А что объединяло, так это неудачные судьбы наподобие моей. Все незамужние, все спортсменками не стали по разным причинам. А кто-то и просто все бросил и купился. Большие деньги предлагали Басиловы за кетч. Арендовали квартиры тем, кто с ними контракт заключил, платили по пятьсот баксов ежемесячно и по две тыщи за победу. Выступали мы на тотализаторах, там вообще деньги текли рекой. Басиловы, конечно, львиную долю забирали себе — до семидесяти пяти процентов, а кто пытался отспорить или проявлял недовольство, того убирали — только их и видели! Тренировали нас хорошие мастера. Японец даже был с шестым даном по киокушинкай-карате, самбисты, рукопашники из спецслужб; а еще были режиссеры всех этих программ, там половина приемов постановочных была, мне это не нравилось. Все, конечно, сам понимаешь, расписано — под кого лечь, а кого ухайдакать, только мне эти игры были не по душе, мне крови хотелось, я получала кайф от настоящих поединков. Скажу честно, тот, кто на меня ставил на тотализаторах, — ни разу не проиграл. Басиловы часто были недовольны, грозились меня вышвырнуть. Я понимала, что деваться некуда, — кетч это кетч, там зрелище важнее. Но ничего с собой поделать не могла: как дойдет до финала — обязательно зверею, из-под контроля выхожу, все их планы ломаю… Однажды подошел ко мне один немец. Улыбался, на ломаном русском в команду к себе приглашал, контракт совал на пятьдесят тысяч в год. Сам такой вежливый, в обходительного играет, а смотрю — отворачивается, чтобы, значит, в каменную, землистого цвета, с носом-бульбой и шрамами рожу не смотреть. Аж воротит его!.. Я накануне с Басиловыми поругалась крепко. Была у них любимица — Тамарой Ежовой звали. Они ей почему-то платили больше, чем мне. За подхалимаж, что ли… В общем, ставку на нее делали, и она слушалась, ложилась под кого скажут, Тамара из акробаток бывших была, удар не поставлен, приемы ограничены десятком эффектных бросков, в поединках ничего собой не представляет, если они серьезные, конечно, а не постановочные. Но это-то как раз и требовалось. Кетч. Бои без правил. Это так нужно понимать — без правил, только правила там были — ого-гo! В общем, на тренировке я этой Тамаре сухожилие порвала, а завтра — представление во Дворце тяжелой атлетики в Измайлове. Ну и разразился скандал. Все на меня ополчились — и девки, и Басилов, и Ангелина кричать стала: «Рожа! Рожа!.. Хватит злобу свою на подругах вымещать! Они не виноваты, что у тебя такая рожа!..» В общем, старая песенка, я такую в детдоме слышала. Они, Басиловы, все рассчитали точно — никуда я от них не денусь, потому что некуда. Понимаешь, Решетников… У меня около пяти тысяч баксов скопилось тогда. А деваться все равно некуда, и тратить не на что. Не понимаешь. Где тебе понять-то, что тебе двадцать лет, у тебя пять тысяч баксов, а тратить их не на что?! Москва, кабаки, театры вокруг… А!.. Ладно, думаю, соглашусь — все какая-то другая жизнь, Рожей никто называть не будет и свободы больше. Не знаю, если бы не ежедневные тренировки и выступления, я бы, наверно, спилась… В общем, простилась с Басиловыми и уехала с этим Иоганном Найбутом во Франкфурт-на-Майне. Долго рассказывать нечего. Прервала я контракт через восемь месяцев — сбежала. Если у Басиловых был театр, так уж там и подавно. Там о том, чтобы нарушить тактику поединка, и речь не шла — как из-под контроля вышла, так сразу на тысячу долларей в минусе. Сегодня бью Хельгу, а завтра ложусь под Марту, которая этой Хельге в подметки не годится. Двенадцать тысяч из контракта на штрафы улетело — в пользу клуба кетча «Висмут», так он назывался. Смотрю — купили, гниды! Купили по дешевке. Ихние девки раз в пять, а то и в десять больше получают, живут на квартирах, а я в привокзальном отеле «Кинг Георг» в тесном номерочке вроде этого… в одном коридоре с турками да арабами… Дискриминация налицо. «Русское чудо» — так меня представляли. Можешь меня понять, Решетников?.. Выхожу на поединок в «железном» костюме, знаю, что могу соперницу пополам сломать, меня шпрехшталмейстер как «русское чудо» выставляет, передо мной хрупкая белокурая Гретхен, а я по условиям должна ей уступить. Мораль, значит, такая: даром что русские страшно выглядят, на самом-то деле это у них рожи такие, только с виду грозные — вот, глядите, мол, как наша Гретхен их уделывает!.. Кетч. Бои по правилам тех, кто платит. Гретхен уносят на руках, бросают ей кошельки под ноги, а мне вслед свистят, улюлюкают. Так было в «Висмуте», так во Франции, так в Берне. Я с этим «Висмутом» вдосталь накаталась, половине Европы продемонстрировала, что такое «русское чудо». Может, это они из-за меня перестали Россию бояться, а?.. Вернулась с нашими торговыми моряками через Гамбург, оттуда с соревнований удрала. При мне две тыщи всего за восемь месяцев, остальное на счете этого Ганса осталось. Мне было плевать на деньги. С такой-то рожей… Немецкий за это время неплохо выучила — куда деваться-то, все вокруг по-немецки говорят, никакой скидки не делают. Ну, вернулась. Приоделась, примарафетилась. В кабак один раз пошла. Так за мой столик даже никто не сел. Сижу в кабаке, заказала всякие там блюда, а кусок в горло не лезет — сижу и плачу. Потом Тамарке Ежовой, любимице басиловской, позвонила. Она девка ничего оказалась, зла не помнила. Басиловы укатили куда-то за кордон, клуб «Кетч» продали, там уже был другой «новый», такую деятельность развернул! Состав поменялся, тренеры и постановщики «дуэляней» все из-за границы, ставки другие. Я пошла. Рассказала этому Любарскому Эдуарду Яковлевичу, что почем. Взял он меня, полторы тыщи в месяц положил, с оплатой квартиры. Два года я в его клубе отбарабанила. Все то же самое, Решетников, все то же самое. Потому что баба все-таки предназначена для другого, не для боев по чужим правилам, вообще не для боев, согласен?.. Побеждала я, как раньше, и как раньше, подруг не завела. Знаешь, есть такой бабий закон, что ли — каждая не очень симпатичная заводит подругу еще менее симпатичную, чтоб, значит, на ее фоне лучше выглядеть. Так со мной даже для этого никто дружбы не заводил… Может, потому что неуживчивая была, как только подойдет кто — у меня внутри все сжимается, кипит, так и жду подвоха, так и жду, что сейчас скажут: «Как дела, Манька Рожа?..»

Все время такое ощущение было, что за моей спиной шушукаются, все мне зла хотят. Смотрю, бывало, на себя в зеркало… Ну не уродина же, ей-Богу! Некрасивая — есть… да ведь не прокаженная, за что мне все это?.. Ладно, не подумай, что я плачусь тут… хотя и это тоже. Нашла свободные уши. Все причину выискиваю, чтоб хоть кто-то меня понял. Извини. Дальше жизнь со мной проделала такой фортель, что ты не поверишь. Я сама себе иногда не верю. Ночью лежу, не сплю, смотрю в потолок и все думаю, вспоминаю. Я будто прожила две жизни. Под разными фамилиями и личинами. Даже дух у всех женщин, за которых я прожила в свои двадцать четыре, и то разный. Перед Новым годом — тысяча девятьсот девяносто шестым — пришла к нам в кетч Домна Гаврилова. Бабец-разведенка, бездетная, здоровенная и шустрая. Где она так драться наблатыкалась, я не знаю, но победы над ней мне давались ох с каким потом! Она такая… как тебе сказать, не русская красавица, конечно, но кровь с молоком, пышная, в общем. Косу подвернет, в корсет затянется… Василиса был у нее псевдоним. Я — Маруся, она — Василиса. Хотя меня и зрители Рожей звали, шила-то в мешке не утаишь. Стал Любарский, жиденок хлипкий, грязный — с половиной наших девок переспал, платил в зависимости от своих симпатий, а кто с претензиями — тех выбрасывал, и дело с концом… стал он, значит, меня против этой Домны выставлять. Я ее била, себя не жалела. Раз, другой… Вот тут уже серьезно было, без поддавков. Насчет поддавков хозяин наш новый даже не заикался, знал, что ни она, ни я на эти условия не пойдем. Так вот, перед тем Новым годом, как сейчас помню, двадцать третьего декабря в спорткомплексе на проспекте Мира я впервые проиграла поединок. Изо всех сил старалась, всю игру им поломала, била во всю силу, гнула ее, но и она в раж вошла — не остановишь. Ох и поединок был! Толпа чуть с ума не сошла, на трибунах милиция дубинками работала… Проиграла я. Вчистую — на удушении попалась. Ножки у Домны были те еще! — взяла меня в «ножницы», как ломанула. Я не сдалась, конечно, пусть бы шею сломала, мне, знаешь, моя жизнь никогда дорога