В российской фантастике большие перемены. Грозная "четвертая волна", вспухшая еще в начале восьмидесятых, сначала потеряла большую часть мощи от удара о тупые волноломы госкомиздатов, после раздробилась о рыночные пирсы и то, что она вынесла на книжные лотки, можно пересчитать буквально по пальцам. Но зато — какие имена!

Вячеслав Рыбаков. Писатель от Бога. Пишет мало, но практически все, им написанное, неправдоподобно талантливо. Как соавтор сценария фильма Конст. Лопушанского "Письма мертвого человека" получил Госпремию РСФСР. Издал пока две книги: роман "Очаг на башне" в некогда нашумевшей серии "Новая фантастика" и сборник "Свое оружие". И то, и другое сейчас в принципе невозможно достать: разошлось по любителям. Сам себя считает невезучим: бесконечно долго не может выйти четыре года назад подготовленный сборник "Преломления", тормозится книга в серии "Русский роман"… И в то же время опубликованный в "Неве" новый роман "Гравилет "Цесаревич" (произведение, на мой взгляд, очень сильное) получает престижнейшую премию Бориса Стругацкого "Бронзовая улитка" как лучший фантастический роман 1993 года. И пренебрежительно игнорируется номинаторами Букера…

Андрей Лазарчук. Автор, поразительно интересный для наблюдения: начал с несложных по форме, но глубоких философских рассказов, в повести "Мост Ватерлоо" перешел к социально-психологической литературе, потом напечатал жесткий триллер "Иное небо" (профессиональная премия "Странник" 1994 года)… Напечатанный в новом литературном журнале "День и ночь" роман "Солдаты Вавилона" (завершающая часть трикнижия "Опоздавшие к лету"), похоже, произведет в литературе большой шум — экспериментальная по форме философско-мировоззренческая проза такого масштаба появляется далеко не каждое десятилетие. Впрочем, шум будет лишь в том случае, если литературный истеблишмент снизойдет до чтения "этой фантастики"…

"Эта фантастика", впрочем, давно и прочно осознает, что "толстая" литературная периодика скорее предпочитает публиковать посредственные реалистические произведения, нежели талантливый, но "не вполне реалистичный" роман. Более того: современное литературоведение просто не готово воспринимать современную фантастику. Как это ни парадоксально, профессиональным критикам не хватает профессионализма, когда они берутся говорить о произведениях, скажем, Стругацких. Уровень мышления нужен другой. Не выше, не ниже — просто другой.

Та же история с романами и повестями Андрея Столярова. Он любит рассказывать одну историю из своей биографии. В самом начале восьмидесятых он предложил издательству "Молодая гвардия" (тогда лишь оно более-менее регулярно издавало отечественную фантастику) сборник. Рукопись ему вернули с сопроводительным письмом, из которого следовало, что повести его прочитаны, но совершенно не восприняты. Пожав плечами, Столяров предложил тому же издательству рассказы, которые считал неудачными. На этот раз ответ был более благожелательный. Из чисто спортивного интереса Столяров отослал в "Молодую гвардию" свои ученические рассказы (у каждого автора есть папка, в которой хранятся первые опыты — писатели вообще народ сентиментальный). И получил в ответ следующее: "Ну вот! Можете же, можете! Удивительно быстро прогрессируете, как писатель!"

К сожалению, как дальше "прогрессировать" в эту сторону Столяров просто не представлял. И книжка в "МГ" так и не вышла… Зато вышли другие. Сборник "Изгнание беса" получил премию "Старт" как лучшая дебютная книга фантастики, медаль имени Александра Беляева, два рассказа из него — читательскую премию "Великое Кольцо". А сборник "Монахи под луной", в конце концов, оказался премированным буквально насквозь: одноименный роман — премия Бориса Стругацкого, повесть "Послание к коринфянам" и рассказ "Маленький серый ослик" — премия "Странник"… Пишет Столяров, как правило, вещи очень мрачные по настроению, его мир — царство Апокалипсиса. И, в то же время, он тонкий стилист: проза его холодна и совершенна, как поверхность полированного стального шара…

Поразительно, подумает непредубежденный читатель. Поверить автору статьи, так эти писатели должны популярность иметь немереную, — вон премий-то сколько! А о них, вроде, и не слышно ничего… Может быть, подумает непредубежденный читатель, для фантастов они, эти писатели, и хороши, а вот по сравнению с Большой Литературой (он так и подумает, непредубежденный читатель: оба слова с большой буквы) — не тянут…

Странные представления сложились у наших читателей о фантастике. "По сравнению с Большой Литературой вся фантастика чиха не стоит — все эти звездолетные бои и чудовища с колдунами…" Фантастика — слово почти ругательное. Ее либо любят и ценят, либо презрительно или равнодушно игнорируют — всю разом, всю без разбору. Вот попробуй назвать Булгакова фантастом — да это же воспримут почти как оскорбление! "Как?! Булгаков фантаст?! Да как же вы его смеете равнять со всякими там…" — и дальше перечисляют, с кем. А я, изволите ли видеть, никого ни с кем не равнял. Я, знаете ли, сказал, что Михаил Афанасьевич фантастические произведения писал. Или вы полагаете, что "Мастер и Маргарита" — кондовый реализм? А "Роковые яйца" — что, РСФСР действительно переживала "куриный кризис"? На что же вы, батенька, обижаетесь?

И что это вы, вообще, за деление придумали: Большая Литература — это, значит, хорошо, а фантастика — стало быть, плохо… Что, в Большой Литературе графоманов нет? Или в фантастике — литературных шедевров? Что? Есть? Тогда какого лешего кривить губы при виде звездолета на обложке — может, это Лем! Или презрительно морщить нос от марсианского пейзажа на другой может, это Брэдбери! Или хихикать от супермена в одних шортах на третьей может, это Стругацкие!

Просто не знаю, кого благодарить за то, что сидят фантасты — все, гамузом! — в этой загородке с оскорбительной надписью "не Большая Литература". Может, господина Хьюго Гернсбека, создавшего в 1926 году первый специализированный журнал НФ? До этого момента никому и в голову не приходило выделять фантастику в отдельную епархию. Мэри Шелли — литература. Уэллс — литература. Олаф Стэплдон, Карел Чапек, Олдос Хаксли — литература. Но это уже, скорее, по инерции. А вот Теодор Старджон — это, знаете ли, фантастика. И Урсула Ле Гуин — извините, тоже. А вот Оруэлл — наш, Оруэлла мы фантастам не отдадим. И Борхеса — тоже.

А может, товарищей из ЦК КПСС благодарить? Тех, которые в приказном порядке обязали некогда советскую фантастику быть близкой народу, понятной ответственным работникам и звать молодежь во втузы и светлое будущее? Те, которые вышвырнули в Париж Евгения Замятина, тщились сделать Булгакова мелким чиновником, отказывали жене Александра Грина в праве быть похороненной рядом с мужем, ломали в лагерях Сергея Снегова, травили Стругацких, возносили графоманов — что в фантастике, что в прочих областях литературы, — одинаково конфисковывали рукописи — и у Василия Гроссмана, и у Вячеслава Рыбакова…

Есть такой литературный метод — фантастика. Как любой литературный метод, как любое литературное направление, его можно рассматривать как отдельный предмет исследования, профессиональных интересов. Но с какой стати именно этот метод стал объектом пренебрежительного отношения, а люди, в нем работающие, все разом попали в литераторы второго сорта?

Впрочем, мне не обидно за покойных Немцова, Охотникова и Гамильтона, равно как и ныне здравствующих Казанцева, Медведева и Ван Вогта. Мне обидно за Стругацких, произведения которых не понимают второстепенные литературоведы, берущиеся о них писать — а литературоведы высшего класса либо считают это делом ниже своего достоинства, либо (как великолепный исследователь А. Зеркалов) некогда начав, в конце концов отступаются — негде печатать такие работы… Мне обидно за Вячеслава Рыбакова, который никогда в жизни не сумеет мало-мальски достоверно описать какой-нибудь "сопространственный мультиплексатор", но воспринимается критиками так, будто он пишет книги о роботах. Мне обидно за Андрея Лазарчука, чьи философские концепции уже не в состоянии воспринять традиционная аудитория фантастики — а другой аудитории у его книг нет. Мне обидно за Андрея Столярова, который сам вынужден подводить литературоведческую базу под то направление, в котором он работает — ибо знает, что ни один профессионал за это не возьмется. Не потому, что эта задача ему не по плечу, а потому, что слишком много чести сравнивать Столярова, скажем, с Дюрренматтом…