«Надо уходить, иначе придется встретиться с Викторией лицом к лицу, — подумала Анна. — Она не сделала мне ничего плохого».

Возвращаться было поздно. Неподалеку Анна заметила дверцу, через которую обычно входил священник. Дверца вела в коридор, откуда шел проход в ризницу и в помещение, где переодевался церковный хор. Дверь за ризницей выходила в боковой дворик. Если поторопиться, то удастся сбежать перед тем, как преподобный Спрейг введет семью погибшего.

Бегство. Как это будет выглядеть со стороны? Убийца не совладала с виной? Брошенная любовница не в силах справиться с раскаянием? со стыдом? с болью? «Не важно, что подумают, — решилась Анна. — Я не могу так поступить с Викторией».

Ее затянутая в перчатку рука легла на спинку скамьи. Сзади закашлялся мужчина, тщетно пытаясь унять несвоевременный приступ. Анна дважды кашлянула, вытащила из муфты платок и прижала его ко рту. Затем встала и быстро прошла в боковую дверь. Захлопнув ее, Анна почти побежала по коридору, вздрагивая от холода: легкое шелковое платье и мантилья не спасали от сквозняков.

Вдруг совсем рядом раздался голос преподобного Спрей-га: «…а теперь давайте помолимся». Анна едва не столкнулась с родными Элиота. Они сбились в кучку и слушали священника, скорбно опустив головы: Виктория, ее отец, отец Элиота… Старик тяжело опирался на трость, его взгляд бессмысленно блуждал по стене напротив, лицо посерело и осунулось.

Анна поспешила назад по коридору, в сторону комнаты, предназначавшейся для хора. Дверь была заперта. Анна повернула торчавший из замочной скважины увесистый ключ и замок с громким скрежетом поддался. «Аминь», — донеслось из-за спины. Она быстро вытащила ключ, нырнула в комнату и захлопнула за собой дверь, очутившись в полной темноте. Пошарила руками, пытаясь нащупать свечу или лампу. Сделала шаг, споткнулась и упала на пол. Тяжелый железный подсвечник оказался совсем рядом с дверью. На подставочке лежали две фосфорные спички. Анна зажгла свечу и, не вставая с колен, осмотрелась.

Похоже, комната давно пустовала. Преподобный Спрейг не одобрял всякие «папистсткие штучки», поэтому хор облачался в парадные одеяния не чаще раза в год, на Рождество. Висевшие вдоль стен черные ризы покрывал толстый слой пыли. Рядом со стоявшими в углу двумя черными лакированными скамьями были свалены в кучу несколько стульев.

Анна медленно поднялась с колен, не выпуская свечу из рук, отряхнула подол и сделала шаг к двери. В церкви заиграл орган.

Задув свечу, Анна воткнула ее в запыленный подсвечник и, прислушиваясь к звукам, доносившимся из церкви, ощупью двинулась к двери. Орган смолк, потом зазвучал снова. Послышался тихий говор прихожан, неизбежно сопровождающий любую службу. Анна приоткрыла дверь и выглянула в коридор: там было пусто. Выскользнув из комнаты, она вставила ключ в замочную скважину и бросилась к выходу. Орган грянул громче.

Спиной к ней, у самого выхода стоял незнакомец. Он только что вошел и пытался тихо прикрыть за собой дверь. Из-под черной шляпы с мягкими полями выбивались темно-рыжие кудри. На нем был короткий сюртук темного сукна и тяжелые сапоги. «Брат Виктории», — решила Анна.

С дверью что-то не ладилось — в зазор упрямо пробивалась тонкая полоска света.

Незнакомец обернулся.

— Элиот, — сказала Анна.

— Ты что, призрак увидела? — с обезоруживающей улыбкой произнес он. — Я тебя напугал? — Слова были, сказаны таким тоном, будто сама мысль забавляла его.

Вновь зазвучал орган.

— Элиот, — повторила Анна.

Он словно не слышал ее, пристально глядя на дверь церкви. Из-под сюртука выглядывали белая шелковая рубашка и черный парчовый жилет. Анна вдруг вспомнила о еврей вымокшей накидке. Он так и не пришел, а она всю ночь простояла под ледяным дождем. Элиот всех обманул, заставил их поверить в свою смерть.

— Где ты был? — прошептала она.

— Там, — беспечно ответил он. — Ты не пришла на свидание, вот я и решил отправиться в Хартфорд. А что происходит? Похороны?

— Твои похороны. — Громко она говорить не могла, поэтому отвечала шепотом. — Мы думали, ты утонул. Всю реку истыкали баграми.

