Если бы она только знала его мысли, порывы, которые ее близость возбуждала в нем, с каким трудом он боролся с потребностью сжать ее в своих объятиях и поцеловать ее, найти облегчение от тяжелой темноты его мира в сладости гладкой, искушающей плоти…в невинности и упрямой беспечной наивности, которая прислала ее сюда впервые.

Он отбросил свои вздымающиеся волосы с глаз. Почему это так важно для нее?

— Вы сказали, что просто приехали с визитом. Почему Вас волнуют те дела, которые Вас совсем не касаются? Это смущает, мисс Сент-Клер. Кто Вы такая, что так настойчиво стремитесь исследовать загадки, если, в самом деле, в этой незначительной деревне в захолустье есть хоть что-то?

— Милорд, по опыту я знаю, что все является важным. Это правда, если речь идет о жизнях и благополучии невинных людей.

— А что касается Вашей жизни? Вашего благополучия?

— Я могу о себе позаботиться.

— Тогда зачем Вам нужен я?

Казалось, она пришла в замешательство от этого вопроса, но его небольшое торжество поблекло, когда он обнаружил, что задерживает дыхание и желает, чтобы в ее ответе была подкупающая правдивость, которую он мог бы постичь, борясь за свою жизнь.

— Я не могу быть всюду сразу, — ответила она. — Я не могу из-за своих обстоятельств, а Вы можете свободно гулять по деревне. Я прошу Вас о помощи, милорд, будьте моими вторыми глазами и ушами. Мне больше не к кому обратиться. И Вы кажетесь мне благоразумным человеком.

— А. Вы хотите использовать меня.

— Да. Нет, — снова испытывая смущение, она нахмурилась, — я имею в виду…

— Снова, благодарю за объяснения, — он поднялся на террасу, перешагивая сразу через две ступеньки.

Она поспешила за ним, остановившись, слегка задыхаясь, на щеках проступил легкий румянец, и он подумал, куда заведет их охота. Сюда? В дом? Он беззаботно предложил ей показать дом, но теперь он рассматривал эту перспективу, как плохую мысль. Как он мог доверять самому себе, когда она выглядит такой… свежей, овеваемой ветрами…и такой искушающей?

Ему нужно уйти. Не только потому, что она до крайности волновала его чувства, но потому, что когда-нибудь опасные личности могут кое-что потребовать от него, вероятно даже его жизнь.

— Вы мне поможете? — спросила она.

— Мисс Сент-Клер, Вы только и знаете, что преследовать. Я…погодите минутку… — Внезапно ему пришло это в голову. Ее упорство, ее любопытство, ее импульсивность. Он мог думать только об одном объяснении. Он поставил ее корзинку с булочками возле низкой стенки, которая огораживала террасу, — Сен-Клер… как та семья, которой принадлежит Бикон? Вы — внучка Корнелия Сент-Клера? Вы — Софи Сент-Клер?

Волна румянца залила ее от шеи до линии волос. Ее губы открылись, сжались, потом снова открылись с дрожью, которая заставила его пожалеть, что он не сдержал свой язык. Но в одно мгновение, когда все это произошло, огорчение на ее лице превратилось в стоическую гордую решительность.

— Да.

Тошнотворное ощущение прошло по Софи, и она почувствовала, словно снова стояла перед графом с открытым плащом и видной под ним ночной рубашке.

Ее услали в самый отдаленный уголок Корнуолла, и все же скандала ей не избежать. Чадвелл Ратерфорд, вероятно, слышал о ней в Лондоне, и кто же не знал?

— Это кое-что объясняет, — заметил он, уголок его рта дернулся в первом намеке на улыбку, впервые за этот день.

Это движение вызвало в ней желание повернуться и спрятаться. Но какую пользу это могло принести? Ее семья послала ее сюда в надежде утихомирить сплетни, но ее испорченная репутация преследовала ее также преданно, как верный пес. Граф мог посчитать ее распутницей и бесстыдницей, мог подумать, что она пришла в Эджкомб для пылкого любовного свидания.

Она раскрыла рот, который был таким же сжатым и жестким, словно накрахмаленная ткань.

— Я Вас уверяю, что большая часть того, что Вы могли услышать о моих похождениях, далеко от истины.

Он сложил руки на груди.

— Тогда, в чем заключается истина?

— Вы не поверите мне, — Никто не поверил, даже те люди, которые говорили, что любят ее больше всех на свете.

— Я знаю кое-что об этих сплетнях, мисс Сент-Клер. Как они растут и распространяются и живут своей жизнью.

Дает ли он ей выгоду в виде сомнения? Неужели, наконец, кто-то поверил ее версии о том, что случилось той прискорбной ночью? Не осмеливаясь посмотреть ему в глаза, так как полагала, что его жалость окажется такой же хрупкой, как доверие ее семьи; она развернулась и отошла на несколько шагов от него. Чувствуя себя заключенной, загнанной в угол, как в ту ночь, она распустила завязки шляпки и сняла нелепое сооружение из шелка и соломы с головы.

— Это случилось в ночь ежегодного благотворительного бала Уинтропов. Дедушка разрешил мне написать о нем отзыв для Бикона. Моя задача заключалась в том, чтобы спокойно сидеть и записывать, кто пришел, что на них надето, размер пожертвований… что-то вроде этого. Я пришла туда с еще одной идеей на уме, — Ветер растрепал ее волосы, придавая холодное облегчение ее горьким воспоминаниям, — У меня была зацепка насчет злоупотреблений в Благотворительном Обществе Уинтропов.

— Какого рода злоупотреблений?

— Воровство фондов, — она мельком глянула через плечо, — Самими Уинтропами. Годами они фактически обкрадывали сирот и вдов, и тех, кто получил раны в войнах против Наполеона.

Она услышала тихие шаги.

— А как понимать Ваше пребывание в спальне сэра Генри Уиинтропа? — шепотом спросил он, почти обвиняя, но не совсем, слегка касаясь ее затылка, и что заставило ее вздрогнуть, — С сэром Генри.

— Мой источник, их служанка, сказала, что доказательства их вероломства в документах, которые находятся в личной гостиной леди Гертруды. Когда гости сели ужинать, я прокралась наверх, чтобы поискать. Но этот дом — настоящий лабиринт, и…

— Понимаю.

— Правда? — Или это просто то, что обычно говорят, когда ничего уже не изменить в отчаянной ситуации?

— А поцелуй?

Она развернулась, чувствуя жар на губах. Значит, все грязные подробности стали известны, не так ли? Обсуждаются в гостиных, магазинах, частных джентльменских клубах. Она, вероятно, была предметом тостов в Уайтсе, не поднимал ли граф Уайклифф бокал в честь ее предполагаемых похождений?

Но пока она разглядывала его лицо, эти сильные, гладкие черты и коньячного цвета глаза, она не увидела ни намека на порицание. Только желание, наконец-то, узнать правду.

Она хотела расцеловать его за это.

— Когда я поняла, что вошла не в ту комнату, я решила все равно немного обыскать ее. Но сэр Генри разлил соус на свой шейный платок и поднялся наверх, чтобы сменить его. О, он пришел в ярость, когда обнаружил, что я роюсь в его вещах. Схватил меня за плечи и выгнал из комнаты, обещая сообщить властям немедленно. В этот момент появилось несколько гостей на лестничной площадке, и прежде, чем я поняла…

Ее горло пересохло при мысли об унижении, которое принесло ей это происшествие.

— Он сгреб меня в объятия и притворился, что целует меня. Это было отвратительно. Позади себя я услышала вздохи зрителей. — Это было ужасно. Потом он отпустил меня и сказал: «Извини, у нас нет сейчас времени, любовь моя. Вероятно, на следующей неделе», и сделал вид, что шокирован и смущен тем, что нас видели.

— Будь проклят этот гнусный сын шлюхи, — голос графа был полон сдержанных чувств, напряженные бледные складки появились по обеим сторонам его носа, — Ясно, что он догадался, что Вы могли искать. Скомпрометировав вас, он эффективно дискредитировал все обвинения, которые Вы могли бы выдвинуть против него. Все бы решили, что Вы просто брошенная любовница. Что касается его брака, то всем известно, что леди Уинтроп смотрит сквозь пальцы на флирт своего супруга. Она слишком занята своими собственными интрижками. — Его кулаки сжимались и разжимались по бокам.

— Вы поверили мне, — это был не вопрос, даже не утверждение, а явный прилив облегчения. Она закрыла глаза, чтобы насладиться этим ощущением.