Когда подошли к машине, стоявшей возле большого дуба на берегу Шелекши, Александра оглянулась. Андрей Семенович смотрел им вслед. Холщевая куртка на нем, распушенные волосы на голове, полотно на подрамнике, гроздья рябины над ним, и они сами, оказавшиеся вроде бы случайно, под этой рябиной, — все это как-то сливалось в осознании ее в единое целое, было и земным и небесным. Эта целостность и выявлялась в картине сотворенного пахарем своего поля. Перенесенное художником на холст оно уже оставалось в вечности, обретало ее через другого сотворителя его, художника, увидевшего в нем целый мир, и указавшего на это другим пахарям.

Дмитрий Данилович, садясь в "Уазик", почувствовал приветливые взгляды на себе дубков, рассаженных им самим с отцом на берегу перед полем. Уловил их зов… Похожее чувство он испытал сегодня утром в лесу, видя, как малая птаха взывала его к искалечен-ным елочкам. Будто дубки и те елочки — родственны. И одинаково опасались грубой силы человека над ними и взывали его к пощаде… Он явственно почувствовал обновленность в себе, причастность к тайным силам, до этой вот поры сокрытым от него.

От Мохова до Есипова считалось три с небольшим версты. Это, если идти тропами. Машинной дороги вдвое больше. В любую заглохшую деревеньку колхоза путь лежал теперь через Большое Село. Помимо председательской конторы там и сельмаг, почта, медпункт, школа. И всякие должностные лица там, к коим приходится постоянно обращаться со своей нуждой.

Иван хотел завести "Уралец", но Светлана отговорила. Сказала шутливо, что не к барину едем себя показать, а к своему брату. Пешком и складней будет. Да вчетвером и не поместиться на мотоцикле. Отцу с Андреем Семенычем и придется "ехать" на своих дво-их. А это уже непорядок.

Из Мохова вышли нарядной стайкой. И как бы поплыли по ржаному полю узкой тропинкой, следуя друг за дружкой. Сразу тут за деревней стоял ветряк Ворониных. Иван успел застать его еще с машущими крыльями. Последним мельником на нам был дед Га-либихин… Ободранные крылья мертвой мельницы долго еще клевали землю, словно ого-лодалое воронье. Андрею Семеновичу вспомнилось, как они пацанами бегали мимо воро-нинского ветряка в Большое село на гулянье в престольный праздник Всех Святых (гово-рили Сесвяты). Гулянье было на большом лугу за маслозаводом и кузницей Галибихиных. Шла бойкая торговля пряниками, конфетами в разноцветных обертках, мороженым, дру-гими разными товарами. Нэпманы миг оживили тогда деревенскую скудность бойким товарцем. Парни в костюмах, в нарядных рубашках, в штиблетах с надетыми на них бле-стящими калошами. Калоши носили и в самую жару и сухость. Чтобы блеск был на ногах, да и штиблеты лучше береглись. На все был свой усмотр, своя мода. Девчата непременно в обновах — сшитых самими или деревенскими портными платьях. В туфлях на каблуках, в тонких чулках, поверх которых белые носочки с каемочной. Носки белые тоже особая мода. Это все Андрюшка Поляк тогда приметил, и теперь, уже художником, все вставало в ярких образах… Вокруг торговых лотков образовывался круг — шло гулянье. Молодежь, взявшись за руќки ходила по кругу, показывалась. Бабы на все глядели с веселыми пересу-дами, мужики по-своему развлекались. Складывался сельский мир, жадный до культуры, скорее своей, самобытной. Веселой, игриво озоќрной, часто и драчливой. Мальчишки ухитрялись стащить с лотков пряник или конфетку. Как у торгашей не украсть. Те, кому это удавалось, хвастались, вызывая зависть у несмелых… Но, как и отчего все пошатну-лось, метнулось в другую сторону, руша вжившийся мирской обычай села. Художник и говорил об этом Светлане и Ивану. Дмитрий Данилович свое добавлял. Поводом для вос-поминаний и послужила тропинка во поле. Она проходила по приметам Андрея Семено-вича, через ветряк Ворониных, место, ставшее теперь полем.

Подошли к погосту. Дмитрий Данилович спросил Светлану, пойдет ли в Есипово Зоя, завклубом?.. Светлана ответила неопределенно: вроде собиралась. И он предложил им с Иваном зайти за ней. Намекнул и о Толюшке Лестенькове — тоже собирался.

От погоста Светлана с Иваном свернули к селу, на прежний гульбищный луг, те-перь без кузницы и маслозавода, густо заросший ивняком, спутником запустения.

Дмитрий Данилович с Андреем Семеновичем постояли на погостном хоќлме, где когда-то высилась их красивая трехкупольная церковь Всех Святых. Помолчали, грустя и переживая, жалея то время. С холма спустились на приречный луг, куда хаживали девки в Троицын день за цветами для венков. Луговина и теперь буйно цвела, но не было девок.

Хожение в гости в праздничные деревни было всегда жданным событиќем сельско-го люда. Гостьба велась не только ради веселия за хмельќным столом. Вызывалась и тягой к сотовариществу. Мужики делились своими разгадами о том, куда и к чему жизнь нынче клонится. Хвалиќлись немудреным опытом хозяйствования. Говорили о доходивших и до них неписаных новостях-известиях. Больше тревожных, чем радостных, в ожидании пе-ремен. Читали "Лапоть", и сами над собой подсмеивались. У баб свои заботы и сокровен-ные думы. Мир единился, роднился, радоваќлся, горевал и множился во дление рода. Про-зревал сердцем и разумом в своей маленькой свободе, вроде и павшей на деревенский мир. Но каждый при этом оставался со своими думами, проворством и умением держать жизнь ладнее другого в своем доме. Одинаковых, похожих семей в тесном деревенском мире не было.

— С Кулякиным, когда они жили в Травникове, гостились наши моховские Измай-ловы, — вспомнил Дмитрий Данилович. — Катали, на валенки их любо было гдядеть… А вы, Поляковы, в есиповским Осей-портным роднились. Мы в Сослачиху к Беловым езди-ли по праздникам. К мельниќкам Ворониным тоже много гостей наезжало.

— Воронины славились в округе, как и кузнецы Галибихины, — отозвался Андрей Семенович. Мастерство и умение наперед всего чтилось… Но вот мир тот наш теперь больше держится памятью. И то у изгнанников, лишенцев. Заставляет их по родине тосковать, а теперь и искать. Как вот о том Антон Ворона, наш поэт сказал: "Отпрыски лиќшенцев ищут не печали, родину прославить предки завещали…" — Художник приостановился под наплывом чувств, досказал: — Не привыкается по плоти русскому человеку к другим-то местам. Природа его такая — постоянство. По себе вот сужу.

На подходе к Есипову вышли к дороге. На лужке за кустарником разросшегося все того же ивняка, увидели Татьяну Носкову. Обычай такой: погоди гостя, идущего за тобой. Компанией веселей. Татьяна была сродни Александре по матери.

Дмитрий Данилович смутился. После сева мельком встречались с ней в магазине или в конторе. Иногда и на улице. Здоровались и расходиќлись. Вроде торопились куда. А тут столкнулись нос к носу. Не отверќнуться, не пройти мимо. Татьяна не скрывала, что рада встрече. Смотрела без стеснения, даже озорно. Чего доброго, еще по дороге при ху-дожнике под ручку подхватит…

Татьяна стояла, как явленная чудом, за канавкой в зелени куста. В сиреневом пла-тье-костюме, простоволосая. Русые пряди густых волос прибраны с боков зажимами. Не прятанное от солнца и ветра лицо чуть огрубело и румянилось здоровьем. Глаза теплые, с веселыми искорками. Вся вольная, независимая. Не избежать сегодня Дмитрию Данило-вичу греховных разговоров с нею. Рано или поздно это случится, раз он, муќжик, опускает глаза… О сегодняшнем свидании с Татьяной он не поќдумал. А она — знала…

Анна настояла, чтобы он пошел в гости, сказала: "Что же томиться-то, не часты ныне праздники. И сходи, побудь на людях…" А он в нерешительности сидел возле ее кровати, мешкал. И Анна повторила: "Так поди, собирайся…" И вроде как улыбнулась, словно маленькому, поощряя на шалость.

Сейчас при встрече с Татьяной и увиделась Аннина материнская улыбка, прощаю-щая шалости.

Татьяна первым делом и спросила его об Анне, проникшись враз забоќтой. Спроси-ла жалеючи его и Анну. Спохватилась, поздоровалась и с Андреем Семеновичем.