Мой родной! Мне очень надо предостеречь тебя от ошибок, которые так легко и бездумно совершаются в твои годы. Я думаю, что самая большая из них, так сказать, — мать всех последующих ошибок, это — отрицание авторитетов и отсутствие идеалов. Давай сразу договоримся не бояться этого слова и всего, что с ним связано. Человек без идеалов и не признающий авторитетов прошлого и настоящего, теряет многие, если не все, человеческие качества. Он возвращается в состояние первобытности. Воображающий себя существом, свободным от идеалов и традиций, он на самом деле — неуч и дикарь. Такому становится трудно жить, да и незачем жить. Прошлого он не знает, настоящее в тягость, о будущем не думает хотя бы только потому, что он и не умеет думать».

Сеня снова на секунду оторвался от письма. Это мама написала сразу же, как только кончила писать о Бакшине. Кончила писать, но продолжала думать. Не так-то просто переключиться с одной мысли на другую. Они всегда связаны. Значит, оберегая сына от ошибок, свойственных юности, она думала о Бакшине? Выходит, так. Но Сене и в голову не пришло, что только о нем одном — о ее сыне — были все материнские думы и заботы. Только о том, чтобы не оскудел мир его мыслей и воображения.

Мысли и воображение! Уж этого-то у Сени хоть отбавляй!

Ну и ладно! Ну и отлично! Все здорово! Теперь ничего не страшно. Ура!.. Размахивая драгоценными листочками, он разбежался и перепрыгнул через камень. Впереди оказался камень побольше. Он приготовился взять и это препятствие, но тут увидел Володьку Юртаева. Сначала он увидел его одежду на песке и только поэтому догадался, чьи это ноги торчат из-за камня.

Сбросив с себя одежду, Сеня перепрыгнул через этот камень и свалился на Юртаева. Сцепившись, они покатились по песку. Но Юртаев был сильнее, и после непродолжительной борьбы он положил Сеню на обе лопатки. Сидя на его животе, он, задыхаясь, спросил:

— Ну, как?

— Письмо от мамы, — ответил Сеня, тоже задыхаясь и отплевывая попавший в рот песок. — Ох ты, черт, какой сильный!..

Володька вскочил на ноги и подал Сене руку.

— Что пишет?

— А ты сам прочитай, — сказал Сеня, потому что в их доме ни у кого не было ничего такого, что приходилось бы скрывать друг от друга. Доставая мамино письмо, Сеня вспомнил о другом письме. Конверт был плотный, белый, явно довоенный. Пакет. Обратный адрес удивил и взволновал его.

— Ты что? — спросил Юртаев.

— От Бакшина, — почему-то шепотом сообщил Сеня и, не решаясь вскрыть пакет, посмотрел его на свет, хотя сквозь плотную бумагу ничего рассмотреть было невозможно. Конверт рассчитан на сохранение доверенной ему тайны.

— Да чего там разглядывать! — без всякого почтения сказал Юртаев. — Ты читай, чего ему от тебя надо.

Письмо оказалось коротким, и сразу видно было, что писал его человек, привыкший отдавать приказы и не терпящий возражений.

«Дорогой Семен Емельянов! В силу разных причин, главная из которых — длительное лечение после тяжелого ранения, задержался мой ответ на твое письмо. А потом я не знал, как ты живешь, в чем нуждаешься, в какой помощи, так как теперь мой долг помочь тебе и советом, и делом. Для выяснения всех обстоятельств к тебе поехал наш бывший партизанский разведчик Александр Пантелеев. Только на днях я получил от него письмо, из которого узнал, что ты работаешь на заводе, живешь в хорошей рабочей семье и ни в чем не нуждаешься. Должен тебе сказать как коммунист и командир, что врач Таисия Никитична Емельянова — честный и преданный человек, прекрасный врач и отважный солдат. Такие, как она, приближают нашу победу над врагом. То, что с ней произошло, — ошибка, в которой виноват я один, и эту ошибку я исправлю. Для твоего сведения: есть предположения, что меня пошлют восстанавливать один из городов, разрушенных фашистами. Адрес и пропуск я тебе пришлю сразу, как только приеду на место. Приезжай, а пока обязательно напиши мне все без промедления».

Подпись, адрес и номер телефона.

— Силен мужик, — отметил Юртаев.

