Среди покровительствуемых Орестом лиц языческого общества была известная философесса, профессор неоплатонической философии, Ипатия. Ее лекции серьезно оценивали и слушатели-христиане, как видно из писаний Синезия, епископа Птолемаидского. B окружении св. Кирилла Ипатию считали вдохновительницей административных мер Ореста в пользу религиозной терпимости. Всегда звереющая при науськивании толпа напала на идущую в Академию Ипатию, обнажила ее, таскала по улицам и затащила в церковь. Тут какой-то фанатик, чтец Петр, забил насмерть измученную Ипатию. Оскорбленное тело Ипатии было рассечено на куски, даже мясо с костей ее было содрано устричными раковинами и сожжено на костре.

Ο внесении имени Иоанна Златоуста в диптихи писали Кириллу даже сами прежние гонители Златоуста. Даже греховодник Акакий писал из Антиохии о возмущении народа против Феодота, не желавшего сначала уступать. Сам Аттик Константинопольский указывал Кириллу на требования народа и, наконец, двора. Кирилл возражал: «Зачислить низложенного Иоанна в епископы – это все равно что Иуду поместить среди апостолов». Кирилл говорит, что его дядя Феофил был судьей на соборе и он – Кирилл – хорошо знает дело. Есть даже основание предполагать, что и сам Кирилл в окружении дяди Феофила был на соборе «под Дубом».

Кирилл не соглашался внести имя Златоуста в диптихи. Но… как показывает все его дальнейшее поведение, при всей его страстности и пристрастности Кирилл был человек смелой воли, умел себя обуздывать в большой церковной политике. Вскоре он понял, что разрыв его дядюшки с Римом был элементарно неумен. Кирилл смело повернул руль и, ради восстановления мира с Римом, внес после 415 г. имя Иоанна Златоуста в диптихи…

Споры о двух природах во Христе оказались догматической болезнью еще более тяжкой, чем затяжные арианские смуты, завершившие трехсотлетний период споров триадологических. Таких же три новых столетия понадобились древней, главным образом восточной, церкви для изживания поднявшихся и никак не улегавшихся споров о двух природах в Богочеловеке. После победы над арианским богословием оно исчезло с поля истории. Ни одной упорствующей арианской церкви не осталось. Наоборот, новые христологические споры не поддались тотальному завершению и победе церкви Вселенской. В результате споров родились и до наших дней остались живыми целые обширные национальные еретические церкви на христианском Востоке.

Антиохийский район восточного богословия раньше других натолкнулся еще на языческую отраву, разлагавшую самый оригинальный, новаторский догмат христианства – вочеловечение Бога. Широкому языческому сознанию была близка идея явлений небожителей в разных формах на земле. Но эти теофании были, по существу, призрачной природы, не нуждались в полноте реальности. Параллельно и в ветхозаветной религии откровения проповеданы были многообразные теофании, a не воплощения. Проповедь евангельского реализма о воплотившемся Сыне Божием легко перерождалась на этой почве восточной религиозности в чистый докетизм. И, по посланиям св. Игнатия Антиохийского, атмосфера сирского и малоазийского районов быстро растворяла проповедь о Рожденном, Распятом и Воскресшем Богочеловеке в докетическую доктрину о призрачном богоявлении. И докетизм еще долго бытовал на этих территориях. Еще через 100 лет в Антиохийском районе некий Серапион проповедовал докетизм и опирался на какую-то свою священную литературу. Маркиониты и гностики III в. довольно пышно цвели в этих же районах. Еще в VI в. здесь упоминаются докеты. По полемическим возражениям и св. Афанасия Великого, и Василия Великого, сирийские докеты проповедовали, что и самая плоть евангельского Христа была «с неба»; ссылались на выражения апостола Павла: «Первый человек от земли смертен, вторый человек – Господь с небесе».

Новоявленное арианство по-своему нуждалось в принижении божественной природы Христа, чтобы проще и рациональнее соединять во Христе природу земную, конечную, с природой небесной, но не абсолютной, a тоже относительной, иначе говоря, упрощать чудо богочеловечества до естественного соединения конечного с конечным. Смелый и грубый Евдоксий так и пишет в своем вероизложении: «Веруем во Единого Господа воплотившегося, но не вочеловечившегося, потому что не душу человеческую принял Он, но стал плотию: не два естества, потому что он не был совершенным человеком, но вместо человеческой души был Богом во плоти». Арианствующий Лукий Александрийский писал: «Посему и вопиет Иоанн «Слово плоть бысть», т.е. Оно сложилось с плотию, но не с душой. Если же бы Он имел и душу, то движения Бога и движения души были бы противуположны друг друту. Ибо и Тот (Бог), и друтая (душа) самоподвижны (αυτοκίνητοι) и определяют себя каждое к различным действиям». Таким образом, человеческая природа здесь взята не вся: отброшена ее душа и заменена природой Божества. Один из видов будущего монофизитства.

Курьез истории, что с арианством сошелся в разрешении этого вопроса о двух природах во Христе самый твердый антиарианин, блестящий богослов эпохи, Аполлинарий Младший (Аполлинарий Старший – это его отец), епископ Лаодикии Сирской. Он был столь строгий, непримиримый «староникеец» на Востоке, что не признавал иерархической власти даже Мелетия Антиохийского, не говоря уже о маленьком Павлине. Под предлогом этих арианских смут он просто объявил себя здесь главой автономной церкви. Как талантливый писатель и профессор, он имел достаточно выдающихся сторонников и приверженцев, и св. Василий Великий в молодости почтительно дружил с ним, и сам великий Афанасий ценил Аполлинария за ревность по никейской вере.

Исходя из платоновской трихотомии (дух, душа и тело) в человеке, Аполлинарий, как известно, заменил в Иисусе Христе третью, высшую часть человеческой природы, т.е. «дух» человеческий (πνεύμα), иначе «ум» человеческий (νους), Логосом Божественным, т.е. Второй Ипостасью Св. Троицы. Но при жизни св. Афанасия это учение Аполлинария не проповедовалось еще громко, a проводилось глухо, не без дипломатии. Так, на соборе 362 г. в Александрии монахи Аполлинария подписали, что «Христос принял человеческое тело не бездушное и не безумное». Но какой подразумевался здесь «дух» и «ум», не было ясно. Афанасий не хотел враждовать с Аполлинарием и молча принял эти формулы. В соседних с Аполлинарием областях уже раздались возражения Аполлинарию. Возражали и Диодор Тарсский, и Флавиан Антиохийский. Но голоса их еще не прозвучали на широком церковном поле. Папа Дамасий в Риме осудил самую доктрину, не огласив имени Аполлинария. По мере распространения и оглашения этой доктрины ее громко осуждали при случае и Мелетий Антиохийский, и Василий Великий, и западные никейцы, сосланные на Восток (Евсевий Веркелльский и Лукифер Каларисский). Но Аполлинарий постарался организовать для себя целую «церковку» из нескольких епископов с главной кафедрой в Вирите (Бейрут). Эти епископы подняли агитацию в защиту своей доктрины. Но шум агитации только повредил им. Он вызвал осуждение их доктрины как еретической с высоты II Вселенского Константинопольского собора 381 г. A затем в эдикте императора Феодосия I 383 г. аполлинаристы приравнены к евномианам и македонианам; им запрещено иметь иерархию и церковные собрания. По смерти Аполлинария огорченные, но и озлобленные его ученики прибегли к самозащите и вместе к нападению на православную церковь довольно сильным и ядовитым способом. Тетради с лекциями Аполлинария они надписали разными именами: то Григория Чудотворца, то Афанасия; то пап – Юлия, Дионисия, Феликса. Подделка поразительно удалась. Правда, уже в VI в. ученый Леонтий Византийский видел эту фальсификацию, высказал в общей форме свой критический взгляд, но он принадлежал к искушенному в науке меньшинству. Большинство же церковных писателей, хотя бы и высокоталантливых, как, например, Кирилл Александрийский (V в.), не искушены были в таком скептицизме и стали жертвами этой широко распространенной подделки. Ученики Аполлинария, прививавшие церкви отраву его догматствования, были им искренно соблазнены, потому что были зачарованы выдающимся профессорским талантом Аполлинария. И самого Аполлинария соблазнил его эллинский талант философствования. Исказив нечто в тайне догмата обожения человека, он чисто по-эллински зачаровался и заразил очарованием своих учеников, тоже эллинов. Они записали: «Только один отец наш Аполлинарий первый объяснил сокровенное для всех таинство воплощения». Почти смешно такое признание. Ведь «объяснить таинство» – значит его упразднить, разрушить. Вот это и случилось с великим Аполлинарием. Вот логика Аполлинария: