Как же незабываемы переживания первого дня свободы!

А поздно вечером после тысячи ночей, проведенных в тюрьме, ему было непривычно ложиться в чистую постель на белоснежную прохладную простыню. Свеж и ласков весенний воздух. Далеки и таинственны за окном звезды. Ни мрачных стен, ни решеток. Ни окрика надзирателя. Хочешь — спи, хочешь — мечтай. А хочешь — иди на улицу и пой любую песню. Ты все можешь.

Однако спалось беспокойно. С рассветом, когда тихо скрипнула дверь, он вздрогнул всем телом и вскочил с кровати. Только нет, не тюремщик возле него, а мать с поседевшими волосами. И хоть он бесконечно счастлив, горло ему сдавливают спазмы, и он готов разреветься, как ребенок. Эх, Станчиу, Станчиу, разве можно быть таким слабым? Тюрьма седьмой раз выпускает тебя за ворота, седьмой раз! А ты расчувствовался, как мальчишка. Распрямись же, поднимись во весь рост и гордо шествуй навстречу жизни!

Мать без слов поняла состояние сына и молча присела рядом, прижимая руки к груди. Один он у нее, и столько лет за тюремной решеткой. Есть от чего зайтись сердцу. Будет ли теперь счастье, за которое он так много страдал? Или снова тюрьма и одиночество ее беспросветной старости?

— Мы ведь не расстанемся, сынок? — склонилась она к подушке.

Станчиу знал, как тяжко ее одиночество и как мучительны тревоги за сына.

— Очень скоро, мама, мы будем вместе, навсегда вместе! А сейчас, мама, мне надо пробиваться в Букурешти.

Выбившись из скалистых теснин, Молдова сварливо шумит у самого подножия гор, отроги которых вздымаются за рекою. Затем, оставив горы, их капризная питомица становится тише и как бы отдыхает на просторах прикарпатской, долины. Ослепительное солнце без устали плещется в журчливой воде, но частые разрывы немецких мин разносят его на куски.

Там, в Фелтичени, откуда Жаров только что возвратился с совещания у Виногорова, можно забыть про войну; здесь же она напоминает о себе громко и властно. И кто знает, может, под эту музыку и возьмет ногу вся Румыния, как сказал сегодня недавний узник. Наши отцы разбудили тогда ее душу, мы высвободим руки.

Андрей поспешил на наблюдательный пункт и всем увиденным остался недоволен. Окраину села со стороны Молдовы охватывает невысокая гривка, похожая на челюсть. Выскочив на эту гривку, рота Румянцева залегла под плотным огнем. Немцы рядом, за плетнями и заборами. У Румянцева ни обзора, ни обстрела. Другие роты батальона закрепились позади, ожидая подхода основных сил полка, еще не преодолевших Молдовы. По всем данным, немцы стягивают сюда крупные силы мотопехоты с танками; то и дело доносится гул моторов. Ясно, такое продвижение сейчас опасно, как никогда: стоит противнику ударить с любого фланга, как он овладеет переправой. А Костров не видит опасности.

Решение ясно: отвести роту Румянцева и прикрыть мост, чтобы в более выгодных условиях встретить контратаку противника. Жаров прямо из роты позвонил комдиву. Того не оказалось на месте, и за него ответил полковник Забруцкий:

— Если иначе нельзя, отводите...

Контратаку противник начал раньше, чем подразделения закончили смену позиций. Бойцы на гривке в две-три минуты опустошили диски и стали отходить. Дав длинную очередь из автомата, Жаров соскользнул в лощину, где с лошадью его поджидал Валимовский. Передав повод, Серьга одним прыжком вскочил на своего серого. Майор не успел еще попасть ногою в стремя, как поблизости ухнул снаряд. Стрела взвилась на дыбы и, вырвавшись, умчалась прочь. Серый Валимовского, не слушая седока, рванулся за нею.

Жаров выругался и, не раздумывая, кинулся за угол кирпичного забора. Отсюда на виду все поле боя. Слева отходят последние расчеты Румянцева. Немцы залегли под частыми разрывами мин. Молодцы минометчики! Справа мечутся фашистские танки, попавшие под огонь орудий. Как же теперь проскочить это поле? Андрей инстинктивно обернулся и на какую-то долю секунды замер в изумлении: сзади эсэсовец замахнулся прикладом автомата. Видно, соблазнился мыслью пленить офицера. Удар пришелся Андрею в плечо. Жаров повернулся, сгоряча дал по немцу длинную очередь и, не теряя времени, перебежал за соседнюю постройку. Его Стрелу кто-то поймал у дороги и, вскочив в седло, галопом летел к нему. Всадником оказался сапер Закиров. Он минировал дорогу перед линией новых позиций.

