Наконец парламентеры возвратились. Весь полк вздохнул облегченно. Офицеры рассказали, как их приняли. С немецкими солдатами и их офицерами они исколесили весь лес, съездили в ближние селения, но никаких штабов не нашли. Вручать ультиматум было некому. Тогда они зачитали его солдатам и их командирам. Те с жадностью слушали каждое слово и, поняв, что старшие начальники бросили их на произвол судьбы, стали собираться в плен.

Только вернулись парламентеры, как за ними потянулись колонны немцев с белыми флагами. За утро сдалось свыше двух тысяч человек.

Но среди немцев были и фанатики. Они не прекращали огня и ожесточенных контратак. На каждом рубеже шли жаркие схватки.

Из-за Молдовы группа Самохина вернулась вовремя и как раз поспела к началу операции. Жаров обрадовался: без них было бы туго. Отто Браун был доставлен живым и здоровым. Оказывается, он прибыл в Мулини, чтобы обеспечить весьма срочную переброску некоторых румынских и немецких частей под Яссы.

С возвращением разведчиков не обошлось без осложнений. Уполномоченный «смерша» Батюк к делу Зубца отнесся настороженно. Долго и скрупулезно допрашивал его и всю группу Самохина. Семен вернулся от Батюка чернее тучи. Перестал смеяться, разговаривать, сторонился друзей.

Уполномоченный «смерша» настоял отправить Зубца в медсанбат. Пусть подлечится, а за это время, глядишь, многое и прояснится. Жарову ничего не оставалось, как согласиться. У него свои права, у Батюка свои, и согласовать их не всегда возможно. Сам Жаров доверял Зубцу и был уверен: разведчик поступил правильно.

Батюк в полк прибыл недавно и людей еще знал плохо. Его предшественник погиб с месяц назад. Сначала Батюк не понравился Жарову. Закрылся у себя в блиндаже, и никто в полку не знал, где он.

— Вы что же, Батюк, глаз на свет не кажете? — как-то поддел его Жаров.

— А что свет, — холодно отпарировал контрразведчик, — мне и из блиндажа все видно.

Отношения были испорчены. «Ни к чему было его задирать, — подумал Андрей. — Да ладно, обойдется».

Казалось, с началом наступления Батюк станет отсиживаться в тылах, а вышло наоборот. Он все дни находился с передовыми ротами, и Жаров уже с уважением присматривался к своему «чекисту», как мысленно называл уполномоченного.

Вечером, когда стих огонь, Самохин принес Жарову документы убитых немцев, гору их солдатских книжек.

— Нет, вы поглядите, чьи книжки! — сказал Леон.

Полистав их, Жаров удивился: все убитые из полка фон Штаубе. Значит, и этого фанатика пригнали сюда на подкрепление. Хорошо, что встретились. Выходит, пленный полковник не обманул. Жаль только, не попал фон Штаубе в кишиневский котел.

Полк ночевал в траншее, отбитой у противника перед вечером. Немцы закрепились во второй, и до них метров двести. На всем рубеже совершенно тихо. Андрей отправился в роты, чтобы поставить задачу, организовать отдых.

После Черезова и Думбадзе пришел к Кострову. Его батальон на главном направлении, завтра ему первому начинать бой. Исходная позиция для атаки подготовлена. Люди накормлены. Боеприпасы подвезены.

Комбат пригласил Жарова отужинать, и тот охотно согласился. От ста граммов отказался. Запретил и Кострову. Пусть голова останется свежей. Борис с сожалением пожал плечами. Ужин Жарову понравился. Видно, повар знает свое дело.

Комбату показалось, молчание за столом слишком затянулось. Не заговорить ли ему первым? Про что-нибудь острое?

— Зря не выпили, — посетовал он с оттенком горечи и упрека.

— Зачем уступать своей слабости? — сказал Жаров и снова замолчал.

Неожиданно началась сильная стрельба, офицеры выскочили в траншею. Шум боя доносился из-за позиций противника.

Что же там случилось? Затем неистово загремела немецкая артиллерия, весь рубеж полка засверкал вспышками частых взрывов. Похоже, артподготовка. Но к рассвету огонь противника почти стих и, как ни странно, никакой атаки за этим не последовало. Значит, не артподготовка. Тогда что же?

Жаров ушел к себе, а Костров остался в роте. На рассвете он увидел трех перебежчиков с белыми флажками. Они ползком пробирались через ничейную полосу. С позиций противника по ним не стреляли. Прошло немного времени, и их доставили в траншею. Редкая удача! Сейчас все выяснится.

Перебежчики просили немедленно доставить их в штаб полка или дивизии.

— Командир батальона майор Чиокан, — сдержанно представился Жарову румынский офицер с широким бледно-желтым лицом.

— Ого! — приятно подивился Костров.

— Командир роты сублокотинент Ионеску, — представил майор офицера в форме лейтенанта румынской армии. — А это Бануш, переводчик, — указал Чиокан на своего второго спутника со знаками плутоньера-мажора, то есть старшины.

Оказывается, румыны прибыли как парламентеры.

— Имею честь, — продолжал Чиокан, — сделать для передачи советскому командованию важное заявление.

— Мы готовы выслушать вас, — ответил Жаров.

Ему стало ясно, что на той стороне происходят важные военно-политические события.

— Сегодня ночью, — сообщил Чиокан, — получен приказ прекратить военные действия против Красной Армии и вступить с вами в контакт. Румынский полк уже ведет бой с немцами.

Чиокан был взволнован. Речь его отрывиста, перед советскими офицерами он вытягивался в струнку, старался не уронить своего достоинства. Более свободно держался переводчик Бануш. Каждую фразу он произносил подчеркнуто раздельно, озорно поблескивая глазами.

Жаров позвонил комдиву и сообщил ему о появлении в расположении полка румынских офицеров.

В ожидании распоряжения сверху офицеры разговорились. Чувствовалось, что румыны старались как-то выговориться.

— У нашей армии нет ни сил, ни желания воевать с вами, — просто объяснил Чиокан положение в своих войсках.

— А не кажется ли вам, — вежливо спросил Березин, — что ваше правительство потерпело крах?

— У нас многие не любят Антонеску, но я не могу ничего говорить о правительстве: мое дело повиноваться. Армия не занимается политикой.

— Неправда, — запротестовал Березин.

Майор Чиокан пожал плечами и отмолчался. Тогда Березин исподволь поинтересовался его убеждениями.

— Я сам по себе, — невнятно ответил тот.

— Разве можно жить без политических симпатий и антипатий?

— Я офицер, и, если хотите, у меня духовный нейтралитет. Солдат служит любому режиму.

— Простите, майор, — не согласился Березин, — это не так: оружие в руках солдата либо защищает свой народ, либо служит его поработителям. Иначе не бывает.

— Нет, я всю жизнь сам по себе, — вежливо упорствовал Чиокан.

— Однако вы служите в армии, которая много лет является опорой фашистского режима.

Чиокан беспомощно развел руками и заговорил о событиях на молдовском участке фронта, напомнил, как советские разведчики трижды взяли пленных на одном и том же месте.

— О, то парадокс, — восхищался он, — удивительный парадокс. Если б вы знали, как бесновались немцы! А когда пленили их офицера из штаба корпуса — переполох был ужасный.

Вскоре прибыл румынский колонел[22], а затем и советские офицеры из армии. Среди них и майор Таланов. Жаров с нетерпением ждал окончания переговоров и мысленно планировал новый бой. Ждать ему пришлось недолго, с румынами договорились быстро. Пока их части еще в отрыве от своей армии, повернувшей оружие против фашистской Германии, они будут сражаться здесь же, оставаясь некоторое время в оперативном подчинении советского командования.

Смяв противника, полк двинулся дальше. Следом тронулся и батальон Чиокана, временно приданный Жарову.

— Будьте бдительны! — напутствовал комдив, вручая приказ. — Сделайте, чтоб люди поняли смысл происходящих событий. Учите их воевать по-новому, разъясните, что главный их враг — гитлеровцы. Не исключено, что в новых боях будет постепенно выковываться демократическая армия уже новой Румынии.