Он словно не слышал ее.

— Всегда любил похороны. Всхлипывающая невеста, убитый горем отец… Священник, в красках расписывающий, каким замечательным человеком был почивший. А цветы есть?

— Цветы? — глупо переспросила она. — Элиот, они нашли лодку. Вдребезги разбитую лодку.

— Конечно, куда же без цветов. Садовые лилии. Привезли из самого Нью-Йорка, по специальному заказу отца Виктории… Да, уж он-то может себе такое позволить. Скажи мне, а очаровательные серые глазки малышки Виктории покраснели от безутешных рыданий?

Анна не нашлась, что ответить. Он резко отвернулся.

— Ну, раз ты ничего не хочешь мне рассказывать, я сам посмотрю.

Тяжелые сапоги загремели по дощатому полу коридора. Казалось, их слышит вся церковь.

— Элиот, тебе туда нельзя, — она потянулась было к его плечу, но отдернула руку. Он обернулся.

— Сначала ты не соизволила прийти на свидание, а теперь не пускаешь на мои собственные похороны? Ты же ни разу не сказала мне «нет» за все время наших встреч на острове. На нашем острове, прошлым летом, помнишь? Помнишь, милая Анна?

— Но я же пришла… — сбивчиво пробормотала она. — Всю ночь тебя дожидалась… Элиот, твой отец потерял сознание, как только узнал, что… У него сердце…

— У него сердце… Что? Разорвется, если я появлюсь в церкви? Интересно посмотреть. Вот видишь, милая Анна, еще одна причина для того, чтобы я туда пошел. Впрочем, может быть, ты хочешь, чтобы я принадлежал тебе, только тебе — и никому больше? В этом все дело, правда? Жалеешь, что не пришла на свидание?

Она стояла, как вкопанная, и думала только о том, что не сможет остановить его. Она вообще никогда и ничего ему не запрещала.

Он подошел к двери.

— Подожди! — Анна решительно направилась к нему. Она так торопилась, что задела плечом дверь, ведущую в подсобное помещение, откуда только что вышла. Звякнул ключ, дверь распахнулась. Элиот задумчиво посмотрел на ключ, что упал на пол, между ним и ею.

— Хочешь запереть меня в укромном местечке, чтобы я принадлежал тебе и только тебе?

— Тебе туда нельзя, — бесстрастно повторила Анна, представив себе его отца, тяжело опиравшегося на трость, и склоненную голову Виктории: Элиот войдет к ним с легкомысленной улыбкой на губах. «Вы что, призрак увидели?» — скажет он, и лицо его отца зальет мертвенная бледность.

— Я не позволю, — сказала она.

— И как ты меня остановишь? — спросил Элиот. — Закроешь в этой клетушке, станешь приходить по ночам, как приходила на остров прошлым летом? Я не в силах противиться твоей страсти. Хорошо, милая Анна, запри меня.

Он вошел в комнату и, беспечно улыбаясь, остановился на пороге.

— Что ж, придется пропустить собственные похороны, но ради тебя, Анна, я готов на все.

Орган умолк. В наступившей тишине Анна подняла ключ с пола.

— Элиот… — неуверенно окликнула она. Он скрестил руки на груди.

— Ты хочешь, чтобы я всецело принадлежал тебе. Да будет так! Никто, даже Викки, не узнает, что я здесь. Сохраним нашу маленькую тайну, милая Анна. Я стану твоим пленником, и ты будешь меня навещать. — Он кивнул на дверь. — Давай же, запри меня. Похороны скоро закончатся.

Тяжелый ключ лежал у нее на ладони. Из залы донеслись новые волны музыки и говора. Она тревожно оглянулась на дверь, что вела в церковь. Преподобный Спрейг вот-вот выйдет оттуда.

— Ты вернешься, Анна? — Элиот стоял, прислонившись к косяку. — Не забудешь?

— Там, в подсвечнике, есть свеча. — Анна захлопнула дверь у него перед носом, повернула ключ, сунула в муфту и в полном замешательстве бросилась вон из церкви.

Слишком поздно — служба уже закончилась. Лужайка перед главным входом быстро заполнялась людьми. Порывистый зимний ветер громко хлопнул дверью, через которую вышла Анна. Все обернулись.

Она пробиралась сквозь толпу, высоко держа голову, не думая, как со стороны выглядит ее серая мантилья и предательская траурная шляпка. Она не расслышала легких шагов за спиной. Ее тихо окликнули: