдет.

— Вы не собираетесь позавтракать? — спросил доктор Тибодо.

— Да, — сказал Дэвид,

— Нет, — сказала я.

— Мы с доктором Готаром хотим позавтракать где-нибудь в Голливуде, vraiment Голливуде.

— Дэвид как раз знает такие места, — сказала я. — Он рассказывал мне об отличном кафе, где есть тот самый грейпфрут, которым Джеймс Кэгни запустил в физиономию Мэй Кларк во «Враге общества».

К нам поспешно подошел доктор Готар, тащивший фотоаппарат и четыре путеводителя.

— Может, вы нам потом покажете Китайский театр Граумана? — попросил он Дэвида.

— Конечно, покажет, — сказала я. — Мне очень жаль, что я не смогу с вами пойти, но я обещала доктору Вериковски, что буду на его семинаре по булевой логике. А после Китайского театра Дэвид может отвести вас в музей бюстгальтеров.

— А «Коричневый котелок»? — спросил доктор Тибодо: — Я слышал, он имеет форму chapeau.[73]

Они утащили Дэвида. Я выждала, пока они не оказались на безопасном расстоянии, и прошмыгнула вверх, на семинар доктора Уэдби по теории информации. Доктора Уэдби там не было.

— Он ушел искать проектор, — сказала доктор Такуми. В одной руке она держала бумажную тарелку с половинкой пирожка, во второй — пластиковый стаканчик.

— Вы это раздобыли там, где дают завтраки? — спросила я.

— Да. Пирожок был последний. А когда я уходила, кончился кофе. Вы не слушали Эйби Филдса, нет? — Она поставила чашку и откусила пирожок.

— Нет, — сказала я, размышляя, что лучше: использовать эффект внезапности или отвоевать пирожок в сражении.

— Вы ничего не потеряли. Он только бессвязно повторял, что наша конференция должна была бы состояться в Расине. — Она закинула остатки пирожка в рот. — Вы уже видели Дэвида?

В конце концов появился доктор Уэдби с проектором. За ним, извиваясь, тянулся провод. Уэдби подключил проектор. Света не было.

— Ага, — сказала доктор Такуми, вручив мне свою тарелку и стаканчик. — Со мной такое уже было в Калтехе. Тут требуется переопределить граничные условия. — Она врезала по проектору.

От пирожка не осталось ни крошки. На дне стаканчика было еще на миллиметр кофе. Я уже почти решилась пасть еще ниже, когда она стукнула по проектору еще раз. Свет загорелся.

— Я научилась этому вчера вечером на семинаре по хаосу, — сказала доктор Такуми, отобрав у меня стакан и осушив его. — Вам следовало бы там побывать. Зал Клары Боу был весь забит народом.

— Полагаю, можно начинать, — сказал доктор Уэдби. Мы с доктором Такуми заняли свои места.

— Информация есть передача смысла, — сказал доктор Уэдби и написал на пленке зеленым маркером слова «смысл» и «информация». — Когда информация рандомизирована, смысл передать невозможно, и мы имеем состояние энтропии. — Он написал слово «энтропия» под словом «смысл» красным маркером. Почерк у доктора Уэдби оказался весьма неразборчив.

— Состояния энтропии варьируют от низкой энтропии, такой, как статические помехи в автомобильном радиоприемнике, до повышенной энтропии, состояния полной неупорядоченности, случайного разброса и беспорядка, в котором вообще невозможна передача информации.

О господи, подумала я. Я забыла предупредить в регистрации о Дарлин. Как только доктор Уэдби наклонился над пленкой, рисуя очередные неразборчивые иероглифы, я выскользнула из зала и пошла вниз, в вестибюль, очень надеясь, что Тиффани еще не вышла на дежурство. Но она уже вышла.

— Чем могу быть полезна? — спросила она.

— Я из номера шесть-шестьдесят-три, — сказала я. — Со мной проживает доктор Дарлин Мендоса. Она должна приехать сегодня утром, и ей будет нужен ключ.

— Зачем? — спросила Тиффани.

— Чтобы попасть в номер. Когда она приедет, я могу быть на семинаре.

— Почему у нее нет ключа?

— Потому что она еще не приехала.

— Мне показалось, вы сказали, что она проживает с вами в одном номере.

— Будет. Она будет жить со мной в одном номере. Номер шесть-шестьдесят-три. Ее зовут Дарлин Мендоса.

— А вас как зовут? — спросила Тиффани, положив руки на клавиатуру компьютера.

— Рут Баринджер.

— На вас тут ничего нет.

На какое-то время мы с Тиффани впали в состояние повышенной энтропии на предмет отсутствия у меня номера и испорченного кондиционера, а затем я резко переключилась на проблему ключа для Дарлин в надежде застать Тиффани врасплох. Результат был приблизительно такой же, как в экспериментах с запаздывающим выбором с бросанием костей.