Дмитрий Данилович с Лестеньковым работали до темна. Последний короб со сжа-той пшеницей привел на молотильный ток на своем тракќторе сам Дмитрий Данилович. С ним приехали и внуки, Антон и Гриша, укладывающие короба. Тут же убежали домой. А он, свалив короб пшеќницы к транспортеру, прошел к топившейся риге, сказал Старику Соќколову Якову Филипповичу:
— Заканчивайте и вы с Шуркой, Филиппыч. Умаялись…
— Продую вот привезенное тобой, пока есть жар, — ответил Яков Филиппович. — Ма-ленько и посижу. А ты-то иди… — И предложил: — Возьми-ка вот печеной картошечки. Го-рячей, прямо из золы. Своих и угостишь. А я вот тебе заверну ее, чтобы не остыла. Оно и облеќгчение душе и телу, коли в руках горячее подержишь и подышишь тепќлом его.
Молотилка смолкла. Через какое-то время и вентиляторы прекратиќли дутье. Транс-портер застыл. И все замерло вроде как в предвестии какого-то непокоя. Это Дмитрий Данилович ощутил, находясь уже дома,
4
За ужином Корины отведали печеной картошки. Обжигаясь, перекатыќвая картофе-лины в ладонях, и впрямь отвлеклись от недужных мыслей. Но как совсем-то их отогнать от себя. Иван, помедлив, как бы одоќлевая что-то в себе, сказал, что зерно, какое было на складах, отправили на станцию. Но вот машины и колесники с прицепами не веќрнулись. Дмитрий Данилович вздохнул, опустив голову. Помолчал, что тут сказать, знакомая исто-рия. Из года в год такое повторяетќся. Сейчас пахаря больше заботило свое Данилово поле. Оно сотвореќно им по Божьей воле. Иначе-то как самому человеку было придти к мысли срыть бугор и засыпать озерцо для поля. И труд на нем должен идти по его, пахаря, ус-мотрению. Поле это подвигало крестьянскую жизнь к тому ладу, какой и должен быть на мужицко-крестьянской Руси. Он прежде всего в осознании себя творцом, как вот сказал хуќдожник, Андрей Семенович. Дому и роду Кориных самой судьбой и наречено отыски-вать этот лад, одолевая всякую неладность. Посторонќние демонические силы то и дело разъединяют тебя с землей. И ты борешься с ними, страдая вместе со своей нивой-полем. Порой одолеќвают терзания, что сделанное тобой сегодня, завтра может быть погублено. Жизнь мужика-земледельца завораживается посулами демиургынов, стоявшими над ним неусыпными стражами. И делу праведному по воле пахаря нет ходу… Но оневоленный крестьянский люд, вроде бы уже свыкшийся с таким собой, полутайно ожидает чего-то необъяснимого и себе самому. И в этом вроде бы безучастном ожидании веселит себя необремененностью.
Заботами пахарей был проникнут и сам коринский дом и все в нем сущное, как живая плоть. Береглась в нем надежда тех, кто уже ушел из него. И этим обременял по-томков коринского рода страданиями и заботами предков рода. Дмитрий Данилович с Иваном, а теперь вот и Светлана, несли это иго на себе. И так выходило, тоќ же для того, чтобы передать его своим потомкам. Надежды на свое светлое будущее не оставалось. Недугом живых Кориных скорбели и обќразы усопших. Скорбели, как скорбят все видящие иконы в храме вместе с молящимися перед ними. Через створ открытой двери в пятистеќнок глядел оберегом на сидевших за столом дедушка Данило, в проќстенке между окон висел портрет бабушки Анисьи. Она сидела на старом табурете, склонив голову, устремив взгляд на свои руки, опущенные на колени… На задней стенке пятистенка — картина "Вечеря семьи". Так назвал ее сам художник, Андрей Семенович. В центре ее Анна Савельевна. Благословенно зрит на своих родичей, собравшихся за большим столом, сделанным дедушкой Данилом. Узорная столешница его — как звездное небо, с которого каждому Корину как бы светит своя звезќда. В лицах на портретных образах стражда неустанно ждущих суленоќго избавления от заневоленности. В глазах матерей печаль о чадах своих. Дедушка Данило бережет в себе за всех надежду, коими и буќдет длиться род Кориных. Он как бы в постоянной молитве о вечносќти дома и здравии живущих в нем. В мысли и входит его молитвенный неизреченный глас: "Дай-то Бог, чтобы исполнились в вас заветы наши". Благость, которую искали Корины-предки, и должна изойти в Коќриных-потомках. Это провиденное наречение коринскому роду, судьба его. В этой их Судьбе как бы и провидится Судьба всего расейского крестьянства. Судьба — суд Божий. Праведников — жалующий, грешниќков — карающих за неподобие в их земном жительстве. Если светлые чаяния предков облекутся потомками в добрые дела — тогда и настанет обновление душ. Чище пребудет и все вокруг. Святая Русь в претерпении под игом тьмы и ждет своего часа. Но каждый раз новым роком отдаляется этот час. Ныне тьма навлеченного демиургызма мешаќет свету, исходящему от праведных дедичей и отчичей. И этот их свет не может пробиться к живым душам нашим, чтобы очистить их от лукавства и обновить.
Это вековечные думы вольного по природе своей крестьянского люда, страждуще-го под остужающим его жизнь ярмом. Думы эти рождаются и дерќжатся в головах избран-ников, хлебопашцев от Бога. Они только и могут, не истлевая, жить в мире своего дома. В не своей, стадной жизни, надежды глохли, как глохнет голос кричавшего при грохоте и скрежете жеќлеза. И вот при таком, неосознаваемым рассудком и не принимаемом душой стадном грохоте и скрежете, похожем на преисподнюю, и надлежит праведному мужиц-кому роду выискивать пути-ходы к ладу и благу.
Дмитрий Данилович с Иваном, отогнав остудные мысли, тут же и задумались как им выйти из очередной нелепицы. Предвиделась непогода. Небо грозилось дождями. Но медлило предупредительно, как бы потраќфляя "раб-отникам", зная какие упреки свалятся на их головы: "Не уловили ситуацию"… "Упустили время".
Иван сказал отцу, что они с Александрой, агрономом колхоза, решили убирать на-прямую. Зерно ссыпать в вороха на концах полей. Тут же предвиделась и другая забота. Через день-два зерно в буртах начнет гореть. А если еще и дожди. Убирать его придется вручную, черќпать ведрами и насыпать в мешки. Не избежать тут и "проработки": не вы-полнили указания, пренебрегли методом.
Дмитрий Данилович тоже рассказал, как шла работа у них на Даниловом поле. Олег Грибков, сын Василия, сел на трактор. А вместо него на короба стали внучата — Ан-тон и Гриќша. Теперь они сладко спят, завтра опять в поле.
Такой вот простой мужицкий выход во избежание большого вреда и нашли два крестьянина, отец с сыном, в тиши своего дома. А можно было и ничего не делать. Раз транспорт от комбайнов отняли, стой и жди новых указаний. Где-то и будут стоять и ждать. Думать-то самому вроде и не положено. Ты — колхозник. Но опять же, если один приказ дали, отдавай и другой: что делать с одной рукой, если друќгой тебя лишили? Кому-то из тех же "раб-отников" и лафа, повод поќсидеть в компании за бутылкой. Присказка на языке: "Председатель поле и сожнет и вспашет сводкой".
Светлана силилась и не могла понять — по чьей же воле, и зачем вынуждается кол-хозный люд к обедняющим их жизнь действам?.. В заќдуманном ею повествовании о де-душке Даниле и доме Кориных испод-воль и накапливались в голове такие раздумья. И вот под воздейстќвием последних разговоров отца и сына возник дерзкий замысел, на-писать заметку в клубной стенгазете. Высказать о том ни Ивану, ни Дмитрию Данилови-чу она не решилась. Это навело бы на них страх. Один вот дом, как мыслящий живой ор-ганизм, и портреты в нем, одобќряли, как ей казалось, ее задум. Они как бы уже ведали о том, что происходило в ее душе. Они были мудрее живых Кориных и потому моќлчаливо благоволили новому человеку, вошедшему в их дом. Знали наќперед и о том, что опосля произойдет, когда она исполнит задуманќное. Грянет грозовой гром с бурей и вихрем. А потом прольется блаќгодатный дождь и все уляжется, осветится солнцем земля. Природа возвеселится, а с ней и души людские. Без бури и грома, проливного дождя, и свету ясно-му, творящему жизнь, не быть. Как в природе, так все и в людском миру. Решила поде-литься своими замыслами с художќником, Андреем Семеновичем. Он выслушал, пораз-мыслил, и решился помочь.
