«Многая лета патриарху, многая лета государю, многая лета Августе! Вон Севира! Вон Амантия (это старший камергер Анастасия)! Ты вполне православен. Провозгласи анафему на севириан! Провозгласи собор Халкидонский! Чего тебе бояться? Юстин царствует. Если любишь веру, анафематствуй Севира и провозгласи собор! Иначе – двери заперты и мы не выпустим тебя». – «Подождите, братие, дайте поклониться алтарю, – отвечал патриарх. – Вы знаете мои труды по православию еще во времена пресвитерского служения». Но все присутствующие кричали: «Анафема Севиру! Провозгласи анафему! Мы не выпустим тебя. Сейчас же объяви!». И анафема была произнесена.

На другой день народ опять кричал: «Вон манихеев, анафема Севиру! Послать общительную грамоту в Рим! Учредить празднество в честь Евфимия и Македония! Внести в диптихи четыре собора!» Патриарх заявил, что все это надо сделать канонически, подождать собора и согласия императора. Но народ кричал: «Двери заперты, впишите в диптихи отцов четырех вселенских соборов!»

Народ начал богослужение пением псалма: «Благословен Господь Бог Израилев, яко посети и сотвори избавление людем своим». По окончании псалма запели «Трисвятое» без прибавления «распныйся за ны». Народ с благоговением слушал архангельскую песнь. Дальше продолжался чин литургии. После возгласа: «двери, двери!» – был прочитан символ веры. Затем все стали в строгом порядке придвигаться к амвону и услышали после поминовения Никейского, Константинопольского, Ефесского, Халкидонского соборов и имена архиепископов Евфимия, Македония и Льва. Вся масса воскликнула: «Слава Тебе Господи!» – и отхлынула от амвона.

Для оформления этого перелома был созван в Константинополе собор под председательством Ираклийского митрополита. Протокол собора послали в Иерусалим, в Епифанию и православному митрополиту Ефрему в Тир. Te быстро откликнулись и донесли о симпатиях их народа к примирению с Римом. Положительные отклики получили и из Сирской Апамеи, и даже из Антиохии. Пример Константинополя освободил умы и совести всюду, кроме Египта.

Итак, Константинополь воспринял программу Виталиана – воссоединение с Римом. Юстин отправил с комитом Гратом донесение папе Гормизду с предложением, чтобы приехал и сам папа. Направлены письма и императору Теодориху. к папе написали письма не только император Юстин и патриарх Иоанн, но и молодой Юстиниан. Последний не был еще соимператором, но фактически, очевидно, уже считался таковым. В начале 519 г. Рим прислал делегацию. В ее составе был диакон Диоскор, родом из Александрии, специалист по греческому языку и восточной церкви, пользовавшийся абсолютным доверием папы Гормизда. Ни на Востоке, ни на Западе собора не просили, и папа думал достичь цели более простым, римским путем. Он прислал свое мнение в форме папского libellus для простой подписи восточных епископов поодиночке. Для Востока такая форма звучала ультиматумом. Вот что предлагалось папой для простой подписи.

«Первое условие спасения, – пишет папа, – состоит в соблюдении правила православной веры и держании отеческих преданий. Поскольку не может быть отменено изречение Спасителя: «ты еси Петр и на сем камени созижду церковь Мою», то сказанное подтверждается и на самом деле.

На апостольском престоле всегда невредимой сохраняется православная вера. He желая отпадать от этой веры и следуя во всем установлениям отцов, мы предаем анафеме Нестория, Евтиха, Диоскора, Тимофея Элура и Петра Монга Александрийских, подобным же образом и Акакия, бывшего епископа Константинополя, ставшего их сообщником и последователем, a равно и тех, которые упорствуют в общении и соучастии с ними.

Посему, как мы выше сказали, следуя во всем апостольскому престолу, мы и проповедуем все, что определено им, обещаясь в будущем времени не поминать при совершении св. таинств имена отлученных от общения кафолической церкви, т.е. не соглашающихся во всем с апостольской кафедрой.

Если же я от этого исповедания позволю себе сделать какой-нибудь обратный шаг, то и сам подпадаю под осуждение тех, которых я сам осудил».

Этот метод подписания с закрытыми глазами папского либеллуса был свидетельством глубокого провинциализма тогдашнего Рима, его наивности и слепоты. С самой границы фактического Востока, хотя еще и в формальных пределах римского патриархата, a именно побережья Адриатического моря, епископы Авлоны, Диррахиума и далее до Фессалоники и островов Архипелага, все, как сговорились, не подписывали либеллус, ожидая, что сделает Константинополь. Константинополь встретил легатов с помпой. Сами Виталиан, Юстиниан и сенаторы встретили легатов за 10 миль от города. Но легаты не пожелали вступить в общение с патриархом, пока не будет выяснено полное согласие с тезисами папы. Никаких обсуждений легаты не допускали. Императорская власть потребовала подписи патриарха Иоанна на другой же день. Патриарх просил изложить папский текст в иной форме. Император объявил иерархии ультиматум. Патриарх сдался. За ним последовали и епископы, собравшиеся в Константинополе, и игумены монастырей, но… эта жертва Востока оказалась непомерной. Ведь требовалось анафематствовать имена не только Акакия, но и следующих за ним патриархов столицы: Фравиты, Евфимия, Македония и Тимофея, из коих Евфимий и Македоний чтились уже святыми. Но ультиматум императора попробовали выполнить.

