«Нам осталось двадцать семь дней!» — вспоминал Дымков слова Макеева, глядя на висящий у него над столом лунный календарь на 2001 год и машинально пересчитывая дни, оставшиеся до обведенной несколько раз красным маркером даты полнолуния. Этой фразой Филипп поприветствовал Бориса, позвонив ему утром, и с нее же, надо полагать, начал разговор и со всеми прочими членами стаи. Дымков сильно подозревал, что теперь он будет обзванивать их так каждый день, напоминая, сколько времени у них еще есть до того, как новообращенный вервольф выдаст себя в ночь полной луны. Что ж, при необходимости Филипп мог быть очень большим занудой, и его товарищи уже давно к этому привыкли. Тем более, что ситуация теперь и впрямь складывалась весьма опасная: новичка необходимо было поймать как можно раньше, иначе через месяц им почти наверняка придется ловить уже нескольких новых оборотней. А потом объясняться с городскими властями и либо выдавать им виноватого во всем Антона, либо всей стаей переезжать в другой город и прятаться от охотников на вервольфов, которые после этого получат полную свободу действий. Но своих Филипп никогда никому не выдавал, а значит, все-таки им придется убегать. Если только Громов сам не сдастся…

Дымков вздохнул и набрал очередной телефонный номер. В трубке запищали длинные гудки, и он стал терпеливо ждать ответа. Нет, не сдастся Антон, а если даже и придет ему в голову такая мысль, Верочка ему точно не позволит это сделать. Хотя, по-хорошему говоря, его бы, конечно, следовало выгнать из стаи — из-за того, что он позавчера побоялся принять лишнюю таблетку, под удар попали все. И пока сам он, в компании с Тимофеем проводит время на даче, жалея себя и раскаиваясь, остальным приходится, высунув язык, бегать по городу и искать его чересчур проворную жертву. Нечего оборотню с таким халатным отношением к себе и к другим делать в цивилизованном обществе!

— Алло, — на другом конце провода, наконец, сняли трубку. — Приемный покой слушает!

— Здравствуйте, — быстро заговорил Борис, — я могу узнать, не поступал ли к вам вчера или сегодня мой брат? Его бродячая собака укусила, и он так перепугался, что был немного не в себе. Мог представиться чужим именем или вообще ничего не говорить…

Внешность укушенного Борис запомнил хорошо, а вот с прочей информацией дела у стаи обстояли хуже. Филиппу юноша назвался Василием, но это имя вполне могло оказаться и не настоящим — по мнению Бориса, он почти наверняка его выдумал. Приходилось выкручиваться, придумывая дурацкие и не слишком правдоподобные объяснения и прилагать кучу стараний, чтобы администраторы больниц и поликлиник, с которыми он разговаривал, поверили в выдуманные им истории. Иногда это удавалось Дымкову более-менее легко, но случалось, что собеседников на другом конце провода приходилось по полчаса уговаривать проверить всех пациентов больницы и расспросить дежуривших ночью врачей о том, не обращался ли к ним за помощью некий молодой парень с прокушенной в двух местах рукой. То, что вместе с ним на телефонах сейчас висела вся остальная стая, Бориса утешало слабо. Он вообще не очень-то верил, что они сумеют напасть на след новичка таким образом. Тот, кто промышляет кражами, вряд ли станет официально обращаться к врачу — скорее уж к каким-нибудь своим криминальным дружкам побежит. Но Филипп был непреклонен: проверить надо все, даже самые маловероятные возможности.

Дожидаясь, пока в очередном приемном покое возьмут трубку, Борис включил компьютер и открыл один из файлов с начатым переводом. Большинство оборотней работали на дому или устраивались в небольшие частные фирмы с нежестким графиком: начальство, относящее к дисциплине слишком серьезно, вряд ли стало бы долго терпеть сотрудника, каждый месяц берущего отгул или больничный. Правда, можно было еще поступить, как Илона — завести роман с сыном руководителя компании и таким образом заполучить себе некоторые привилегии, недоступные другим работникам. Но у такой ситуации хватало своих недостатков, потому что теперь Крижевской каждый раз приходилось придумывать особенно убедительный предлог для отъезда из города — чтобы ее кавалер ни в чем ее не заподозрил.

В трубке по-прежнему пищали длинные гудки. Борис положил ее на рычаг и быстро набрал на компьютере пару немецких фраз. Что они там, в больнице, себе позволяют — а если к ним настоящие родственники больных позвонят? Ладно, что у нас там следующее по списку? Вервольф потянулся за справочником, но тут у него у самого заиграл мобильник, и о поисках новичка пришлось на время забыть.

Это опять был Филипп, и его голос сразу же показался Дымкову встревоженным:

— Добрый день, Борис, как успехи?

— Пока никак, — вздохнул Дымков. — Но я еще не всех обзвонил, во многих местах трубку не берут…

— Прервись пока, — перебил его вожак стаи. — Нас к себе охотники вызывают. Я не знаю, откуда, но им уже все известно об Антоне… И о сбежавшем новичке.

Борис охнул и смачно выругался — печатных слов, выражающих его отношение к возникшей проблеме, у него не нашлось.

— Совершенно с тобой согласен, — мрачно пробурчал Макеев. — И тем не менее, надо идти и как-то выкручиваться. Они всех по отдельности к себе вызывают, тебе тоже уже скоро должны позвонить.

— Что им можно сказать?

— Да говори все, как есть, чего уж теперь отпираться. Только один нюанс — где сейчас Антон, ты не знаешь. Типа сначала он остался на даче, а потом убежал неизвестно куда. Пусть они пока по лесам побегают, его поищут, а там поглядим.

— Как он, кстати? — спохватился Борис. — Ты ведь им с Тимофеем звонил?

— Более-менее, — уклончиво ответил Филипп, и Дымкову стало ясно, что дела у Громова пока обстоят весьма паршиво. Но выпытывать у Фила подробности было некогда — теперь залился громким звоном домашний телефон Бориса, и он, наскоро попрощавшись с вожаком, поднял трубку.

Как он и предполагал, звонили охотники. Точнее, один из них — Ким Дольский, старый знакомый Дымкова, тот, кто семь лет назад чуть-чуть не успел помешать Тимофею напасть на Бориса. Услышав его голос, Дымков недовольно скривился: Кима он не любил, и эта неприязнь была взаимной, так что объясняться с ним у вервольфа не было абсолютно никакого желания. Но поскольку в данном ведомстве его мнения никто не спрашивал, с назначенной встречей пришлось смириться, убедив себя в том, что не так уж часто он ездит к охотникам, чтобы сильно из-за этого переживать.

В этот раз Борису велели прийти к трем часам, и он позволил себе опоздать на восемь минут: не такое большое время, чтобы Дольский начал сердиться, но достаточное, чтобы показать ему, что он, Дымков, вовсе не торопится к нему «в гости» по первому же требованию. Охотник, который наверняка догадывался об истинной причине этого мелкого опоздания, встретил его своей стандартной кислой улыбкой и таким же стандартным вымученным вопросом:

— Как поживаете, Борис, все ли в порядке?

— Спасибо, Ким, все просто отлично, — подмигнул ему Дымков и, не дожидаясь приглашения, уселся на один из стоящих полукругом стульев — помещение, в котором охотники обычно встречались с вервольфами, использовалось ими еще и для проведения разных лекций и совещаний. Дольский облокотился на стоящий напротив стол и, скрестив руки на груди, принялся рассматривать своего посетителя усталым и задумчивым взглядом.

— Ну давайте, Борис, рассказывайте, что там у вас произошло в это полнолуние.

— У меня — ничего, — пожал плечами Дымков. Ким нетерпеливо встряхнул головой:

— Не юродствуйте! Нам известно, что один из вас покусал какого-то недоумка, которого вы потом благополучно упустили!

— Но если вы и так все знаете, — спокойно проговорил Борис, — для чего тогда я вам понадобился?

Его собеседник вспыхнул, но от резких слов сумел удержаться.

— Борис, выбирайте, — произнес он ласково-ядовитым голосом. — Или вы сейчас, в неофициальной обстановке, рассказываете все мне, или я задерживаю вас на неопределенный срок, и вы будете несколько раз повторять все то же самое моим коллегам. Причем они, в отличие от меня, терпеть ваши подколки долго не сумеют — со всеми вытекающими.