Я перехватил руку первого же, потянувшегося к моему карману, и не самым хитрым приемам из всех, какими владел, заставил его сделать сальто-мортале, успев вывернуть запястье наизнанку; потом своим коронным ударом пандэ-дольо-чаги отправил в нокаут оказавшегося справа, а прямым в прыжке ап-чаги выбил «стечкина» из рук зазевавшегося партизана со злыми глазками.

— Не стрелять! — заорал неизвестный. Эта команда мне понравилась, и я понял, что его нужно беречь: пока он на ногах, мне ничто не угрожает.

Какой-то ушуист мастерски работал цепью-девятизвенкой — она захлестнула мою левую опорную ногу, пока я правой укладывал очередного налетчика, и подсекла; я успел еще сделать «свечку» — выбросив ноги в разные стороны, отбить атаку двоих, а потом подняться «разгибом», отрубить розовощекого здоровяка (и откуда они только набежали!) классным точечным ударом в грудину, но кто-то выстрелил мне в спину дистанционным «электрошоком». Стрелка вонзилась сантиметра на два выше левой почки, мощный разряд, пробежавший по эластичным проводам, подбросил меня к облакам, а потом ударил о землю, несмотря на мох, показавшуюся обетованной. Не могу сказать, что дух вылетел из меня вон, хотя лучше бы он вылетел: пять-шесть, а может, и все десять человек принялись делать из меня отбивную, пока властный окрик не остановил их. Тогда мне заломили руки и всадили в ягодицу иглу…

Засыпая со скоростью пикирующего бомбардировщика, я почувствовал, что оставляю на бренной земле «отчетливый, — как впоследствии об этом напишут летописцы в протоколах, — след волочения»…

Утром в голове у Старого Опера прояснилось, он принял душ, тщательно выбрился и, ополоснув лицо лосьоном, отправился на Петровку. По пути ему вспомнились все вехи вчерашнего суматошного дня, и он удивился обилию фактов, нуждавшихся в проверке, количеству действующих лиц и исполнителей в пьесе, обещавшей обернуться трагедией в пяти актах.

Вкратце обрисовав следователю положение на фронте предстоящих работ и получив «добро» на самостоятельные действия по определению первостепенности задач, он пригласил, несмотря на выходной, всех, кто так или иначе мог оказаться ему полезным, и никто ему не отказал, потому что со Старым Опером любили работать все — он нес в себе положительный заряд удивительной силы и щедро одаривал им коллег, обрекая дела на успех.

Пока люди собирались на оперативное совещание, а следователи Стучков и Шапошников с санкции дежурного прокурора объединялись и делили полномочия, Каменев наскоро набросал в деловом блокноте план мероприятий, который можно было озаглавить: «По следам Француза», будь это какая-нибудь беллетристика, а не сухой и выверенный в соответствии с имевшимися данными перечень:

1. Вадим Нежин. «Альтернатива». Новожилов.

2. Матюшин. Рыжий. Давыдова.

3. Ямковецкий, нотариус Александров…

…и так далее. Писал все это Каменев, ломая карандаш за карандашом от негодования, потому что хренов сыщик, юрист заочно необразованный, на альянс не шел ни в какую. Мелкие дела его не интересовали, а уж если таковые попадались, то обязательно оборачивались вселенскими скандалами — нюх у него был на перспективу превращения мелких дел в крупные. Взялся, например, охранять какую-то бабу с толстым кошельком — нашел чемодан с «красной ртутью» (после полтора года спецслужбы и МИДы Украины и России улаживали дела, столько голов полетело — не сосчитать!); взялся следить за неверной любовницей зарайского воротилы — отыскал канал поставок бриллиантов за бугор и остатки партийного золота; поехал в Приморск проведать могилку случайного попутчика, с которым только что познакомился в поезде Париж — Москва, там такого натворил, что поменяли мэра, губернатора, прокурора, начальника милиции, половину пересажали — до сих пор Генпрокуратура и Совет Федерации разбираются!..

