С этими словами я протянул джентльмену пятитысячную купюру. Нужно ли говорить о том, с какой скоростью она исчезла в кармане его смокинга?
— Так бы и сказал, — укоризненно посмотрел на меня консультант. — Значится, так, друг. Тут, было дело, они шерстили до праздников. Навроде Хозяин приказал очистить город от нас и от собак. Мы с Юриком сами вчера из Рязанского отстойника вернулись. А давеча поутру я видал такой фургон. Раненько, часу в шестом. Ме-едленно так по Щелковскому ехал…
— Ты дело говори, — перебил казначей.
— Какое дело-то? Чтоб кого замели — не видал, врать не буду. А из фургона лаяло — слыхал. И не одно.
— Как он выглядел, фургон этот? Грузовой, легковой?
— Легковой. Старый «Москвич» ижевский, каким мороженое возят. Я еще подумал: во гады!
— Это все? — спросил я.
— Все. У владельцев собак поспрошай, может, они в курсе?
— Хреновые дела, — сплюнув, констатировал джентльмен. — Болтаться бабе в петле. И у тебя, брат, нету возможностев — ну никаких. Крадут их теперь — кто на продажу, кто на пропитание, котлеты из них делают, шапки шьют. Для китайцев они навроде как для нас горькая, а китайцев теперь по Москве больше, чем собак.
Слушать об этих ужасах мне не хотелось, хотя я и знал, что живу во время развитого каннибализма. Поблагодарив детей подземелья и отказавшись составить им компанию, мы с Шерифом побрели по скорбному пути кавалера Бори дальше.
Недалеко от поворота на Парковую мне позвонил Каменев — он всегда звонит мне в это время, мы старинные приятели с полковником МУРа, который до недавней смены милицейского начальства прозябал в детективном агентстве «Альтернатива», а теперь вернулся в свою альму-матерь с повышением в должности и звании.
— Привет, Француз, — раздался в трубке бас могильщика криминала. — Ты жив?
— Я же СТО-летник, а прошло только тридцать четыре. Как ты-то, все пугаешь мафию?
— Я пугаю, да она не боится. Что поделываешь?
— Трапезничаю. Шериф где-то поросенка с хреном раздобыл.
— В то, что он хрен раздобыл, я еще, может быть, поверю. Обои поклеил?
— Поклеил. Ты мне помощь хотел предложить?
— Вроде того. У нас тут смешная история развивается — с потусторонним оттенком. Ты ведь такие любишь?..
Когда-то мы с ним и с нашим покойным другом Петей Швецом — «важняком» из Генпрокуратуры — размотали дельце, о котором теперь пишут книжки: отыскали секретную лабораторию, где программировали мозги боевиков для государственного переворота. Ну да ладно, как сказал один кабинетный работник: «Брехня все это!» Жаль только, что за эту «брехню» Петька Швец голову сложил, Вадику Нежину гранатой живот распахало, а хороший молодой парень в моей тачке в воздух взлетел. На его месте должен был быть я…
— Я такие люблю, Саныч. Но на ментов не работаю.
В трубке послышался смех Лели, жены Саныча — должно, подслушивала по параллельному на кухне.
— Я серьезно, Жень. Очень забавная история — тебя по уши затянет!
— Похоже, одна история меня уже затягивает, а свою ты у Кати на пельменях в воскресенье расскажешь. Пока! Лелю поцелуй.
Я спрятал трубку. Возле ларьков на Парковой стояли два молодых фраера — клеили девиц. У обочины светился включенный «Фольксваген». Девицы хихикали, стряхивали пепел с сигарет длинными и, наверное, фиолетовыми ногтями. Тип любительниц пломбира с кусочками шоколада — не шлюхи, но их постоянство длится не дольше одной ночи.
Я подошел к светящемуся ларьку, купил пачку «Кэмела» и зажигалку.
— Давно торгуете? — спросил у самой несимпатичной из киоскерш, которых когда-либо видел.
— В каком смысле? — бросила она на меня злой взгляд.
— В прямом.
— С детства! — подалась она вперед корпусом, похожим на затонувший авианосец. — Купил сигарет — отваливай!
— Я спросить хотел…
— Дома у жены спросишь.
Парни притихли, услышав ее трубный глас, тяжеловесно подошли к киоску.
— В чем дело, Нора? — спросил один из рэкетиров через стекло.
— Да вот… — осеклась она, не найдя, чем мотивировать свою агрессию.
