Он позвонил мне и спросил: «Тебе нравится твоя новая жизнь, детка?» Я сказала, что мне нравится моя новая жизнь. «Тогда я прошу тебя не делать никаких опрометчивых шагов до тех пор, пока я не отпущу тебя на свободу». Все было жестче и откровеннее, но суть была именно такой: ты, мол, моя, я произвел тебя на свет, как Адам Еву, купил, я твой хозяин, и если ты не хочешь… он сказал: «Вернуться к своей профессии», но я так поняла: «Умереть», потому что это было сказано именно с таким смыслом, да и для меня было одним и тем же… не спеши. Надо сказать, и он, и некоторые его знакомые приглашали меня то в ресторан, то в музей, то в театр, много раз — за город на шашлыки, так что этот год — первый год моей новой жизни — не был для меня особо тягостным. Я покупала себе хорошие платья, белье, всякие кофточки и блузочки, косметику в дорогих салонах, меняла прическу, обставляла квартиру мебелью, занимала себя чем могла. Майвин привез мне собаку. Вначале мне не очень понравился этот кавалер-кинг-чарлз-спаниель Боря окраса бленхейм, а потом мы привыкли друг к другу и привязались, хотя кавалера он мне, конечно, не заменял. Я не знала, сколько мне еще так жить и почему я должна жить так. Да, я была ему обязана — тем, что меня не избивают больше на ринге, тем, что не кричат вслед: «Рожа!», что по утрам я могу смотреть без опаски в зеркало и все такое прочее, но в двадцать четыре года хочется большего, если позволяет внешность и есть финансовая возможность. Даже если бы Майвин отпустил меня на свободу без пенсиона, даже если бы отнял квартиру — я ушла бы не задумываясь. Но он не отпускал. Бежать было бессмысленно — куда?.. Не знаю, почувствовал он или время пришло посвятить меня в его планы, но однажды он приехал и сказал: «Потерпи еще, детка. Скоро я тебя отпущу. Ты заживешь самостоятельно и будешь очень богата. Но мы должны с тобой для этого кое-что сделать». О-о, Решетников! Это был для меня праздник, обещание свободы! Да еще и обеспеченной свободы. Я готова была на все, даже ограбить банк. Я сказала ему об этом, и он очень долго смеялся. Он так хохотал, что я тоже не выдержала, и мы стали смеяться вместе — до слез, до колик в животах!.. «Нет, детка, — сказал он, — грабить ничего не понадобится. Разве я похож на грабителя?.. Просто ты должна будешь сыграть небольшую роль, к которой ты уже на девяносто процентов готова. Когда придет время, а придет оно совсем скоро, я тебе обо всем расскажу подробно. А пока живи, как тебе хочется, но, пожалуйста, ни с кем из незнакомых мне людей не общайся и никуда не уезжай без моего разрешения. Если тебе понадобятся деньги, я тебе их дам». Он уехал и ни о чем конкретном в тот раз не рассказал. Я и раньше догадывалась, что живу будто в витрине магазина на Тверской, и моя квартира прослушивается, и прослушиваются мои телефонные разговоры. Их было немного — с женами майвинских друзей в основном. Нас интересовали шмотки, дачные поездки, концерты… После той истории с Валерой Буйковым я ни о чем постороннем с ними не говорила, ни с кем не встречалась. К тому же Майвин расселил коммуналку напротив и сделал там охранку, он думает, наверно, что я этого не поняла, но когда ты видишь своего соседа напротив в Большом театре, а утром — на рынке, то поневоле начинаешь соображать, что к чему и ху есть ху. Числа двадцать пятого августа он вывез меня на свою дачу в Жуковку в двадцати километрах от Москвы по Рублевке и там объяснил, чего от меня хочет. Не все, конечно, объяснил, но вот что я поняла… Какой-то нечистоплотный, как он сказал, совладелец контрольного пакета акций фирмы «Земля» обштопал его на очень крупную сумму денег. В моих мозгах эта цифра не уложилась, но речь шла о ста миллионах «зеленых». Ты можешь вообразить себе такую сумму, Решетников?.. Вот и я тоже не могла, он объяснил, что это пятьсот килограммов стодолларовых купюр. Как он умудрился их увести, не сказал. Вроде перевел или перевез за границу, в Швейцарию, и положил на имя своей дочери. Ты уже понял, что речь идет о Ямковецких, да?.. Я в этих делах ни черта не смыслю, но мне кажется, что если он их украл, да еще при этом Майвину известно, где он их хранит, то почему не заставить его их вернуть или не сделать это через какой-то международный суд, ведь есть такие, правда?.. Он на это ответил, что Ямковецкий получил их незаконным путем и решил «отмыть» через его банк. А сам сел в тюрьму якобы по какому-то другому делу на семь лет. Что касается Илоны, которую он брал с собой и на которую все оформил, она была тогда еще несовершеннолетней, и он написал такой договор с этим банком, по которому она сможет распоряжаться счетом, когда ей исполнится двадцать один год. Вести дела он поручил адвокату Мезину, который обо всей этой махинации знал и обещал, что вытащит Ямковецкого из тюрьмы раньше, максимум через пять лет, так что двадцать один год дочери — это на всякий случай. Ну, если с ним что-то случится, тогда она. А если с ней и она не приедет в банк к пятнадцатому сентября, то еще через неделю дирекция банка должна вскрыть сейф, абонированный на Илону, и обнародовать хранящиеся там документы… Может, я что-то путаю, но факт, что сегодня, четырнадцатого сентября, вечером мы должны были лететь с Майвиным в этот Цюрих и я должна была под видом и с документами Илоны забрать эти бумаги из сейфа. А после этого, мол, он меня отпустит на все четыре стороны. Я спросила, а как же настоящая Илона? И этот Ямковецкий? Ведь он обязательно меня убьет. Майвин улыбнулся и сказал, что Илоны уже нет в живых, она утонула в прошлом году, Ямковецкий сидит в тюрьме, а я нахожусь под надежной охраной. Вначале я поверила, мне уже грезилась моя обеспеченная и счастливая жизнь, в конце концов, я могла не возвращаться в Россию и в Москву, а поискать счастья в других странах, имея деньги и свободу. А потом мне стало очень тревожно. Мысли всякие нехорошие стали посещать меня все чаще. Во-первых, я в аварию-то попала в девяносто пятом году, а Илона утонула в девяносто шестом. Выходит, Майвин знал, что она должна утонуть?.. А если они убили ее, то зачем же им оставлять в живых меня, когда я все буду знать — и про эти деньги, и про бумаги? Пятьсот кило стобаксовых купюр, представляешь?! В газетах пишут, киллеры берутся крутых бизнесменов за пять тысяч убивать, а уж меня-то!..

Это же все, в случае чего, станет известно ихней полиции, и они станут искать меня по фотографии. В общем, стало мне понятно, что они от меня непременно избавятся. Я Майвину ничего о своих догадках не говорила. Он потихоньку меня готовил — рассказывал об Илоне, о Кимрах, где она жила, про отца ее, фото показывал — в Магдебурге, в Брюсселе, в Цюрихе. Я теперь поняла, зачем он меня туда возил по пути из Граубюндена. Рассказывал про Мезина, который «был моим опекуном», про мать Илоны, которая уехала в Калифорнию, просил меня освоить подпись Илоны, дал несколько ксерокопий, и в паспорте ее подпись была — я уже поняла, что он не делал мне никакого паспорта, а просто каким-то образом завладел настоящим паспортом Илоны. Потом стало еще тревожнее: объявился сам Ямковецкий. Может, кто-то ему рассказал, что Майвин собирается предпринять. Было это девятого числа, я сама увидела Ямковецкого на улице, он стоял напротив дома и смотрел на мои окна. А до этого за мной ездила какая-то машина «Жигули». Мне стало страшно, я позвонила Майвину и потребовала, чтобы он срочно приехал. С девятого в моей квартире поселились охранники, и на улице тоже, и во дворе были люди из службы безопасности Майвина. Они прослушивали телефон, у них такая аппаратура, по которой можно узнать, откуда звонят. Я спросила у Майвина, почему он не сообщит в милицию. Он ответил, что у него есть своя служба, а кроме того, этот Ямковецкий ему нужен. Может быть, он собирался с ним договориться?.. Не знаю, он меня ни во что не посвящал, стал нервным, кричал, что я надоела ему своими вопросами и что он сам знает, что делать, а меня это не касается. Назавтра, то есть десятого числа, он велел мне пойти в бюро «Шериф» и заявить о пропаже собачки — заодно, мол, и порепетировать, проверить себя в роли Илоны. Я очень удивилась: если у него есть служба безопасности, то зачем ему частный детектив?.. Теперь я думаю, что он специально хотел, чтобы я прошла по улице. На каждом углу стояли, в машинах сидели его люди, он меня использовал как приманку. А если бы кто-то из сообщников Ямковецкого увидел, что я пошла в детективное бюро, то непременно должен был бы поинтересоваться, что мне там было нужно и о чем я просила частного детектива, — то есть Майвин задумал перевести внимание на него. Но он очень здорово старался найти никуда не пропадавшую собачку, и тогда Майвин решил использовать его дальше. За ним все время ездили майвинские охранники, думая, что на него выйдет Ямковецкий. Я была всем этим так напугана, что, наверно, рассказала бы Столетнику обо всем и попросила бы спасти меня, но Майвин приказал мне записать весь разговор с ним и положил в мою сумочку маленький такой диктофончик… Наверно, он догадался, что у меня на уме. Я превратилась в пленницу в прямом смысле, теперь меня уже не охраняли от Ямковецкого, а просто держали под арестом. Я слышала разговоры Майвина по телефону. Он находится где-то за городом, если звонят в квартиру на Сиреневом, то отвечают охранники, но когда они чего-то не могут решить, соединяют с ним. И вот вчера… вчера я подслушала разговор Майвина с каким-то человеком, врачом, что ли… И поняла, что Илона не утонула. Ты ведь знаешь, это ты ее отыскал, да?.. Майвин кому-то сказал, что утопит тебя в реке вместе со всей твоей информацией, а потом позвонил своему начальнику безопасности и приказал найти тебя хоть из-под земли, Сегодня я слышала, как ты сказал Майвину, что знаешь, где Илона. Хочешь получить за нее выкуп?..