Давыдова открыла рот. Зная ее артистическую натуру, я понял, зачем: чтобы послать его на х… вследствие чего разразится грандиозный скандал.

— Поставь подпись, Марина, — упредил я готовую сорваться с ее уст тираду и пояснил кинолюбителю: — Я ее менеджер, папаша. Сопровождаю на концерт.

Давыдова взяла паспорт, ручку и вдруг захохотала, да так, что привлекла всеобщее внимание.

— Она очень рада, что вы ее узнали, — объяснил я растерявшемуся мужику. — Поставь подпись!.. Ну?! — прекратил припадок гипнотическим взглядом.

С горем пополам она расписалась.

— Вот большое спасибо! — подул на автограф тип. — Вот спасибо! Дочка моя будет очень рада! Да и сын тоже, и жена. А теща, так та вообще с ума сойдет! Соседки…

— Спасибо, — ответил я за псевдо-Неелову и, пожав ему руку, легкими толчками выпроводил на свое место.

Плечи Давыдовой затряслись, но на сей раз она не смеялась.

«Может, позволить съесть ей одну таблеточку?» — подумал я, но воплотить свое решение в жизнь не успел: она зарыдала вдруг, всхлипывая и завывая, и самые натуральные слезы без малейшей примеси глицерина оросили ее лицо.

«Тушь «Макс Фактор», — определил я, не обнаружив на ее щеках черных потеков.

— Какая артистка! — восхищался между тем завороженный кинолюбитель. — Ах, какая артистка! Вы посмотрите, — обратился к соседям, — только что смеялась, а теперь плачет! Трагикомическая артистка, можно сказать! А еще говорят, Россия талантами оскудела! Никакие Джина Лоллобриджида с Бриджидой Бардой так не смогли бы!

Человек пятьдесят, словно завороженные, смотрели на «артистку», поиском которой уже почти сутки занимался Московский уголовный розыск, и, как только она затихла, бурно зааплодировали.

— Браво! — кричал толстяк. — Браво!!

«Платформа Дегунино, — сообщил совсем уже набравшийся под завязку бас и, сам того не ведая, спас положение.

— Выходим! — приказал я.

Она достала из сумочки пудреницу.

— Нам дальше, — не повиновалась, приводя лицо в относительный порядок.

— Пошли! — еще требовательнее повторил я и встал. — Перейдем в другой вагон, сзади сидит опер из МУРа, я его знаю.

Она подняла на меня испуганные глаза, щелкнула пудреницей. Я подхватил ее сумку.

Колеса стучали все реже и смолкли вместе с аплодисментами; мы вышли в тамбур.

— Где Ямковецкий? — напрямик спросил я. — Быстро!

— В Водниках меня должен встретить его человек, — прошелестела она крылом умирающего лебедя.

«Следующая — Бескудниково».

Мы поехали. Я взял Давыдову под руку и провел через два вагона в направлении, обратном движению. Здесь мы нашли укромное местечко у окна.

— Не надо больше гастролей, Евгения Васильевна, предупредил я. — Если не хотите, чтобы они стали последними.

Она медленно дошла до края платформы Водники, изредка оглядываясь и останавливаясь, так что я уже подумал, не ждет ли она очередную электричку, чтобы броситься под колеса по примеру Анны Карениной.

— Вы знаете этого человека? — спросил я.

— Нет!

Это отрицание было ее новой тактикой: теперь она на все мои вопросы отвечала либо «да», либо «нет» — односложно и неприязненно.

«Затягивает время, — догадался я. — Но зачем?»

— Где именно вы должны были встретиться?

— Там, — кивнула Давыдова на запад, за железнодорожное полотно.

— Тогда вперед! — подтолкнул я ее, не позволяя взять инициативу в свои руки.

Она дошла до стрелки и стала неуклюже перешагивать через рельсы, видно, ноги плохо слушались ее. Напряжение в наших отношениях, возникшее с первой встречи, выросло уже, должно быть, до двухсот двадцати вольт. Мне вспомнились китайцы, сопровождавшие меня на загородную свалку, — как там, так и здесь я ничего не мог поделать, не зная ни местности, ни условий встречи.

За железнодорожным полотном потянулось вшивое редколесье, вдалеке виднелись постройки Долгопрудного, слева по ходу должно было находиться Клязьминское водохранилище, если я правильно ориентировался — никогда раньше не был в этих местах.

