— Я не могу… — начала Шерон и осеклась.

Бросить их здесь — все равно что бросить в каминной. Или под снегом. Шерон оглянулась на дверь, почти желая, чтобы появилась преподобная Фаррисон с полицией… И пошла на юго-запад; она неуклюже карабкалась по склону, туфли скользили на камнях.

Как это им удается, да еще с осликом, цепляясь за пучки высохшей травы, удивлялась Шерон. Сможет ли Мария подняться по этому склону? Шерон в тревоге обернулась.

Мария и Иосиф шли легко и уверенно, как Шерон по лестнице.

А что, если, поднявшись, они увидят такой же склон или обрыв? И никакой тропинки? Втыкая в землю носки туфель, Шерон поднималась все выше.

Неожиданно послышался какой-то звук. Шерон быстро оглянулась на дверь, но та по-прежнему была полуоткрыта, раму подпирал горшок с лилией, за ним стояли ясли.

Снова раздался скрип, теперь ближе, Шерон услышала шарканье, а потом резкий крик.

— Это ослик, — сказала она, и он засеменил к ней, словно был рад увидеть ее.

Шерон протянула руку и поискала поводья. Их заменяла старая веревка. Ослик подошел еще на шаг и закричал Шерон в ухо: «И-и!» — а потом взвизгнул: «А-а» — и это было похоже на смех.

Шерон тоже рассмеялась и погладила его по шее.

— Не заблудитесь снова, — сказала она, подводя ослика к Иосифу, который ждал там, где Шерон их оставила. — Держитесь тропинки. — И она стала взбираться дальше на вершину холма, уже не сомневаясь, что тропа именно там.

Тропы не было, но это не имело значения. Потому что на юго-западе лежал Иерусалим; далекий и сверкающий белизной в свете звезд, он был озарен огнем сотен очагов и тысяч лампад, а за ним, немного к западу, низко на небе стояли три звезды, расположенные так близко, что почти касались друг друга.

Мария и Иосиф подошли к Шерон и встали рядом с ней.

— Ботт лом, — показывая пальцем, сказала Шерон. — Вон туда, где звезда.

Иосиф снова пошарил за поясом и вытащил кожаный мешочек.

— Нет, — отстраняя мешочек, сказала Шерон. — Он вам понадобится в Вифлееме, в гостинице.

Иосиф неохотно положил мешочек обратно, и Шерон вдруг пожалела, что ей нечего им подарить. У нее нет ни ладана, ни мирры.

«И-а», — крикнул ослик и начал спускаться с холма. Иосиф схватил веревку и пошел за осликом, Мария, опустив голову, — за ними.

— Будьте осторожны, — сказала Шерон. — Берегитесь царя Ирода.

Она подняла руку и помахала им на прощание, рукав ее балахона развевался от ветерка, подобно крылу, но Мария и Иосиф не увидели прощального приветствия. Они спускались с холма, Иосиф чуточку впереди, Мария, придерживаясь за ослика. Когда они уже почти спустились, Иосиф остановился, показал на землю, и они с осликом пропали из поля зрения Шерон. Но она знала, что они нашли тропу.

Шерон немного постояла наверху, наслаждаясь свежим воздухом и глядя на три звезды, почти слившиеся в одну, а затем спустилась, то и дело скользя по камням и комкам грязи, взяла горшок с лилией и закрыла дверь. Подвинула на место шкаф, вытащила из-под двери одеяло, выключила свет и вышла в темный храм.

Там никого не было. Шерон взяла потир, спрятала его в широкий рукав балахона и выглянула в коридор. В коридоре тоже никого. Она прошла в воскресную школу для взрослых, поставила потир обратно в витрину и спустилась по лестнице.

— Где вы пропадали? — спросила преподобная Фаррисон.

Из детской вышли двое полицейских в форме, с карманными фонариками в руках.

Шерон скинула с себя балахон.

— Я проверяла серебро общины, — сказала она. — Все на месте.

Прошла в комнату хора, повесила балахон.

— Мы заглядывали туда. — Преподобная Фаррисон шла за ней по пятам. — Вас там не было.

— Да, я, кажется, слышала ваши голоса у двери, — ответила Шерон.

Когда второй куплет хорала «О город Вифлеем» подошел к концу, Мария с Иосифом преодолели лишь три четверти путц.

— Такими темпами они не приплетутся в Вифлеем и к Пасхе, — прошептала Ди. — Неужели они не могут побыстрее?

— Они придут вовремя, — наблюдая за ними, прошептала Шерон.

Мария с Иосифом медленно шли вдоль прохода, не сводя глаз с алтаря.

— «В тиши, — пела Шерон, — в тиши чудесный дар приходит».

Мария с Иосифом миновали вторую скамью и исчезли из поля зрения хора. На верхнюю ступень алтаря вышел хозяин гостиницы с фонарем, виду него был мрачный и решительный.

Так Бог дает людским сердцам Небесное благословение.

— Куда они делись? — вытягивая шею, чтобы разглядеть Марию и Иосифа, прошептала Вирджиния. — Они проскользнули в заднюю дверь или куда-нибудь еще?

Мария и Иосиф вновь появились, неторопливым, степенным шагом направляясь к пальмам и яслям. Хозяин гостиницы стал спускаться по ступенькам, изо всех сил стараясь показать, что он их не ждал и не так уж рад их видеть.

Пускай его не слышен шаг. Но в мир греха и слез…

Позади, гремя своими клюшками, собрались пастухи, Мириам подала волхвам шкатулку с драгоценностями и флаконы с благовониями. Элизабет поправила парчовый венчик.

Для утешенья кротких душ Приходит к нам Христос.

Иосиф и Мария вышли на середину площадки и остановились. Стоящий чуть впереди Иосиф постучал в воображаемую дверь, и хозяин гостиницы, широко улыбаясь, пошел открывать.

САМАРИТЯНИН[24]

Преподобный Хойт сразу же сообразил, зачем пришла Натали. Его помощница в чине младшего пастора постучалась в полуоткрытую дверь и прошествовала в кабинет, ведя за руку Исава. На губах Натали играла торжествующая улыбка, так что в цели визита сомнений не оставалось.

— Преподобный, Исав хочет вам что-то сказать, — объявила она.

Орангутан с видимым усилием выпрямился. Тщательно расчесанные темно-рыжие волосы покрывали его широкое плотное тело, а смоченный водой небольшой хохолок на макушке был приглажен. Широкое бесстрастное лицо Исава избороздили складки.

Выждав, Натали сделала орангутану несколько знаков на языке жестов. Тот по-прежнему стоял неподвижно, безвольно опустив длинные руки вдоль тела.

— Он хочет, чтобы вы его окрестили! Правда, прекрасно? Ну, скажи ему, Исав!

Этого следовало ожидать. Двадцатидвухлетнюю Натали Эбрю, которая год назад закончила Принстон, переполнял энтузиазм. Она навела новые порядки в воскресной школе, возглавила работу по утешению страждущих и модернизировала положенное ее чину церковное облачение таким радикальным образом, что преподобного оторопь брала. Сегодняшний ее наряд — подризник со шлейфом, покрытый красной, расшитой золотом сутаной с оборочкой, — возмущал его до глубины пресвитерианской души. Должно быть, Натали нарядилась так в честь праздника Пятидесятницы. В этих своих нелепых мантиях, стихарях и ризах, невысокая, коротко остриженная, как мальчишка из хора, преподобная Натали словно на крыльях летала, исполняя свою работу с небывалым рвением. Исава она просто обворожила.

А ведь она не знала языка жестов, когда пришла работать. Преподобный Хойт мог сказать только самое простое, вроде «Да», «Нет», «Иди сюда», так что давать поручения Исаву приходилось с помощью пантомимы. Он сгоряча попросил Натали выучить несколько жестов, чтобы лучше общаться с орангутаном, но она выучила весь учебник языка глухонемых и болтала с Исавом часами, помогая ему читать Библию. Пальцы ее так и порхали, пересказывая библейские сюжеты и объясняя трудные места.