Теперь и вовсе бюро основал. Еще обои не поклеил, как уже запросил досье на какого-то зека, а куда его понесло — одному Господу известно. По телефону все отшучивается, а то и на звонки не отвечает. Убили старуху на Савеловской — совсем, казалось бы, обычное дело, — он тут как тут, причиной смерти заинтересовался прежде, чем был установлен факт убийства. А потом оказалось, что дело Балашовой имеет продолжение — с трупами в Серебряном Бору. Тридцать человек из МУРа, горпрокуратуры, районных подразделений вторые сутки на ногах, а он опять завлекает в чащобу, заставляет зарываться все глубже, по невидимому следу ведет. Сусанин!..

— Я тебя в последний раз предупреждаю, Вадим: не давай ему никаких данных! И сам зарекаюсь давать. Провокатор!.. Гавкнулись сегодня пельмени у Кати, как бы еще самого Алексея Иваныча не пришлось подключать, — сокрушался Каменев в «Волге», подобрав Нежина в условленном месте и направляясь в «Альтернативу».

— Ну дай ему раскрутиться, Саныч! Соберет свою базу данных, тогда и отказать не грех. А может, мы к нему перебежим, а? — улыбался спокойный и рассудительный Нежин.

— Раскатал губу! Возьмет он нас, как же! Держи карман… Мы для него все равно что алмазный штырь в груди Прометея — ни вздохнуть, ни…

Уже у самой «Альтернативы» Каменев дозвонился-таки до Француза, но тот коротко и ясно ответил, что сегодня — конституционный выходной и никто не вправе вмешиваться в его личную жизнь и что сейчас он находится на загородной прогулке с дорогой для него женщиной; просил извиниться перед Илларионовыми и пожелал всем приятно провести время за несомненно вкусными пельменями и не менее вкусной водкой…

— Блядун несчастный! — бросил трубку Каменев, понимая, что разговаривать с ним о деле бесполезно, так как официально он ни в чем не уличен и потому свободен, насколько может быть свободен человек, живя в обществе себе подобных. — У него жена в Париже, а он с какой-то «дорогой» женщиной… С валютчицей, что ли?.. Так пусть тогда сначала пятьдесят тысяч вернет, которые у меня брал на обои.

Нежин посмеивался в кулак, стараясь не усугублять и без того плохого настроения друга, вознамерившегося попить водочки под сибирские пельмени дочери следователя из Генпрокуратуры.

Так, обсуждая достоинства и недостатки владельца бюро «Шериф», прозванного с руки Старого Опера Французом, они доехали до «Альтернативы», где их ждал Артур Новожилов, выдернутый из постели с температурой 37,2, можно сказать, «легочной» температурой, но в просьбе Нежина не отказавший.

Водку Каменев зарекся пить принципиально, пока не «проделает брешь в сплошной стене недоразумений», как он поэтически выразился вопреки себе с утра пораньше, но по банке пива каждому все же взял, и через полчаса они сидели в информационном отделе перед дисплеем, слушали рассказ Новожилова о последних «посиделках» с «заочно необразованным» и о том, что представляло для него интерес.

— Вот его, значит, куда понесло! — загрызая пиво солеными орешками и не отводя взгляда от дисплея, негромко произнес Каменев. — Не по плечу стал сук рубить, бродяга. Такого кита, как Майвин, года два крутить — и то не раскрутишь. Вон, глянь, списочки-то!.. Генерал Егоров из главка… Лелюш Никита Вячеславович, зам Куликова… Ганелин Леня — полковник из оперативного на Огарева… Вот этот… Проскурняк… из Думы, что ли?..

— Кажется, — проговорил Нежин. — Генерал Детройтов Николай Лукич — из Первого главного управления… Пащенко — это Центробанк, мы в его отделе зарплату получаем… А вот — минфиновец Будущак, в прошлом месяце фирму его жены проверяли…

— Хорошие коттеджи этот Майвин предлагает, — мечтательно сказал Новожилов, — отчего не построиться? Были бы у меня деньги…

— Так-то оно так, — проворчал посерьезневший Каменев, — только что от этого Майвина Французу нужно?

— Коттедж решил построить под фирму, что же еще, — пошутил Нежин.

— Говорил, ищет спонсора, — язвительно сообщил больной Новожилов. — Собирается филиалы бюро «Шериф» в Испании и Бельгии открывать.

Нежин и Каменев засмеялись: