Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Муж? — он усмехнулся, но, заметив предостерегающий блеск ее глаз, спросил: — фронтовой?

— Да, фронтовой. Партизанский. Старший… — в это слово она постаралась вложить как можно больше превосходства, — старший лейтенант Шагов. Бывший заместитель командира отряда.

А он даже и головы не поднял. Сидит, пишет, ну совсем как самый старательный студент. Тогда она, сама не зная, для чего, может быть, ей все-таки хотелось хоть немного смутить «головастика», проговорила по-бабьи нараспев:

— И у меня от него ребеночек будет. Так что вот у нас как… Он поднял голову, и ей показалось, будто в его глазах появилось что-то непрочное, вздрагивающее болотным огнем.

— Все эти личные дела нисколько к делу не относятся, — сказал он. — Вот тут подпишите и можете идти.

Она немного поплутала под коридорными мрачными сводами, пока добралась до выхода. Тут расхаживал молодой солдат. Он остановился, козырнул и четко проговорил:

— Проходите, товарищ сержант.

И улыбнулся, и даже, кажется, подмигнул, но ей было не до того: опасаясь, чтобы Шагов не начал громить эту крепость, она выбежала на улицу. Не зря же он сказал, что второй раз не переживет. Но едва она вылетела из тяжелой двери, как поняла, что волновалась напрасно. Вот ее Шагов и с ним тот разводящий, усатый. Они устроились в тени на травке, у самой тюремной стены. Мирно курят и делятся какими-то своими впечатлениями. А она-то думала!

У солдата из-под усов выползает серый дым, будто сами усы так клубятся и расползаются в знойном воздухе. И ничего в нем не замечалось зловещего. Просто добродушный пожилой дядя, добросовестно исполняющий свою должность. Увидев Валю, он поднялся и доложил:

— Ваша идет, товарищ старший лейтенант.

Разочарованная спокойствием мужа, Валя вздернула плечи. Но как засияли его глаза! Честное слово, никогда она не видела у него таких глаз.

— Я все время только и думала о тебе. Этот Волков на головастика похож. И все что-то жует. Но, знаешь, мне показалось, он неплохой парень. И как-то так спрашивал меня, будто и сам не очень-то уверен, что Емельянова виновата. Или даже так, что старается выгородить ее. Ты это учти.

Он ушел в сопровождении разводящего. День к концу, а солнце что-то не спешит к закату. Приближался светлый вечер. Валя немного отошла от тюремной двери и присела на скамейку у чьих-то ворот. Все сгорело, от дома остались только печка да высокий, опаленный огнем, каменный фундамент. И еще столбы от ворот. Где-то сейчас те жители, которые в такие же, как сегодня, светлые, теплые вечера посиживали на этой скамейке, неторопливо обсуждая всякие свои дела? Валя вздохнула: что-то Шагова долго нет? Только подумала, а он и идет. Вот бы так всегда: только вспомнить, а он уж и тут, рядом.

— Долго я?

— Без тебя всегда долго. Ну, что там?

Усаживаясь рядом с женой, он задумчиво проговорил:

— Головастик-то. А он и в самом деле хороший парень, хотя и аккуратист. Ну, это уж у него служба такая. Я ему все сказал, что надо.

— Хоть бы освободили ее скорей. Мало нам от фашистов достается, мы еще и сами себе добавляем. Я знаю, ты сейчас вздохнешь и скажешь: «Война».

Он засмеялся и обнял ее за плечи.

— Нет, не скажу, потому что я так не думаю. И тебе не советую. Война не только злу учит, но и добру. Это уж смотря по тому, кто чему хочет научиться.

Наступает светлая северная ночь, и почти не слышно военного грома. Вот так бы сидеть и сидеть, пока не захочется спать.

— Знаешь что? — сказала Валя и положила ладонь к животу, как раз на пряжку своего солдатского ремня. — Все хочу сказать тебе и все боюсь…

Она подумала, что вот сейчас он удивится, обрадуется, но почувствовала только, как его рука чуть крепче сжала ее плечи, и услыхала его тихий твердый голос:

— Я и сам это знаю. — И еще тише: — Не все же нам убивать…

— Да, — согласилась она и вздохнула: все-то он знает, что ни скажи. Как бы ей узнать, что у него на душе?

— Это даже хорошо, что ты уедешь.

— Ты, кажется, обрадовался?

— Конечно. Так будет лучше.

— Кому лучше?

— И тебе, и ему…

— А мне хорошо только с тобой. Я всегда должна знать, где ты и что задумал.

— Задумал? — кажется, он смутился или насторожился, так ей показалось, и она, отодвинувшись немного, посмотрела на его непроницаемое лицо. Ох, Шагов! Трудно будет с тобой… или легко? Как-то мы жить будем, если живы останемся? — Ничего я не задумал. Пойдем, завтра нам с тобой войну догонять.

Они шли в тишине, в сумерках, таких обманчиво мирных, будто не войну им догонять, а, спокойно проспав ночь, утром собираться на работу. Вале очень захотелось, чтобы он обнял ее, поддержал — помог нести драгоценный груз, правда, пока еще не очень обременительный. Она положила ладонь на мужнино плечо. Тогда он обнял ее и сказал:

— Как только приедешь, разыщи ее родных. Мужа или сына. Это там где-то, в твоих краях. Сразу же, в первый день. Мы перед ней в неоплатном долгу, это ты запомни навсегда.

Валя ни о чем не стала его расспрашивать, она и сама так же думала и пообещала все сделать, как он велел, потому что теперь это их общий долг. Она не знала, что свою часть долга Шагов уже оплатил сполна, может быть, всей своей жизнью. Но поступить иначе он не мог. Только сейчас он рассказал следователю всю правду и добавил, что он — Шагов, заместитель командира отряда — не только знал о решении Бакшина, но и сам содействовал его выполнению.

— А вот Емельянова утверждает, что вы тут ни при чем.

— Да, я был против посылки связного в немецкий госпиталь. Бакшин все сделал сам, без моего участия прямого.

— Валите на мертвого?

— Нет, я хочу только объяснить, почему Емельянова думала, будто я вовсе ни при чем.

— Значит, вы подтверждаете свое соучастие в нарушении командиром прямого приказа штаба, что повело за собой потерю аэродрома и вынудило отряд переменить место расположения?

— Я — заместитель командира и, значит, несу полную ответственность за его действия, если я не опротестовал их в законном порядке.

— А вы знаете, чем грозит вам это признание?

— Догадаться нетрудно. Да только я знаю, что грозит Емельяновой, если ее обвинят в дезертирстве.

— Емельянова выгораживает вас, вы выгораживаете ее… Кто же из вас говорит правду?

— Наверное, оба, — ответил Шагов, удивляя Волкова и своим добровольным признанием и тем, как просто это было сказано…

Ничего этого он не рассказал Вале. Зачем ее расстраивать. Надо только, чтобы ее скорее демобилизовали, и тогда она уедет и вообще ничего не успеет узнать.

А она узнала, но не сразу, а спустя некоторое время, когда она в штабе оформляла свою демобилизацию. Тут нашлись доброхоты. Порадовали. Ни о чем она не стала расспрашивать, потому что сама понимала, как трудно теперь придется ее мужу.

То, что она узнала, было как бомба, которая оглушила ее, засыпала землей, но оставила жить, неизвестно для чего. А потом, когда она все передумала, переплакала, тогда только поняла, что если бы ее муж этого не сделал, то жить ей стало бы намного труднее. А жизнь продолжается, и вокруг нее, и в ней самой, и что она должна жить и выполнить все, что обещала своему мужу.

31
{"b":"136162","o":1}