И двери скрип, и посвист птичий
тебя пробудят ото сна,
когда в предутреннем величье
туманом стынет тишина.
Когда окрестность незнакома
и брезжит утренник такой,
как будто вышел ты из дома
и перенесся в век другой.
Здесь все — мираж, все — нереально;
и даже ветру невдомек,
зачем стеной горизонтальной
молочный стелется дымок.
Ты не сворачиваешь к дому,
хоть до него подать рукой;
но хочется к огню живому,
услышать говорок людской.
И через всю страну цветную
тумана, ледяной слюды,
материально существуя,
твои протянутся следы.
2.11. 68
1
Право, стоит ли тратиться в споре,
так порою измучат слова!
Жить бы тихо на вольном просторе,
как деревья, кустарник, слова…
Где глазам нестерпимо от блеска
изначальной живой чистоты
неба ясного, темного леса,
где кругом проступают черты
доброты человечьей… В обличье
тучи, дерева, сойки, цветка
промелькнет на секунду величье,
о котором не знают века…
2
Не грешу я любовью к пейзажу,
каюсь — книгам я чаще был рад,
а бывает же так — не вылажу
из лесных и болотных пенат.
Дом мой, пригород, зельем, наверно,
приворотным меня опоил
жгучей зеленью ивы и вербы;
синей мглой недалеких могил
окатил — не туманом холодным
утром в чуткую душу плеснул…
Как приеду — и в чем-то свободней:
долог день, ночью крепче уснул.
Впечатленья пытливого детства
оживают со всей новизной:
там застроен пустырь, а на месте
пивларька — магазин городской.
Славный пригород — ты не деревня.
Смотришь, рядом театр и музей,
А захочешь — обступят деревья
и накличут пернатых друзей;
а захочешь — исчезнут, как в сказке,
люди, крыши, столбы — полчаса
ходу — глянут анютины глазки,
не крадется ли следом коса…
3
Эту память бы рифмой обрамить;
это, мысли мои вороша,
раздувая словесное пламя,
сеет свет северянка-душа.
За сумбурностью, скороговоркой
не хотелось бы мне проглядеть
даль уральскую, лес на пригорке,
родничок, не уставший звенеть…
Вроде все это — обыкновенность:
дым, шалашик, телок на лугу…
А на деле — сыновняя верность
краю, родине, очагу.
4
Так пускай со страничек помятых
светят лампочки ягод лесных,
чтоб зимой становилось понятно,
где угодья далекой весны;
и дыхание теплой погоды
означает в медвежьем углу
не крушение планов природы,
а причастность к людскому теплу.
5
Тяга к слову — с охотничьей страстью
не сравнима и тоже нова,
но замечу, как звери, к несчастью,
почему-то редчают слова…
Остается сравнение, образ,
ритма дрожь, ощущенье тоски,
но чтоб кровное билось о ребра,
чтоб взволнованно ныли виски
не почувствуешь…Детскую робость
не отыщешь на донце стиха,
так — канава, а надо бы — пропасть,
а на вид — неплоха, неплоха…
6
Я не помню, чего мне хотелось:
птичьих песен, студеной воды?
Но однажды втемяшилась смелость:
выйдя в путь — не бояться беды…
Жить, сверяя по детству, по звездам,
по колючим и чистым мечтам
слово, выдох, поступок и возглас,
и бессонницу по ночам…
15.12.70
Взрослеет наше поколение
родившихся в конце войны,
уже стремится к покорению
небес, тайги и целины.
Широкоплечие — запальчиво
Спешим в хозяева земли…
А все ли помним, чем заплачено
за то, чтоб так мы жить могли?.
А в ту, Великую Отечественную,
под орудийный разнобой
ребята, не дожив до отчества,
шли в первый, шли в последний бой.
Не ради славы или ордена
шли, презирающие смерть
во имя Родины. И Родине,
и нам забыть их не посметь!
Как позабыть те годы горькие,
когда в любой семье страны
хранятся письма-треугольники,
осколки взорванной войны!
В них так нуждались в дни военные,
сильней, чем в карточках на хлеб;
поэтому хранят их верно
послевоенных двадцать лет.
Мы эти фронтовые письма
как завещание храним,
поем отцов лихие песни,
но с чем-то внутренним своим.
Работаем, дела иные
встречая на пути своем;
и только Родину Россией
все так же ласково зовем!
9.05.65
