Штурм рейхстага он поручил батальону капитана Неустроева. Другой батальон оставил заслоном на исходной позиции. Иначе нельзя: немцы могут отрезать полк и, что еще хуже, взорвать мост.

Солдаты возбуждены. Идут последние часы Берлинской битвы. Каждому ясно, за ними следит Москва, Париж, Лондон, Вашингтон — весь мир. Накал борьбы достиг своей кульминации. Нужно сегодня же покончить с рейхстагом и водрузить над ним знамя!

Задача Максима ясна и конкретна — правдиво описать финал невиданной битвы. Но сейчас мало быть очевидцем, и вместе с бойцами он пойдет на штурм рейхстага.

Неустроев тщательно обдумал план действий. Конечно, легче всего ударить в самое уязвимое место. Но как найти его? И где время на разведку? Если рассуждать логично, немцы ждут атакующих откуда угодно, только не с парадного входа. Значит, вот оно, уязвимое место. Капитан вызвал командира роты старшего сержанта Сьянова. Максиму сержант понравился. Боевой командир. Глаза решительные, смелые, губы властные. Весь он — как туго заведенная пружина.

Тысячи командиров будут завидовать ему сегодня, завтра — всю жизнь. Такое счастье выпадает не всегда и не каждому.

— Видите рейхстаг? — указал Неустроев на фронтон здания, весь затянутый дымом.

— Так точно, товарищ капитан. Второй день глаз не сводим.

Командир батальона обстоятельно объяснил задачу.

— День на исходе, — сказал он в заключение, — и дорога каждая минута. Знамя Победы надо водрузить сегодня же. Это будет нашим первомайским подарком Родине. Слышите, Сьянов?

— Слышу, товарищ капитан. Будет исполнено.

Настал час, и в небо взвились красные ракеты. Сразу же загудела артиллерия. Незадолго до окончания артиллерийской подготовки солдаты выбрались из подвала и, рассредоточившись, короткими перебежками стали продвигаться к рейхстагу. Максим не отставал от командира роты. Вот мелькнули сгоревший немецкий танк, одинокое обгорелое дерево. Путь им преградил узкий канал с крутыми берегами. Мост через него разрушен, но сохранились рельсовые перекладины. Быстро преодолели канал. Через ходы сообщения пробились дальше. Перебрались через завал. Из подвала бетонированного здания на площади резанул пулемет. Угомонили его гранатами.

Но вот и рейхстаг. У главного входа чернеет огромная пробоина. Через нее легче всего проникнуть внутрь. Подав команду, Сьянов поднял роту. Бойцы стремительно бросились на высокую многоступенчатую лестницу, ведущую к парадному входу, и сразу попали под огонь из окон рейхстага.

Сьянов подал команду, хотя голос его почти не слышен. Одни из бойцов открыли стрельбу по окнам, другие стремглав помчались вперед. Вот и пробоина. Командир роты первым бросил в нее гранату и первым проскочил внутрь здания... Бой вспыхнул в первой же комнате, к которой вывел узкий коридор. Обнаружив вход в подвал, солдаты забросали его гранатами. Все разрасталась перестрелка в коридорах и залах, на бесчисленных лестницах, в обширных апартаментах огромного здания. А к рейхстагу между тем пробивалась рота за ротой, появились батальоны других полков, и постепенно бой разгорался на всех этажах. Максиму невольно вспомнился бой за биржу в Пеште. Только здесь он был более яростным.

Еще всюду гремели выстрелы, а в рейхстаг уже доставили Красное знамя. Лучшие разведчики полка Михаил Егоров и Мелитон Кантария в сопровождении лейтенанта Береста и отделения автоматчиков отважно пробились под самый купол, выбрались наверх и в задымленном черно-багровом берлинском небе взвилось огневое Знамя Победы.

На изрытой снарядами площади еще не подобраны трупы убитых, еще не высохла кровь на ступенях рейхстага, еще гремит бой в самом здании, а солдаты уже ликуют, торжествуя победу.

Немеркнущее Знамя их победы. Знамя их бессмертной славы.

Уже в ходе боя на стенах и колоннах рейхстага появились первые надписи: «Мы из Сталинграда!», «Мы из Москвы!», «Мы из Сибири!», «Мы с Урала!», «Мы с Кавказа!» Один солдат написал: «Дошли, победили!» Максим переписывал эти надписи в свой блокнот и лучше понимал, какой радостью и гордостью переполнено сердце солдата.

Бой в рейхстаге был упорен и ожесточен. Лишь 2 мая, не выдержав напора штурмующих, немецкий гарнизон капитулировал полностью. Из подвалов выбрались наружу две тысячи уцелевших гитлеровцев.

Радостно возбужденный, Максим спешил выразить словами увиденное и пережитое, весь пафос величайшей из битв. Но как описать столько армий, если видел он всего один полк? Как передать грозную симфонию мощи, все сметавшую на своем пути?

Ни закованные в железо и бетон Зееловские высоты, ни отборные легионы, выставленные на пути советских войск, ни их отчаянная решимость выстоять и победить — ничто не остановило наступающих. И вот здесь, в сердце фашистской Германии, стих наконец огонь.

Но прежде чем писать о победе в самом Берлине, Максим с группой солдат и офицеров поднялся на купол рейхстага. Война ушла дальше, в глубь Германии, и над городом вставало уже мирное солнце, хоть весь он еще в огне пожарищ. Всюду белеют флаги, как повязки на израненных стенах домов. Руины и руины, шрамы траншей и окопов, и истерзанная земля в бинтах бесконечных дорог. Будто пронесся невиданной силы тайфун, и ничто не смогло противостоять его стихии.

Святое возмездие!

Корреспонденцию о штурме рейхстага Максим Якорев передал по телефону. Новое задание редакции еще на день оставляло его в Берлине. Затем ему предстояло отправиться в армию на пражском направлении.

Последний бастион Адольфа Гитлера у всех вызывал жгучий интерес, и весь, день Максим провел в имперской канцелярии.

Мрачно высилась черная цитадель, где зарождалась эта война. Четырехугольные колонны выщерблены. Стены разворочены бомбами и снарядами. Стекла выбиты. Бронзовый фашистский орел изрешечен пулями.

В катакомбах бункера, где Гитлер укрывался последние месяцы войны, хаос и тлен. Бумажный мусор. Затоптаны рыжие папки с приказами, которые никто не смог выполнить. Настежь распахнуты сейфы и шкафы. В пыли сотни членских билетов бежавших отсюда нацистов.

Максим глядел и думал. Как все просто и как смешно. Как ничтожно и как напыщенно. Казалось, сознание еще бессильно постичь и оценить случившееся, и нужно время, чтобы осмыслить весь триумф советского оружия.

Чужой мир. Он виделся какими-то штрихами, деталями, которые трудно собрать в единую всеобъемлющую картину, ибо радость победы и горечь утрат еще жгут твою душу, мешая отстояться в ней самому главному и существенному.

Кем он был, Адольф Гитлер? Не только фанатиком и истериком, кровавым фигляром и бесноватым фюрером. Не это главное. Он мозг финансовых магнатов, их руки, их воля. В нем была сила, разрушающая, неумолимая, беспощадная. Сложился своего рода круг зла, и Гитлер в нем был главной пружиной, главным рычагом, что приводил в действие самые черные силы реакции. Вот кто сокрушен и повергнут!

Вот о чем думалось Максиму, когда он бродил по казематам подземного бункера Гитлера. Здесь Гитлер покончил с собой или, кто знает, возможно, покончили с ним.

Отсюда, из его подземного убежища, двинулся генерал Кребс на переговоры с Чуйковым. Просил перемирия, прекращения огня. Лишь бы уцелеть. Лишь бы сохранить власть. Кто послал Кребса? Только ли Геббельс и Борман? Или еще живой Гитлер? Столько слухов, столько противоречивых суждений, рассказов уцелевших и насмерть перепуганных свидетелей последних дней, часов и минут их фюрера.

Вместе с другими журналистами Максим поднялся наверх. Облегченно вздохнул полной грудью. Там, в катакомбах, уже чудовищная духота. Обгорелые трупы Гитлера и его метрессы Евы Браун куда-то унесли. Экспертам еще придется повозиться.

Если верить уцелевшим затворникам гитлербункера, то их фюрер покончил с собой и был сожжен после трех часов дня 30 апреля. Один из служителей бункера рассказывал, что, когда сжигали Гитлера и его метрессу, он взглянул на купол рейхстага и вдруг увидел там красное знамя. Оно развевалось в лучах заходящего солнца и выглядело багрово-красным. Если так, значит, и сжигали Гитлера не 30 апреля, а 1 мая, ибо знамя под куполом взвилось в последний день апреля очень поздно, и его нельзя было видеть в лучах заходящего солнца.