не была. Остановили бой. Объявили ее победу. По условиям вроде я должна была победить, но тут не до условий было — и она, и я схлестнулись. Принципиальный поединок. И так как я никогда не проигрывала раньше, перевернулось во мне что-то, злобой изошла, особенно из-за того, что девки радовались. Плясали, поздравляли ее от души, цветы дарили, а потом все с ней в кабак уехали, в «Рус-отсль». А обо мне забыли. Позвонила я Любарскому — шея, мол, болит, разрыв связок и прочее. У него перед Новым годом каждый день забит, а меня публика знала, так что замена нежелательна ему была. Уж он меня уговаривал, уж он победы обещал-планировал, и врачей лучших предлагал. Но три дня я отбила. И знаешь, на что? Купила время в тренажерном зале и давай качаться. На разрыв, на излом, как с ума сошла, честное слово. За три дня хотела сделать то, что за все эти годы не успела. Прыгала, бегала — на выносливость, значит, штанги поднимала — чуть не надорвалась, чуть грыжу себе не заработала, о мешки кулаки в кровь разбила, обмотала бинтами — и опять, коленями, локтями, в прыжке, с разворотом; растягивалась, кувыркалась, кульбиты, фляки… В общем, оставила себе по пять часов на сон, да по часу на завтрак-обед-ужин, а все остальное время сходила с ума. Теперь я так думаю, заглушить в себе горечь поражения хотела. Красивым бабам с этим проще — есть им куда пойти, есть кому их утешить. Вам, мужикам, известно, что в таких случаях делать — пойти в кабак, нажраться до поросячьего визга, а мне?! Что мне еще делать оставалось?! Отобью, думала, победу! Вот отобью, чего бы ни стоило! А Любарский, жидяра, не будь дурак, все понял. И ни в какую Василису против меня не выставлял. Нет — и все!.. Тридцатою декабря — последние бои в цирке. Афиши повсюду, реклама в газетах, распродажа билетов. Новый год, все елки несут, подарки, конфеты, Санта-Клаусы со Снегурками народ зазывают. Ставки на тотализаторе — по миллиону «деревянными» минимум, а в основном, подпольно — сам понимаешь. Победителю — все, проигравшему — треть, но меня поражение не устраивало не из-за денег. Я так себе слово дала, проиграю — в петлю! Хочешь верь, а хочешь не верь. Жить так больше не могла, особенно после появления Домны. Ну ладно. На тренировках я делала все, как тренеры велели, никого не ломала — тактику такую выбрала, чтобы ничем не обнаружить своих намерений. Даже на «Рожу» запретила себе обижаться — что попусту нервы рвать. Тридцатого собралась, сосредоточилась — помолилась даже, веришь, нет?.. Народу пришло очень много, зал не вмещал. В основное всякие крутые с бабами на импортных тачках. У меня к тому времени уже тачка тоже была — «жигулъ-восьмерка» новый. Короче, потянули жребий — для пипла, само собой, а я уже знала, и пипл знал, что выставит меня напоследок Любарский с Домной. Только Домна, не будь дура, возьми и не явись. Вот так! Отказалась в последний момент. Вроде, говорили, даже в больницу легла, чтобы не подумали, будто она сдрейфила. Выставили против меня Варьку по кличке Бомбовоз, круглую такую, одни мышцы. Сильная девка, тоже может психануть. В общем, если Домны не считать, мы с Варькой Бомбовозом на одном уровне были, хотя я ей не уступала. И я расслабилась. Теперь думаю, не надо было так в спортзале выкладываться, надрываться. А потом все эти нервы, весь настрой и жуткое, непроходимое одиночество — волком вой! Никого рядом, никого. Ну, думаю, Варьку-то Бомбовоза я сделаю! И не сделала. Укололи Варьку амфетамином. Мне этого никто не говорил, но я знала, что деньги делают свое, и Любарский или кто из тренеров крутым пообещал, что победа за ней будет, за долю, конечно, пообещал. Ползала на нее поставило. Я когда ее увидела — озверевшую, глаза молнии мечут, аж трясет всю, — сразу поняла, что ее укололи. Мне тоже такие вещи предлагали делать раньше, но я наотрез отказывалась. Эйфория, знаешь, проходит, а потом хоть на стенку лезь. К тому же тесты на допинг брали, вышвырнули бы в два счета… Да… Расслабилась я тогда. Долгий был поединок, вначале, как положено, заводили толпу, а потом и сами заводиться стали, потеряли контроль, позабыли обо всем на свете — какие уж там приемы! Вот когда кетч стал боем без всяких правил!