Они выжидательно уставились на меня, я положил палец на карабин, чтобы отцепить, в случае чего, Шерифа. Пушки у них, несомненно, были, и в мою задачу входило не уронить искорки недовольства в бочку с порохом их желания показать крутизну перед девицами и этой Норой, у которой, я уверен, тоже были фиолетовые ногти.
— Да нет, ничего, ребята, — продемонстрировал я улыбку Джоконды. — Спросил, не работала ли эта милая девушка утром, хотел кое-что уточнить. Извините, если что не так. Пошли, Шериф!
Мы отошли на пару шагов. Кажется, пронесло! Мне, конечно, этих ссыкунов заставить играть в чехарду и кричать: «Дяденька, прости, больше не будем!» — дело двух секунд. Не говоря о том, чтобы сложить в багажник «фолькса» и самому отправиться катать на нем фиолетовых девиц. Но придется иметь дело с ОМОНом, прикроют бюро, изымут разрешение на оружие, ночь продержат в отделении — да мало ли! Овчинка явно не стоила выделки.
— Ты у нас спроси! — с вызовом сказал мне вслед один из «качков». Я понял по его тону, что в мои благие намерения они не поверили.
— Где-то здесь утром, примерно около двенадцати, воблой торговали, — сказал я. — Прямо из машины… из микроавтобуса, не знаю, как называется…
— Ну и что?
— Да ничего. С приятелем поспорил. Он говорит, на Восьмой Парковой, а я — на Девятой.
— Вы выиграли, — вульгарным голосом сообщила одна из девиц и отщелкнула окурок фиолетовым ногтем. — Вот здесь «РАФ» стоял, я воблу покупала.
— Очередь была?
— Была.
— Вы, случайно, там даму с собачкой не заметили? Рыжая с белым собачка на поводке, питбуль-курц-айзен-шпиц? И дама в экстравагантном таком…
Все засмеялись, не смеялась только Нора. На лисьей ее морде было написано желание прокатиться в «фольксе» или, в качестве компенсации, стать свидетельницей моего четвертования.
Я молча переждал массовый припадок.
— Не заметила, — ответила девица.
— Тебе этой собачки мало? — развеселился «качок».
Мы с Шерифом пошли дальше, вспоминая о тех благословенных временах, когда могли позволить себе, не думая о последствиях, не общаться с несимпатичными киоскершами. Теперь же мы стали степеннее, мудрее и предпочитаем другие методы работы — ничего из того, что не отвечает главной цели, иными словами, «не входит в прейскурант».
К двадцати двум часам мне стало известно столько, сколько было известно в шестнадцать. Не густо. Похоже, я мчался со скоростью сто километров в час по показаниям спидометра велотренажера. Шесть часов, прошедших с начала моей бурной деятельности, ознаменовались подтверждением того, что существование Илоны и Бори в природе столь же достоверно, как и факт торговли вот на этом месте ворованной воблой из залетного «РАФа». Итак, Илона встала в очередь; зная, что восьмилетний Боря к бегам не склонен, отпустила его с поводка и велела ждать на углу. Когда стала подходить ее очередь, она полезла в крокодиловую сумочку, достала из нее толстый — должно быть, из кожи бегемота — кошелек с фотографией Бори, заменявшего ей кавалера… Какая-то хамка вроде этой мороженщицы с фиолетовыми ногтями попыталась пролезть без очереди, завязалась перебранка, а когда Илона бросила привычный взгляд на Борю, тот уже мчался во всю прыть в направлении Верхней Первомайской.
Мы с Шерифом проделали весь этот путь. Я чувствовал, что начинаю перевоплощаться в свою клиентку. Последние пятьдесят метров мы пробежали со скоростью молодой дамы в длинном платье от Бехтерева, догоняющей свое счастье.
Совсем стемнело. Я отметил, что по ночам собак искать значительно труднее, чем в светлое время суток. Отчасти этот вывод опроверг мой друг: как только мы зашли за злополучный угол, он оживился, уткнулся в землю своим кирзовым носом и стал эту землю жрать с аппетитом представителя канадской диаспоры, вернувшегося на ридну неньку Украину полвека спустя. Я оттянул его, он прошел несколько метров и снова заметался, вырыл ямку, поднял лапу, чтобы не упал бетонный столб; постояв так, вернулся вдруг назад и снова прильнул носом к траве на газоне. Поскольку он поел, дело было не в случайно завалявшейся косточке. Такое беспокойное поведение могло означать, что кто-то провел по этому газону течную суку.
