Неслышно вошел Орляну. Лысый, сморщенный, с хитрым блеском в глазах. Что он затеял? Михай знал, как изворотлив его старый царедворец. Неистощим на интриги, на дипломатические трюки. Мог вывернуться в самых щекотливых обстоятельствах. Умел вести дело с послами западных держав в интересах трона. Был душой самых рискованных авантюр против демократических сил и вел дело так, чтобы в случае провала вина не пала на двор, не задела чести короля.

— Ваше величество, — доложил маршал, — его превосходительство Маниу.

— Проси, очень кстати.

Король принял министра в военном кабинете в присутствии Орляну. Долго молчали. Маниу — не смея начать, король — не желая торопливостью обнаружить свое бессилие. Михай пристально глядел на вошедшего. Правая печать именует Маниу святым апостолом. Нет, старый греховодник скорее похож на степного коршуна. У него темные запавшие глаза, черные запекшиеся губы и, знал Михай, черная вероломная душа. Что он скажет сейчас?

— Видели, митингуют? — наконец спросил король, чтобы покончить с затянувшимся молчанием.

— Нестерпимо глядеть, ваше величество.

— Стихия!..

— И притом опасная. Ее нужно нейтрализовать, разоружить, обессилить. Иначе все кончится худо.

— Что вы предлагаете?

— Чтобы предлагать, ваше величество, нужно обладать властью, — уклонился Маниу.

— Всему свое время...

Маниу низко поклонился и тихим голосом стал излагать свой план. Нужна военная организация. Опора трону и правым силам. Нужна боевая пропаганда. Открытая и тайная война против коммунистов. Расколоть демократический фронт. Найти предлог, чтобы запретить компартию. Наводнить страну слухами. Ни перед чем не останавливаться. Если борьба — хороши все средства.

Михай поправил орденские ленточки на френче, подумал: «Да ты, голубчик, настоящий шмекер[24]», — и сказал:

— Вы будете моим премьер-министром...

Довольно подробно обсудили план действий. Затем король встал и отпустил Маниу. Долго-долго стоял задумавшись, словно сомневаясь, можно ли положиться на старого интригана. Говорят, про Маниу сложили анекдот, будто он всего боится. Увидит пьяного — переходит на другую сторону. Увидит полицейского — тоже в сторону. Что ни случится, он переходит на другую сторону.

Не смея нарушить молчания, Орляну уставился на своего повелителя. Лицо Михая ему определенно не нравилось. Пухлое, одутловатое, с потухшими глазами. Слишком простовато для повелителя страны. Люди любят у своих властелинов суровость, непостижимость, недосягаемость. Высокого в обличий простоты никто не поймет и никто не примет.

— Идем к королеве! — прервал Михай его раздумья.

Они застали ее у окна, выходящего на митингующую площадь. Михай сразу заметил, мать посинела от злости. Руки ее дрожат как в лихорадке. «Хуже папатачи[25]», — глядя на нее, подумал сын.

С болью в душе поглядел в окно. Как ни дико, но именно они, эти митингующие сейчас люди, знают, что такое долг, что делать и чего не делать.

Михай передал королеве свой разговор с Маниу, и она даже улыбнулась, с гордостью поглядела на сына. Только не бездействие! Она твердо сказала:

— Надо не уступать, а наступать! Воля короля должна быть непреклонной.

И ее сын думал так же. Был уверен, все испробует и всем рискнет. И не знал еще, не ведал, что все потеряет. Не знал, что придет день — и он подпишет отречение. Подпишет с горечью, с отчаянием и все же с неосознанным мужеством. Затем покинет эту чужую ему страну, чужой ему народ, которого он не понял, не смог оценить. Покинет в черном поезде, обессиленный и развенчанный, лишенный власти и почета, и люди, радуясь его добровольно-вынужденному отречению, будут смеяться ему вслед, а к последнему вагону его поезда рабочие-железнодорожники, которых он расстреливал на Каля Гривицей и томил в тюрьмах, привяжут старую грязную метлу...

Опустив лобовое стекло, Андрей подставил лицо встречному ветру. Он свеж и густо насыщен медовым ароматом полевых цветов и раскидистых лип, с обеих сторон обступивших автостраду, что гудит и грохочет от сотен машин, на которых мчится полк.

Быстро бегут минуты, и в воздухе неожиданно и резко возникают запахи нефтяных испарений — специфическое дыхание крекинга. Значит, близко Плоешти. Действительно, один-другой поворот — и зеленый коридор выносит машину прямо на улицу нефтяного города. Как и нефтепромысел, он весь еще в клубах пламени и дыма. Покосились трубы перегонного завода. Железными кружевами завились крыши. Почерневшие баки зияют вспоротыми животами. На улицах изможденные люди, полуразутые, полураздетые. Но глаза их искрятся радостью. Их только что вызволили из фашистской каторги, и они спешат к себе домой — на Киевщину, в Запорожье. А улицы города уже огромными метлами подметают солдаты. Андрей пригляделся к ним и расхохотался. Это же пленные немцы. Набезобразили — пусть убирают!

В Плоешти обед и короткий отдых. Затем всей дивизии Виногорова — наступать долиной Праховы и воевать уже на гребнях и кручах Южных Карпат.

Срываясь с горных круч, резвая Прахова будто нехотя смиряется в низине и замедляет свой бег. У ее берегов плодородные земли. По-над речкой холмистые предгорья, поросшие щедрым лесом. Только не эти богатства составляют гордость долины. Ее слава в недрах. В пору «нефтяной лихорадки» сюда устремились толпы стяжателей, охотников до чужого добра, слетелись матерые грабители колоний и их маклеры по черным делам, коммивояжеры хищнических монополий и спекулянты всех рангов и званий, маститые биржевики и бизнесмены мировых концернов.

Процесс капиталистической алхимии был несложен. Из подземных кладовых Праховы нефть по стальным артериям стекалась в город на перегонный завод, поступала в танкеры, приходившие в Констанцу, в цистерны железнодорожных составов, вывозивших ее на мировой рынок. Там «черное золото» немедленно обращалось в фунты и доллары, оседавшие в сейфах зарубежных магнатов. Завладев ключами от подземных кладовых Праховы, чужеземцы становились хозяевами всей страны: нередко законы, принимаемые парламентом в Бухаресте, зарождались в здешних оффисах, а министры запросто смещались и назначались при прямом посредничестве нефтяных магнатов.

С Дуная роты Чиокана двинулись на Плоешти и еще на марше влились в свой полк. К их приходу в город вооруженные нефтяники начали перестрелку с немецкими войсками и вместе с подоспевшими подразделениями румынских войск стали теснить гитлеровцев с перегонных заводов. Однако немцам удалось быстро собрать крупные силы, они снова попытались захватить город и промыслы. Но из Бузэу уже мчались советские гвардейцы. Они за несколько часов совершили семидесятикилометровый марш. В тяжелых боях опрокинули противника и первыми ворвались в Плоешти, когда еще дымились развалины города который подожгли отступающие гитлеровцы.

Гвардейцы двинулись в горы, а румынские части все еще стояли в Плоешти. С прибытием дивизии Виногорова и им предстояло наступление в Южных Карпатах. В эти дни Ион Бануш с небольшой группой солдат-фронтовиков временно покидал свой полк и уезжал в Бухарест, на месячные офицерские курсы. Он разыскал Жарова и упросил его отобедать у него дома.

Отец Иона Бануша сразу понравился Жарову. Тихий, душевно чистый и сильный человек. Он щедро угощал гостя. На столе дымилась золотистая мамалыга. Хозяйка вывалила ее из большой посудины и искусно разрезала ниткой на равные ломтики. Майор достал из вещевого мешка свои запасы и выложил их на стол. Хозяин открыл бутылку цуйки. Высокий и худощавый, с сутулой спиной, он был нетороплив в словах и движениях, степенен и сдержан.

Затем все вместе они добрый час колесили по улицам Плоешти.

Шофер остановил машину у одного из заводов. Андрея поразили совершенно разбитые цехи, изуродованные машины, опрокинутые цистерны, взорванные бензобаки. Среди развалин мелькали фигуры рабочих.