— Это ваша машина? — спрашивает он.

— Нет, я ее украл! — дерзко отвечает Викентий.

Инспектор обходит машину, смотрит на номер, заглядывает в техпаспорт.

— Капот! — показывает жестом.

Викентий тянет на себя рычажок, крышка подскакивает. Старлей проверяет номер двигателя. Возвращается.

— Что у вас в багажнике?

— Два миллиона долларов, — сквозь зубы отвечает Викентий. Мы смеемся. Инспектор недовольно качает головой, возвращает документы и прикладывает руку к козырьку:

— Проезжай, юморист!.. — Когда Викентий, включив левый поворот, выруливает на шоссе, вдруг кричит: — А ну стой!.. — и резко машет жезлом. Возвращается: — Машину помой! В Москву, чай, приехал… миллионер!

Миновав пост, Викентий выезжает на трассу и мчит, набирая скорость. Когда Ильинский поселок остается позади и мы оказываемся в столице, он начинает тормозить, съезжает в «карман» у маленького бесхозного пруда и останавливается.

С силой сжав баранку, Викентий роняет голову на обожженные руки, скрипит зубами. Его лихорадит.

— Ты чего это, Решетников? — испуганно спрашивает Маша.

Он молчит, мотает головой.

— Викентий, — я не на шутку обеспокоен его состоянием, я таким его ни разу не видел, — тебе плохо?

Он поднимает голову и поворачивает ко мне белое как лист бумаги лицо.

— Испугался, — признается откровенно и пытается изобразить улыбку. — Веришь, нет? Испугался… элементарно!..

— Нужно было оставить пушку в лесу, — даю я запоздалый совет. — Потом бы забрали.

— Начхать мне на пушку, — шепчет про себя Викентий, вынимает ключи из замка зажигания и выходит из машины.

Я следую за ним.

Он отпирает заднюю дверь «четверки». В багажном отсеке — кожаный саквояж Ямковецкого, рядом — огромная спортивная сумка с импортными наклейками (мы совсем не сообразили заглянуть в багажник — что там возит Зиновий).

— Вот это да! — оцениваю я саквояж. — А я про него совсем забыл… Три сотни тысяч баксов, Вик?.. Я тебя понимаю.

Теперь ко мне тоже приходит испуг — стоит только вообразить, что было бы, не поленись старлей заглянуть в этот саквояж!

— Ни хрена ты не понимаешь, Женя, — отчего-то злится Решетников и, подтянув к себе тяжеленную сумку, раздергивает «молнию».

— Что… это?! — шепчу я, инстинктивно озираясь.

— Это — два миллиона одиннадцать тысяч четыреста двадцать долларов США, — говорит он в пространство. И добавляет: — Я думаю, мы их заработали.