Окружение Златоуста, конечно, осведомляло его о всех интригах против него при дворе, в обществе, епископате и монашестве. Но Златоуст не хотел приспособляться и карьерно угождать «сферам». Он взрывался обличениями с кафедры легкомыслия придворных нравов. Например, императрице Евдоксии угодно было устроить шумное торжество на площади пред храмом св. Софии по случаю воздвижения тут ее статуи. Это было вызовом Иоанну, его ригоризму. И Златоуст, учитывая интриги двора против него, не стесняется уже обличать нравы императрицы открыто. Он говорит с кафедры: «Вы знаете действительную причину, почему хотят погубить меня? Это потому, что я не распоряжался расстилать перед собой богатых и дорогих ковров, что я не хотел одеваться в одежды, шитые золотом и шелком, что я не очень любил удовлетворять чувственности этих людей.
Меня гонят не за богатство и не за то, что я совершил какое-нибудь преступление. Если бы это было так, то я должен был бы приходить от этого в смущение. Нет, меня гонят за то, что я люблю вас. Еще живо потомство Иезавели. Еще Иродиада беснуется; она пляшет, она требует головы Иоанна. Все устремляется к нечестию…» В греческом оригинале тут бьющая игра слов: «πάντα είς άδοξίαν έκτρέχει». Во-первых, требование «головы Иоанна» есть такое же покушение на голову нового Иоанна. Во-вторых, άδοξία – Адоксия – «злославие» есть обнажение обратного смысла ευδοξία Евдоксии – «благославия».
Война объявлена. Фронт императрицы усиливается обиженными светскими дамами. Евграфия, молодая вдова, озлоблена личным моральным выговором Иоанна Златоуста, зачем она в ее вдовьем положении усиленно рядится и завивает кудри. Информаторы осведомили Феофила Александрийского, что он, получивший грозный императорский вызов на суд, теперь может без страха приезжать в столицу. Уже все созрело к тому, чтобы угроза Феофила Златоусту осуществилась: «He ты меня будешь судить, a я – тебя». Феофил ехал в Константинополь целым флотом с 30-ю епископами и, конечно, с большими деньгами для его царственных «евлогий», т.е. различных подношений и ублажающих обедов. Корректный и наивный Иоанн Златоуст приготовил даже на случай резиденцию для Феофила на время суда. Но это, конечно, было гордо отклонено на месте. Пышная встреча еще на воде в Золотом Роге развернулась при высадке на сушу в целый караван, который мимо св. Софии, мимо всех храмов проехал в уготованные александрийцам апартаменты. Начались пышные обеды и раздача «евлогий». Евграфия была руководительницей угощений и обедов от лица императрицы и дружеских Феофилу правительственных фамилий. Шел открытый заговор против Иоанна Златоуста, и созванный императорским указом собор для суда над Феофилом открыто и без стыда превращался в свою противоположность: в суд Феофила над Иоанном. Съехавшиеся на собор епископы были в лице главарей обработаны Феофилом против Златоуста.
Место собора было указано на той стороне против Константинополя в Villa Rufiniana, называвшейся преимущественно по ее местоположению, как вилла «под Дубом, επι Δρυν». Туда собрались уже 28 епископов александрийского округа и целое объединение врагов Златоуста, озлобленных на него за его суд и расправу на малоазийской территории, в черте митрополии Ефесской. B первую голову в их лагере видим константинопольского «героя», любимца императрицы, личного конкурента Златоуста на славу проповедника Севериана Кавалльского. K этой группе примыкал и Макарий из Магнезии, не подчинившийся митрополиту Ираклиду, поставленному Златоустом вместо свергнутого им митрополита Антония. Место собора «под Дубом» избирается, конечно, по соглашению с местным Халкидонским епископом Квирином, занявшим позицию на противозлатоустовском фронте. Особенно ценными для Феофила голосами против Златоуста явились сирийские земляки последнего – Антиох Птолемаидский и перешагнувший через грань столетнего возраста старый волк утасшего арианского направления Акакий Веррийский. Сей последний, раздавленный на Востоке победой никейского омоусианства, вероятно, ненавидел своего младшего по Антиохийской школе земляка Иоанна за то, что тот не поддался соблазну старых антиохийцев – задержаться на позиции Акакиева омийства, хотя и не дразнил гусей красным знаменем «омиусианства». Златоуст по нравственно здравому чутью отвращался от топтания на этой наболевшей и вызывающей озлобление почве.
