АПОЛОГИЯ ПЕРЕВОДЧИКА Как это ни звучит банально, я пунктуален до конца: перевожу конгениально и краснобая, и глупца. Я не представлю идиота завзятым умником, отнюдь, моя первейшая забота читателю представить суть переводимого поэта, будь он шотландец иль казах… Зато ручаюсь, только это я вычитал в его глазах. В его стихах, простых и сложных, серьезных или озорных. Вас заверяю непреложно. Не бейте, критики, под дых. И вы, друзья, не обижайтесь, что не зажегся ореол, да будь ты трижды Межелайтис, — взял за руку и перевел через границу к новой бровке от старой, Господи прости, порою применив уловки, порою просто по пути. И как заботливый попутчик, как истинный интеллигент, прощусь я с мужиком покруче, а даме выдам комплимент. 23 февраля * * * Это небо, эти выси, солнце, что висит, слепя… Отвратительно зависеть от других, не от себя. Ты — в летах, а все неловок, жучат все тебя, как встарь… Что ж, взгляни, как энтомолог: вошь ведь тоже Божья тварь. Клещ ли, клоп, блоха — смирись-ка, каплей крови поделись… Отвлекись. Как Божья сиська ткнется в губы неба высь. Трубочкой сложивши губы, пей невидимый озон, а обиды, словно клубы, скроются во мгле времен. 27 июня СЫН ПЛОТНИКА (Из Альфреда Эдварда Хаусмана) Здесь начинает палач: Здесь начинается плач. Вам — добра, меня — в нору, Живите все, я умру. Эх, лучше бы дома быть, Отцу подмочь тесать, рубить; Был бы повенчан с теслом, Спасся бы рукомеслом. Тогда б возводил верней Виселицы для парней, Зато б не качался сам, Не плакал по волосам. Гляньте, высоко вишу, Мешаю тем, кто внизу; Грозят мне кулаками, Зло разводя кругами. Здесь я, слева и справа Воры висят исправно: Одна судьбы — пути свои, Средний висит из-за любви. Друзья, дурни, зеваки, Стоит послушать враки; Взгляните на шею мою И сохраните свою. Итог печального дня: Будьте умнее меня. Вам — добра, меня — в нору, Живите все, я умру. 30 августа СОНЕТ (Из Уильяма Драммонда) Блик промелькнул, но светят небеса, Грохочет гром, хоть молнии погасли, И долго помнят образы глаза, Сгоревшие давно в житейском масле: Ах! маленькая Маленькая жизнь, Ценимая тупыми существами. Живое умирает, между нами Парфянских стрел град поскорее брызнь. О что такое доблесть, разум, честь? Зачем краса и гордость увядают? Чем душу тронам золотым поднесть, В земное рабство впасть цари желают? "Жизнь — сон", — учил нас принц, не став царем, Смерть отрицая, видя смерть во всем. 9 ноября НОВЕЛЛА МАТВЕЕВА НЕПРЕРЫВНОСТЬ (Заметки о лирике Виктора Широкова) Известно, что в поэзии никто ничье место не занимает и занимать не может. Но верно, к сожалению, и то, что одного пишущего можно поддержать и всячески воодушевить, изо всех сил рекламируя его продукцию и задорно противопоставляя его тем, кто якобы поплоше. А другого можно, попросту говоря, затюкать. Замять его опыт. Замолчать (или даже выкрасть) его достижения и находки. Отнять у человека ВООДУШЕВЛЕНИЕ! Унизить его в собственных глазах и в глазах своего призвания. Сделать немыслимым и невозможным его разговор с Читателем. Говорят, правда, что поэт и на необитаемом острове — поэт. Тонко подмечено! Но ведь это — на необитаемом! Насчет которого он знает точно, что не встретит там ни критиков, ни читателей и, — кроме, может быть, птицы с нижеследующим названием, — никаких других пересмешников. Ну, а если всяк остров сегодня обитаем? А если сама "необитаемость" перенаселена? А если недочет людского понимания не восполняется для нас даже и преимуществами настоящего одиночества, — что тогда? Поэт Виктор Широков считает, что так называемой "стадионной поэзией" 1960-х годов были вытеснены из литературы целые последующие поколения исправно работающих поэтов. И что была, таким образом, искусственно прервана ТРАДИЦИЯ современной литературы. Мне-то, впрочем, кажется, что виной тому не только стадионная лирика: широк стадион, — остальной мир (с его влияниями) и того шире! Но, так или иначе, а ходовые табели о рангах, невглядывание в движение дарований, пренебрежение к ним — сделали свое черное дело. Нельзя не согласиться с Виктором Широковым: такое положение в поэзии неестественно. Оно и впрямь дико, когда в живой жизни мира образуются, таким образом, беззаконные пустоты. Но не зря слово "вакуум" Широков произносит иронически: ведь уж кто-нибудь да обитал же и в этом "вакууме"! и после тех же стадионных трибунов и даже еще во времена их первых побед… правда, когда некоторые их гонители стали выдвигать — им в назидание каких-то своих "тихих" (благо, что не буйных! — сказали бы тут психиатры!) — это тоже была — и неправда, и… немножко противненько! Искренность или двуличие? — вот что, казалось, должно было всерьез интересовать общество, — а причем здесь "тишина" или громкости? Какие странные вообще оценки применяются иногда к стихотворцам! И неужели эти оценщики (или ценители) всерьез полагали, что, обзывая кого-то "тихим", делали ему навек осчастливливающий комплимент? Ведь ежели голос твой тих, и правду твою вряд ли расслышат. (Другое дело — когда ты шепчешь намеренно. Чтобы совесть не пробуждать, — пускай выспится!) И неужели кому-то вправду верилось, что, так сказать, разные ТИХОНИ куском тишины нос громкоговорителям утереть могут?! Не верю, что верилось. И на этом месте спешу отключить сей вопрос от сети, дабы начать разговор… — о ком же? О том самом Викторе Широкове, который — в числе других, отмененных некогда поэтов — (считалось ведь, что и отменять можно!) долгое время оставался (воспользуюсь его выражением) "вне преемственности". Правда, сейчас его сочинения печатаются шире и становятся все более заметными в пестроте общенаговоренного. Видимо, сыскались все-таки истинные ценители давно неслышимого Слова. И то! — ведь надо же спорить со злой судьбой! Надо называть имена не бросавших перо ни в какие лихолетья! И тогда-то, будем надеяться, "на имя наложить табу не сможет время" (Виктор Широков ""Январская эпистола". Е.В." — (то есть Евгению Витковскому). Разумеется, не в нашей власти указывать временам — кого они должны, а кого не должны выбирать и в лицо помнить. Все и тут делается ведь само собой, если только этому НЕ МЕШАТЬ. А запоминается на потом и, — что столь же немаловажно, — становится заметным сейчас именно тот, кто и сам не забывчив! Именно памятливый поэт. |