Перед Пасхой 519 г. легаты вошли в храм св. Софии и сами на престоле вычеркнули из диптиха имена патриархов, указанные папой. На пасхальной неделе народ видел общение патриарха Иоанна с легатами. Казалось, римляне добились полного успеха. Но это только казалось. Вне Константинополя дало себя почувствовать неудержимое сопротивление такому огульному осуждению всех глав столицы, начиная с 484 г., в течение 37 лет состоявших в общении с Акакием. Терпение лопнуло. Из Ефеса раздалось даже осуждение Халкидонского собора. B Фессалонике, когда туда явился из Константинополя один из папских легатов, епископ Иоанн (это было осенью 519 г.), Фессалоникский епископ Дорофей и пресвитер Аристид прямо подняли народную тревогу, пугая предстоящим гонением на православие. Дорофей в целях возбуждения народа на своем местном соборе постановил прибегнуть к крайней мере – прекращению богослужения в окрестностях Фессалоники. Городской и окрестный народ приглашен был, ввиду гонения, окрестить всех еще не крещенных младенцев. Крещено зараз две тысячи. Пред гонением нужно было запастись святыми дарами. И дары корзинами раздавались в кафедральной церкви. В эту накаленную атмосферу попали легат епископ Иоанн и вновь назначенный сюда комит Лициний, ревностный сторонник соединения с Римом. Легату на местном соборе предложено было изменить некоторые пункты и выражения либеллуса. Тот отказался. После этого хозяин, y которого остановился легат, известный как приверженец Халкидонского собора, был осажден толпой в собственном доме и убит. Легата при этом ранили в голову. На другой день легат под охраной властей покинул Фессалонику. Папа Гормизд, конечно, был возмущен и требовал на суд в Рим и Дорофея, и Аристида. B этом император ему отказал, но вызвал виновников в Ираклию для расследования дела. B порядке судопроизводства Дорофей даже сам писал папе. Между прочим он указал на то, что именно он спас жизнь легату. После судебного разбора Дорофей не был устранен, и даже преемником его затем был утвержден Аристид. Так и пришлось Риму примириться с тем, что единение с ним не означает для Востока покорности «под нозе» Рима.

Папа Гормизд (514–523 гг.) вскоре увидел, что римская линия бессознательной православности, конечно, спокойнее. Но, увы, природа человека шире и беспокойнее. Она требует соглашения веры с знанием, с разумом, чего не было на Западе, a на Востоке был избыток. По пословице, сытый Запад не разумел голодного Востока. Налаженное единение опять подверглось риску из-за вопроса чистой доктрины.

За знамя Халкидонского собора всегда боролись некоторые монастыри Константинополя. Особенно акимиты (т.е. «неусыпающие»). Ратуя против Кириллова богословия, они невольно становились друзьями богословия Феодора Мопсуестийского. Но это беспокоило многих: не только компромиссников – «энотиконцев», но и православных. Православные, как и сам Рим, ставили своей задачей мирить Льва с Кириллом. Еще Севир (тонкий ум, хотя и еретичествующий) во время своего константинопольского «сидения» писал в сочинении «Φιλαλήθης» (т.е. «Любитель истины»), что такая задача безнадежна. Но с ним не хотели согласиться. И вот официальное торжество дифизитства при Юстине вновь пробудило «кирилловскую» тоску некоторых монашеских душ. Выразителями ее явились так называемые «скифские монахи» (Иоанн Магненций, Леонтий и др.). Руководящий центр их был в Малой Скифии, в г. Томи (берег Черного моря – Добруджа). Внешней поддержкой для них оказался Виталиан. Он даже был родственник Леонтия. Эта группа скифов принимала Халкидонский собор, соглашалась с Римом. Но находила, что этого мало. Ей надо было спасать сам Халкидон от будто бы прилипающей к нему заразы несторианства. Что якобы несториане контрабандно протаскивают под прикрытием халкидонского флага свою ересь. Надо халкидонские формулы обеззаразить какими-то прибавками. Надо акцентировать речи о Христе-Богочеловеке постоянными добавками об Его божестве. Нажимать на то, что Иисус Христос есть «Единый из Трех Лиц Св. Троицы». Что этот Единый от Св. Троицы распят, пострадал по плоти. Эта формула, кстати, была употреблена и в известном томосе Константинопольского патриарха Прокла. Правда, формула Прокла не тождественна с кирилловой μία φύσις σεσαρκωμένη, но приближается к ней в толковании единения двух природ во Христе.