— Знаешь что, — задумчиво проговорил Сеня, — надо мне обязательно повидать его… — И, не давая Юртаеву возразить, добавил: — Ты прочти сначала, что о нем пишет мама, потом мы и поговорим и все решим.

Пока Юртаев, сидя на песке, читал, Сеня, не желая мешать, отошел к самой воде. На мокром прохладном песке отпечатались его следы, которые сейчас же начали оплывать и терять четкие очертания. Большая сильная река величаво шла в своих распахнутых берегах. Сеня вспомнил, как впервые увидел ее из окна гостиницы с седьмого этажа. Была зима, и река только угадывалась под снегом, как широчайшее поле между городом и едва видным лесом на той стороне. Ох, как давно это было! В прошлом году. В прошлой жизни. Все, что было тогда, уже сейчас видится нечетко, как на том берегу. Вот так и все пройдет и сотрется в памяти, как следы на влажном прибрежном песке.

Глядя на величавый ход реки, Сеня решил, что теперь все будет совсем по-другому и обязательно хорошо. Главное — скоро кончится война, от которой все беды, большие и малые. И все будет так, как мечтали они с Асей под треск и гудение «Кузьки Конского». Только музыкантом ему не быть, это он уже давно решил. Совсем к другому его тянет. К чему-то более прозаическому, но не менее необходимому, чем музыка. Но к чему — он еще и сам не знал.

Но тут все разом вылетело из его головы, потому что неведомая сила налетела на него, толкнула, сбила с ног, бросила в воду. Отфыркиваясь и пыхтя, он всплыл наверх. Увидев мокрую Володькину голову, он без промедления налетел на нее, мстительно заорал что-то и утопил. Но тут же почувствовал, как его самого за ноги увлекают в черную пучину.

Потом они лежали на песке и, тяжело дыша, работали животами.

— Ты о чем думаешь? — спросил Юртаев.

— Да так…

— А с точностью до микрона?

— Так люди не думают. Прочитал?

— Два раза. Значит, ты переживаешь?

Сеня не ответил. Повернувшись к нему, Юртаев торопливо заговорил:

— Конечно, сразу такие письма. А ты не торопись думать. Ты, Сенька, исподволь. Зажми, что думаешь, как в тиски железку. Я понимаю, сразу это свалилось на тебя…

— А на тебя?

— Ну, само собой. На всех.

Разглядывая белые, начинающие розоветь облака, Сеня сказал:

— Если бы не ты, я еще не знаю, как бы все для меня обернулось. Помнишь, ты пришел с Маринкой и Олегом? Потом выяснилось, что это ты их притащил.

— Да нет, мы совместно решили. Всем домом, ты же сам знаешь, — сказал Юртаев и спросил: —Ты когда Асе писал?

— Не очень давно, — ответил Сеня неохотно, потому что последнее письмо он получил от нее месяца полтора назад и все еще не собрался ответить на него. — Вот теперь напишу еще.

— Ты ее не забывай, — приказал Юртаев и, почему-то вздохнув, сообщил: — Она тебя любит.

Сеня покраснел и прикрыл лицо локтем, будто бы от солнца.

— Куда ей, — пробормотал он. — Девчонка еще.

— Не забывай, — повторил Юртаев, как бы не замечая Сениного замешательства. — Мы всем домом с тебя шкуру спустим за Асю. Понял? — Он поднялся и начал стряхивать песок со своего загорелого и мальчишески нескладного тела.

И Сеня тоже вскочил на ноги. Надо поторапливаться, солнце уже пошло к закату, через час им в ночную смену. То, что Юртаев сказал про Асю и про ее любовь, взволновало Сеню. Он-то думал, что никто не знает об этом. Откуда им известно? В гурьевском доме все знали Асю только по восторженным Володькиным рассказам. Ее верность, самоотверженность и твердость характера сделались одной из семейных легенд, чем Сеня очень гордился втайне. Но про любовь-то они как вызнали?

Прислонясь к камню, он надевал брюки и говорил:

— Если бы ты тогда не пришел, то неизвестно еще, как бы все обернулось. Здорово ты мне тогда помог. Ты и все в доме. Даже Лиза. — Сеня покрутил головой и засмеялся радостно и совсем по-мальчишески. — Ох, девчонка! Она мне тоже помогла. Помнишь, за нос меня цапнула? До крови. Я тогда подумал: «Вот бы в таком доме пожить…» А ты мне вдруг и говоришь: «Давай жить вместе». Как угадал мои мысли…