Афанасий, однако, должен был длительное время жить на нелегальном положении. Этот отрыв от текущих дел способствовал его литературной деятельности. За это время им написаны «4 слова против ариан», «Жизнь преподобного Антония», только что скончавшегося, верного и активного друга Афанасия, «История ариан» для монахов. Тут он резко выражается ο своих врагах. И ο самом Констанции говорит в тонах смелых и насмешливых. Свое укрывательство Афанасий убежденно защищает в особом своем произведении «Апология моего бегства». Тут он пишет: «Я слышу, что Леонтий Антиохийский, Нарцисс из Нерониады, Георгий Лаодикийский и прочие ариане сплетничают на мой счет и злословят, называют трусом за то, что я не дал им убить меня». Такое поведение Афанасия и богословское его самооправдание поучительны при построении системы нравственного богословия, y нас еще не сложившейся.

Β это же время (356) сослан был на Восток за верность Никее и Иларий Пиктавийский (т.е. из Пуатье).

Расправившись с личными противниками, вершители церковной политики в ставке императора Констанция в Сирмиуме решили начать подкоп и под самую никейскую веру. Сделана была попытка издать императорский декрет ο вере. Это было началом зла, многократно потом повторявшегося в эпоху вселенских соборов в православной греческой империи. Составляли этот декрет, или манифест, ο вере все те же епископы-временщики, или диктаторы. Среди них был (увы, явно ослабевший умом к старости) Осий Кордубский и солидарный с ним по землячеству Потамий Олизиппонский, т.е. Лиссабонский. Формула издана в августе 357 г. и пущена для подписи:

Один из историков думает, что именно эту формулу, следуя за Осием, подписал и папа Ливерий, после чего его освободили из ссылки и он возвратился в Рим. Хефеле, защищая папу, утверждает, что папа Ливерий подписал не эту 2-ю, a 3-ю Сирмийскую формулу, смягченную. Но существа дела это не меняет. Языческий магизм, внесенный латинскими богословами в приемлемое и для нас учение ο каноническом первенстве Римского папы, исторически для нас доказывается.

2-я Сирмийская формула создала целительный перелом в истории антиникейской реакции Востока. Сирмийский «перегиб» исказил православный смысл антиникейства. Оно превратилось в арианскую отраву. Это отрезвило самих антиникейцев. Вызвало с их стороны здоровую православную реакцию. Эта реакция создала распад «единого антиникейского фронта». Он начал разлагаться, выделяя из себя чистое православие.

Таким образом, «победа» на «фронте веры» придворных политиканов-епископов оказалась пирровой победой. От этой победы начинается и падение партии. Она распалась. Из нее начали выделяться крайние арианские яды, через что «восточные» стали очищаться от арианской мути и заразы.

Запад был проще. Стоя на никействе, он просто отвергал 2-ю Сирмийскую формулу как «богохульную». Таков был собор в Агеннах, в Галлии.

Восток был сложнее. На Востоке не было юридически (=канонически) простой ориентации на Никею. Жили и сознавали себя так, будто Никейский Вселенский собор был несущественной подробностью в прошлом. A какой-нибудь Тирский собор 335 г. куда важнее его. На восточном кругозоре были свои расценки и ценности. Например, св. Василий Великий с почтением смотрит на Диания Кесарие-Каппадокийского, который был предстоятелем в дни его молодости. Между тем Дианий был в числе осудивших Афанасия в Тире (в 335). Дианий был и в 340 г. в числе «восточных», уехавших из Сердики и протестовавших в Филиппополе. И вообще «восточные» не были строго монотонны. Наоборот, пестры и разнообразны в их взглядах.

Чисто православные группы:

A) Вот типичный представитель традиционного восточного богословия, без философских школьных пристрастий – Кирилл, епископ Иерусалимский. Около 348 г. он, тогда еще пресвитер, произнес известные слова «Огласительные» – «Κατηχητικαί» и «Тайноводственные» – «Μυσταγωγικαί». Здесь он полемизирует и с Арием, но не называет eгo пo имени (тактика!). Намекает на «тайные ереси в церкви». Но подробнее опровергает лишь Маркелла да Савеллия (понятно!). Излагает катехизис по тексту символа веры, но по букве не Никейского.

B) Люди, воспитанные на Оригене, с субординатистской схемой построения Св. Троицы. Никейский Символ претил их школе.

C) Люди уже с симпатиями к арианству. Но само первоначальное арианство уже иссякло, как бы вымерло. На сцену выступила генерация новых ариан, порвавших с традицией и увлекшихся диалектическими выводами из порочной основной предпосылки арианства ο тварности Сына Божия. Товарищ Ария Секунд Птолемаидский уже казался слишком компромиссным, уступчивым вольному «философу» Аэтию.

Евномий уже не удовлетворялся «мягкостью» взглядов Евдоксия. Пред принятием от Евдоксия хиротонии Евномий подверг его догматическому экзамену.

Аэтий и Евномий упрекали самого Ария за соглашательство. Эти крайние новоариане, однако, проникли в иерархию православных через людей компромисса, чем характеризовалась общая атмосфера на Востоке. Типичным компромиссником, созданным лукавой атмосферой запутанности, был Леонтий, архиепископ Антиохийский. Чтобы быть угодным и господствующим политикам в арианском духе, и большинству православной народной массы, он, например, произносил богослужебные возгласы: сначала невнятным бормотанием по арианской формуле «Слава Отцу через Сына во Святом Духе», a далее громко: «всегда ныне и присно и во веки веков». Недаром он иронически говаривал, показывая на свою седоволосую голову: «Когда растает этот снег, то много будет грязи». Намек на те партийные споры, которые и разразились на Антиохийской кафедре, ибо все держалось на временном компромиссе.

Антиохийская кафедра сначала была захвачена крайними, так называемыми аномеями.

Выразителями и отцами арианской крайности явились светский дилетант-философ Аэтий и епископ Евномий. Сошлись они в Александрии в 356 г. по изгнании св. Афанасия в кружке арианствующих около Георгия Каппадокийца. Аэтий родом из Келе-Сирии, был и ювелиром, и медиком, и софистом. Много скитался в поисках науки. Он был убежден в адекватности eгo силлогизмов самому существу Божию. Наивный рационалист в гносеологии, он утверждал, что «знает Бога так же хорошо, как и самого себя». Устанавливал «определения ο Боге посредством геометрии и фигур». Адекватным определением Бога он считал, по Аристотелю, Его «нерожденность». Все «рожденное» (т.е. и Сын Божий) «иносущно – ετερουσιον». Ему, Евномию, бездушному логисту, пришлась по душе эта система. И Евномий, как верный ученик Аэтия, занялся фанатической критикой единосущия, оперируя, по словам св. Василия Великого, «Хрисипповыми силлогизмами и Аристотелевыми категориями». По Евномию, единственное имя, приложимое к Богу и неприложимое к твари, это «Αγέννητος». Такой Безначальный только Один. Следовательно, Сын только и может быть «созданием и творением». Его имя – «Рожденный». Он не был до Своего рождения. Он «Единородный Бог, Рожденный волею (а не сущностью) Отца». Сущность его не тождественна и неподобна Отчей, хотя Сын Отцу и подобен, как «образ и отпечаток всей энергии и мощи Вседержителя, отпечаток дел, разумов (Λογων) и изволений Отца». «Сын не единосущен (ομοουσιος) и не подобосущен (ομοιουσιος). Он – γεννημα και ποιημα, противоположен Отцу по сущности». По Аристотелю, «ум – часть Божия». Поэтому Бог не более знает ο Себе, чем мы ο Нем. Бог ничего не требует от людей, кроме того, чтобы знали Его. Христианство превращено здесь в логическую систему. Блаженный Феодорит острит об Евномии, что теологию он превратил в технологию τεχνολογιαν.