Вместе с Иоанном Златоустом держалось около него на законной почве до 40 епископов. Однако старейший по чести в Константинопольской округе (что сохраняется и до наших дней) митрополит Ираклийский Павел примкнул к Феофиловой стороне. Феофил дал ему роль председателя на своем соборе. Хотя императорский указ задачей собора ставил суд над Феофилом, но и для этой прямой задачи Златоуст требовал отвода от участия в соборе четырех его личных врагов: Акакия Веррийского, Антиоха Птолемаидского, Квирина Халкидонского и Севериана Кавалльского. Эту уступчивость Златоуста следовавшие за ним 40 епископов считали излишней и лишь уловляющей в сети Феофила. И так как Феофил, конечно, и не подумал об отводе указанных вождей собора, то Златоуст и отказался идти на него. Феофил только этого и ждал. Собор для двора и столичного общества был законным. Своим отсутствием на соборе Златоуст дал видимую оправданность тому, что подсудный собору Феофил вдруг превратился сам в судию. 40 епископов, окружавшие Златоуста, написали Феофилу запрос: как мог он, возглавитель Египта, явиться судьей в чужом диоцезе?
Иоанн Златоуст был мягче: за себя лично он соглашался явиться на собор, если из него будут устранены четыре лично ему враждебных епископа. Все это было бесполезно, ибо задачей Феофила был захват собора, подстроенный придворными силами, стремившимися свалить Иоанна.
После повторного приглашения Феофилов собор судил Иоанна в его отсутствие. Вменялось ему кое-что из вздорных обвинений. Но главным образом он извергался in contumatium за неявку на собор.
По методу «куй железо, пока горячо» вердикт собора в тот же день подносится императору на подпись и объявляется константинопольскому клиру. Для давления на волю императора кроме вин якобы канонических на плечи Иоанна вешается и политическая вина, crimen laesae majestatis, подрыв императорской власти прямыми обличениями ее с церковной кафедры.
Сама императрица Евдоксия испугалась крайностей этого лжесоборного суда. Но все-таки согласилась пока на удаление Златоуста из столицы. Евдоксия боялась народного почитания Златоуста. И в этом не ошиблась. Выжидательное молчание длилось четыре дня. Златоуст заявил, что он требует правильного соборного суда.
Златоуста тайком увезли через Мраморное море в Никомидию. Но в народе началось брожение. Когда Феофил и Севериан Кавалльский в роли победителей заняли церковную трибуну и начали свою агитацию, поднялся бунт против «александрийцев». Бунтующие кричали: «Утопить Феофила в Босфоре!» Большинство александрийцев, ложно возомнивших о своем победном хозяйничанье в столице, со страху погрузились обратно на свои суда и убежали из Константинополя. Волны бунта перепугали и дворец. В особенности поддалась панике императрица Евдоксия. Житийный биограф Иоанна Златоуста Палладий Елеонопольский пишет, что Евдоксия в своей спальне пережила какое-то явление Иоанна Златоуста. Блаж. Феодорит сообщает, что в эти же дни случилось в Константинополе и землетрясение. Евдоксия потребовала возвращения Златоуста. Она сама послала с особым курьером письмо к нему, уверяя, что она лично непричастна к его высылке и приглашает вернуться в столицу.
Иоанн не хотел было возвращаться в столицу. Он предпочитал сидеть в своем загородном жилище и требовал суда над собой на правильном соборе. Но народ не считался ни с какой диплооматией, a немедленно организовал триумфальную встречу своего героя и потребовал от Златоуста слова. Свое положение Златоуст сравнивал с искушением Авраама в Египте, когда фараон потребовал к себе Сарру, но она осталась чистой. A прелюбодеи посрамлены.
Морально провалившийся в данном случае Феофил отбросил в сторону свою вражду к монахам, которые жаловались на него в столице. Они взяли свою жалобу назад, и Феофил прославлял их как лучших из монахов.
