22 мая 337 г. умер император Константин, крещенный пред кончиной рукой Евсевия Никомидийского. Вместо надгробного похвального слова, за которым, естественно, обратились к присяжному историку Евсевию Кесарийскому, последний заявил, что y него готова целая книга ο Константине, и вскоре выпустил эту «Vita Constantini» в четырех книгах (главах) в тонах официальной дипломатичности. Тут покрыты молчанием все темные трагические факты семейных отношений Константина. Здесь попутно рассказана и история Никейского собора, Тирского и других современных соборов без единого упоминания имен Ария и Афанасия. Конечно, это – рекорд дипломатичности!! …

У императора Константина было три сводных брата. Они родились от первой жены Констанция Хлора Феодоры: 1) Делмаций, 2) Юлий Констанций и 3) Ганнибалиан. По смерти Феодоры Констанций Хлор женился вторично на Елене, от которой уже и родился Константин. Прежние, старшие сыновья Констанция Хлора от Феодоры и их семьи жили на старом месте в Галлии, в Тулузе. Лишь после смерти царицы Елены Константин пригласил из Галлии старших детей ко двору. Из них еще раньше умер Ганнибалиан. Второй сын, Юлий Констанций, имел четырех детей от своего первого брака. Из них позднее сын его Галл был при нем в звании «кесаря». Α οт второго брака y Юлия Констанция родился вскоре много нашумевший сын – Юлиан Отступник. Он приходился, таким образом, племянником Константину Великому.

Сам Константин Великий достиг единодержавия и даже переменил религию, не утратив доверия и популярности. Но не пересоздал этим старой римской ментальности. Войско могло поднять на щите одного из сотни генералов. И даже ближе – из семьи Константина перейти на линию не его сыновей, a его старших братьев. Но придворное окружение, ревнуя ο прямом династическом преемстве семьи Константина, решило устранить возможных конкурентов, непрямых наследников, отдав всю власть детям Константина. И кровавый дворцовый переворот совершился. Евсевию Кесарийскому неуместно было в такой обстановке разглагольствовать при погребении. Да и в своей «Жизни Константина» («Vita Constantini», IV, 68) он скрывает кровавую баню под одной «казенной» фразой: «Войско, узнав ο смерти императора, как бы по вдохновению свыше… единогласно решило – никого не признавать римскими автократорами, кроме детей его». За этими водянистыми словами Евсевия скрыт начальный и головной акт страшной византийской системы, длившейся свыше тысячелетия и даже переданной как бы по наследству Оттоманской империи, где по смерти султана часто убивались все дети от сестер и дочерей султана, как конкуренты прямым наследникам. Этот жестокий закон в Турции только в начале XIX в. отменен султаном Селимом III.

Β момент смерти Константина Великого в Константинополе был второй его сын – Констанций. И кажется, не без его ведома (как не без ведома Александра I совершено убийство Павла I) были убиты братья Константина Великого Делмаций и Юлий Констанций вместе с их детьми. Но двое детей Юлия Констанция все же уцелели. Это Галл – 12 лет и Юлиан – 6 лет.

Власть была разделена между тремя сыновьями Константина Великого по территориям. Старший, Константин II, 21 года, получил Запад: Британию, Галлию, Испанию. Второй, Констанций, 16 лет, получил Восток: Константинополь, Фракию, Малую Азию, Сирию, Египет. Третий, Констант, 15 лет, получил середину империи: Дунай, Италию, Африку. Все три получили титулы Августов. Все были воспитаны уже христианами.

Братья Августы осенью 337 г. съехались для сговора в Viminacium в Паннонии на Дунае. На съезде решено было ради «мира церковного» амнистировать всех сосланных епископов.

B результате Константин II, правитель Галлии, куда входил и рейнский город Трир (Trevirum), отпустил св. Афанасия из трирской ссылки с письмом к церкви Александрийской, что этим он исполнял волю покойного отца, императора Константина.

Вернулись и другие епископы-никейцы на свои почти всюду уже занятые места: Асклепа Газский, Павел Константинопольский, Маркелл Анкирский и т.д. Положение создалось трудное и запутанное. Паствы делились. Сколько было волнений в Константинополе около имени Павла!

Возвращаясь длинной сухопутной дорогой к себе домой, в Александрию, св. Афанасий по пути во многих местах был свидетелем столкновений старых изгнанных епископов с новыми, на их место поставленными евсевианами. Афанасия вовлекали в эти споры как третейского судью. Впоследствии противники Афанасия укоряли его за это как раздувателя смуты.

Β Александрию Афанасий вернулся 23 ноября 337 г. Таким образом, его трирская ссылка длилась два года с небольшим. Александрия приняла возврат Афанасия с радостью. Популярность его еще возросла. Евсевий Никомидийский переживал свое посрамление, ибо постановления Тирско-Иерусалимского собора сводились к нулю. Евсевий Никомидийский начал новую интригу против Афанасия при очень благоприятных для него условиях. Констанций согласился на всеобщую амнистию епископата только под давлением своих братьев Августов Запада. Сам он считал, что надо править в духе местного общественного мнения. A оно, как показал Тирский собор 335 г., было против Афанасия. Рассуждая так, Констанций поддался на внушения Евсевия Никомидийского. И Евсевий с дозволения «свыше» быстро вновь разжег пожар александрийской борьбы партий. Евсевий надумал поддержать борьбу с Афанасием и никейским богословием, объединяя обезглавленных ариан с обезглавленными мелитианами. И не Афанасия, a этого нового возглавителя признавать главой Александрийской церкви. Для этой цели арианствующий пресвитер Пист, от начала бывший с Арием и отлученный еще Александром Александрийским, был поставлен во епископа. Евсевиане писали ему как действительному главе Александрийской церкви и убеждали других епископов признавать его таковым.

Евсевий Кесарийский в это время перестал играть активную роль и около 339 г. уже скончался.

На почве формальной свободы для церковных партий «восточные» теперь не могли неглижировать Рим, который, конечно, уже в кредит был на стороне Афанасия. И вот евсевиане отправляют в Рим осведомительную делегацию с докладом ο деяниях Тирского собора. Текст протоколов повезли в Рим пресвитер Макарий с двумя диаконами. Евсевиане пытались убедить Рим, что Афанасий низложен ими канонически правильно и Рим должен отказаться признавать его. Афанасий тоже не бездействовал. Он послал в Рим тоже пресвитерскую делегацию. Делегация повезла соборное послание от лица всего египетского епископата. B этом послании рассказывается вся закулисная работа Тирского собора, описывается реальное положение в Египте, единодушие его епископата, причем около Писта остается лишь ничтожная кучка. Это послание адресовано было одновременно и западным императорам: Константину II и Константу. A этим Августам доносилось, будто против Афанасия идет народное возмущение, ибо он удерживает в свою пользу хлеб, который Августы именно через Афанасия и жертвовали нуждающемуся населению Египта и Ливии.

Глава посольства «восточных» Макарий очень смутился прибытием в Рим посланцев от Афанасия. Он даже вернулся на Восток за новыми инструкциями. Но оставил в Риме двух своих помощников-диаконов. Te, видя, что донесения Афанасия произвели в Риме сильное впечатление, рискнули на свой страх согласиться на соборный разбор здесь же, в Риме, в их присутствии спорных материалов. Папа Юлий сначала не склонен был вмешиваться в чуждую ему восточную неразбериху. Но затем решился. Посланы были формальные приглашения в Александрию и в Константинополь – пожаловать на Римский собор. Таким образом, из осведомительного посольства, которое имело целью убедить и Римского епископа братски присоединиться к уже соборно выясненному суду восточного большинства, получилась отдача на суд собора Западного деяний собора Восточного (Тирского) как бы в высшую апелляционную инстанцию. Так римокатолики на это и смотрят, что это апелляция всего Востока к суду папы. И римляне формально правы. A «восточные», не юридически мыслившие, формально не правы. Сами виноваты во вмешательстве папы и в создании полезного папскому честолюбию прецедента. Иллюстрация глубоко различной ментальности Востока с Западом, которая и до сих пор плохо сознана и дает опору для бесконечных и бесплодных разговоров ο внешних соглашениях по буквам, a не на трудно выразимой глубине внутреннего понимания – «переживания» догматов.