Несколько человек, покинувших электричку вместе с нами, давно разошлись в разных направлениях; по шоссе мчались машины, где-то заунывно гудел дизель; радуясь солнечному дню, щебетали птицы — казалось, осень остановилась и отступила.

— Послушайте! Долго вы еще будете меня за нос водить? — занервничал я, когда Давыдова резко свернула и, углубившись в лесок, быстро пошла по просеке, параллельной асфальтированной велодорожке. — Сколько нам идти?

Она повернулась, гневно глянула мне в лицо и сделала конфиденциальное заявление:

— Мне нужно в туалет!

До сих пор мне как-то в голову не приходило, что она может хотеть в туалет.

— Ну идите, — пожал я плечами. — Только если через три минуты вас не будет — не обессудьте. В пионерском возрасте я занимался «охотой на лис», так что побег не удастся.

Она покосилась на сумку в моей руке, словно там была туалетная бумага, но ничего не сказала и быстро скрылась в кустах орешника. Я тоже воспользовался случаем — отклонился от маршрута, ненадолго пристроившись за сосной, затем выкурил сигарету, послушал птиц и посмотрел на часы.

— Эй! — крикнул, приложив к лицу сложенные рупором ладони. — Э-эй!..

Эхо мне ответило, а Давыдова — нет. По вполне понятным соображениям я еще потянул время и решительно отправился на поиск — убежать не убежит, а по венам себя чикнуть вполне может, к тому же, как знать, нет ли у нее еще каких-нибудь таблеток в кармане.

В редколесье я вдруг увидел автомобиль — очевидно, впереди была одна из проселочных дорог или кто-то из грибников, лавируя между деревьями, умудрился загнать его туда. Мне этот автомобиль совсем не понравился, я перешел на бег, уже поняв, что какой-то демарш Давыдова все-таки предприняла.

По ту сторону поляны стоял молодой мужчина и смотрел на меня, покусывая зажатую в зубах веточку.

— Извините, вы не видели здесь женщину? — обратился я к нему, чтобы он не подумал, будто мое «эй!» относится к нему.

Мужчина не ответил, все смотрел и смотрел на меня, как на архангела Гавриила, покусывая свою веточку и держа руки в карманах. Дойдя до середины поляны, я услышал позади себя хруст веток. Наивно предположив, что это Давыдова, оглянулся, но вместо нее увидел кряжистого, стриженого «бобриком» мужичка со злыми маленькими глазками и пистолетом-пулеметом имени товарища Стучкина в правой руке.

«Не иначе, открылся охотничий сезон!» — решил я, не заметив у мужчин кошелок для сбора грибов или ягод.

От машины ко мне направлялись еще двое незнакомцев с постными лицами бойцов зондеркоманды, а сзади опять послышались шаги, но я уже не стал оборачиваться, потому что мне и без того было ясно, что я попал в окружение, как генерал Паулюс под Сталинградом, а может, и того хуже.

— Достань свою пушку и положи на землю, — скомандовал оказавшийся за моей спиной.

О! Сколько же раз за свою недолгую, но насыщенную жизнь я слышал эти слова! Но никогда еще они не произносились таким гнусным голосом. Правда, если бы неизвестный обладал бархатным баритоном и употребил волшебное слово «пожалуйста», мне от этого нисколько легче не стало, и я все равно бы достал свой «Макаров» № 019732 и так же бережно положил бы его на мох.

— Шитик, забрал пушку, живо! — снова приказал тот, кто стоял за моей спиной. Молодой человек выплюнул недоеденную веточку и направился ко мне, но близко подойти побоялся — остановился в пяти метрах.

— Брось сюда! — показал себе под ноги.

Я поддел ногой «ПМ», он пролетел по воздуху и упал точно в указанное место, после чего круг стал сужаться.

Были это люди Ямковецкого или я нарвался на местную банду налетчиков — значения не имело: чего не найдешь сейчас в подмосковных лесах помимо грибов! Сдаваться и позволять себя обыскивать я не собирался никому: во-первых, при мне была куча денег, полученных за работу при обстоятельствах, сопряженных с риском для жизни — как моей собственной, так и окружающих; во-вторых, как бы я стал смотреться в зеркало после этого?