— Скачите, товарищ майор, — запыхавшись, спрыгнул он на землю.

Жаров мигом оказался в седле:

— Садись, Акрам, сзади.

— Да я так...

— Садись, говорю!

Разгоряченная Стрела вынесла обоих за позиции Кострова. Позвонив в штаб и распорядившись ускорить переправу батальона Думбадзе, майор собрался к себе на командный пункт и тут же увидел, бежит по полю большая группа солдат. Чьи отходят? — и помчался наперерез.

— Сто-ой! Ложи-ись! — во всю мочь закричал он.

Одни залегли сразу, другие все еще пытались бежать. Молодой лейтенант с черненькими усиками на узком востроносом лице летел прямо на Жарова.

— Ложись! — и майор направил на него свой автомат. — По пехоте противника — огонь!

Востроносый лейтенант залег у самых ног Стрелы и застрочил из автомата по немцам.

— Каждый, кто встанет и попытается бежать, будет расстрелян на месте!

— Мы не трусы, а армейские разведчики, товарищ майор, — возразил лейтенант, прижавшись щекой к ложу своего автомата. — Сами увидите.

Голос офицера показался Жарову знакомым. Где он слышал его?

— Увижу — рад буду, — бросил майор, удаляясь.

На окраине деревушки Стрела сильно споткнулась, и Андрей чуть не вылетел из седла. Лошадь захромала, приседая на задние ноги.

— Ты цел? — окликнул майор Валимовского.

— Царапнуло малость, — бросил тот небрежно, забирая повод.

У кирпичного домика, где разместился полковой штаб, Жаров чуть не столкнулся с Виногоровым.

— Бежите? — грозно сдвинул тот кустистые дуги бровей.

Козырнув, майор попытался доложить обстановку.

— Сам вижу, — отмахнулся генерал.

Из-за домика вышел полковник Забруцкий.

— Кто разрешил отход? — Комдив кольнул Жарова сверлящим взглядом своих серых глаз.

— Я сказал только, если нужно, подумайте, — стараясь предупредить майора, вступил в разговор Забруцкий.

У Жарова дрогнул подбородок. Горечь обиды перехватила дыхание, и он до боли сжал кулаки, чтобы сдержаться.

— Приказ об отходе отдан мною, — твердо отчеканил Жаров. — Иначе противник был бы уже здесь.

Комдив укоризненно взглянул на своего заместителя.

— Верное решение, только сделать это нужно бы раньше и быстрее.

— Не успели, товарищ генерал.

— Сам вижу, не успели.

— С этого рубежа, — указал комдив на передний край полка, — ни шагу назад! Остановить противника, подтянуть силы и новым ударом взять село. Мост уберечь во что бы то ни стало.

После отъезда Виногорова Жаров заново обдумал план действий и решил: удерживая позиции двумя батальонами, переправить роты Черезова, обойти немцев слева и разбить их комбинированным ударом с фронта и с фланга.

Однако и немцы не бездействовали. Их автоматчики и танки грозили выходом к реке. Потеряв мост, полк остался бы без поддержки и боеприпасов. В этих условиях он не выполнит никакой задачи.

Выход один: отойти еще немного и охватить мост подковой. Но как отважиться на отход, если есть приказ — ни шагу назад? Как связаться с комдивом, который еще в пути? Его приказ никто не изменит. А действовать нужно немедленно, на свой риск, на свою ответственность. Колебания были недолги. Конечно, оставшись на месте, Жаров не заслужит упрека, как бы ни были велики потери и неудачи. У него есть оправдание: выполнял приказ. Совершив же отход, он поставит себя под удар. Здесь опасна любая неудача.

— Отводить! — уже не колеблясь, приказал Жаров. Взвод за взводом заняли новые позиции. Далеко в поле горели три немецких танка. Черные столбы дыма поднимались вверх. Орудийная канонада не стихала. Не смолкая трещали пулеметы и автоматы. Позиции полка походили теперь на подкову, концы которой упирались в Молдову.