М.Д. (перебирая кипу своих листков): Секундочку… Не болели ли вы чумкой… Не ударялись ли головой… Не было ли среди ваших предков шизофре… Да где же он? Ага, вот! (читает по бумажке) Почему, по вашему мнению, до вас такая книга никем не была написана?

Д-р КАЦ (бросив изумленный взгляд на Арбитмана): Разве никем?

М.Д. (растерянно): Кажется, никем…

Р.А. (с угрозой в голосе): Никем-никем! Факт.

Д-р КАЦ (с удивлением): Как — никем? А кто же ее тогда написал? Ничего не понимаю.

Р.А. (со вздохом, постукивая по циферблату своих часов): Мессир, время. (Дубровскому) Доктор хотел сказать, что уже устал. Пора заканчивать.

М.Д. (просящим голосом): Ну, еще один самый важный вопросик! (Усиленно роется в бумажках) Где вы были в ночь с девятнадцатого на двадцать первое… в ночь с пятого на десятое… в Варфоломеевск… Вот он, вопрос! (Читает) Скажите, профессор, а будет ли у вашей книги продолжение?

Р.А. (выразительно постучав пальцем по лбу): Кхэ-кхэ…

Д-р КАЦ (устало): А вы что, хотите продолжения? Ну, честно?

М.Д. (напрягшись, честно): В гробу я его видал.

Д-р КАЦ и Р.А. (радостно, хором): Все там будем! Спасибо за внимание!

Беседу и не думал записывать,

а просто выдумал ее из головы

Данило АРКАДЬЕВ,

штат Арканзас

Потрясенный "Необходимым предуведомлением" Александра Щеголева, спешу заверить:

1. К калмыкам всегда относился достаточно терпимо.

2. Идентичность Штерна Ларионовой сомнению не подвергаю.

3. Адольф Гитлер для меня сначала лучший друг и лишь потом уже рейхсканцлер.

Читатели-то, может быть, и догадались, а вот действующие лица оторопели до полного забвения ролей. Ошеломление сорвало с присутствующих маски и явило лица.

Родригес стал Щеголевым, Логинов — Витманом, Брайдер — Чадовичем. Подобно гробам в фильме ужасов раскрылись картонные коробки, и из них выглянули ошарашенные физиономии Байкалова и Казакова. Упаковка с надписью "Сифон бытовой. Свияга" была продырявлена изнутри тычком костыля, и в отверстии возник чей-то нестерпимо знакомый глаз. У Лазарчука со стуком упало искусственное сердце. Ланцеты обернулись корнцангами и наоборот. Зал резко изменил геометрию — это у дома номер восемнадцать поехала крыша. Сквозь Нобелевку отчетливо и зловеще проглянул "Гамбургский счет".

Пожалуй, одна только Ларионова-Штерн не ударила в грязь лицом. Слабо ахнув, она лишилась чувств, но из образа не вышла.

А в целом, конечно, мизансцену надо было спасать.

Первым попробовал спохватиться Щеголев, но второпях напрочь забыл национальность своего террориста и с перепугу растянул кончиками пальцев уголки глаз, за что в другое время неминуемо схлопотал бы в лоб от Вячеслава Рыбакова.

Но, к счастью, тому было не до Щеголева. Страшно вскрикнув, кинулся Рыбаков на самозванца, ибо, не будучи Лемом, тот явно не был достоин плевка! И быть бы трупу, не случись рядом Руденко и Брайдера, прикинувшегося, как выяснилось позже, Чадовичем просто так, по старой милицейской привычке. Вырвав полузадушенную жертву из цепких пальцев Вячеслава, господа офицеры заткнули ей рот штанами и под заломленные локотки внесли в туалет — выспросить, где он, вражина, дел труп классика.

Дверь за ними закрылась. Стало страшно.

Свита псевдо-Лема метнулась к дверям, однако была перехвачена. напрасно бился в ухватистых многочисленных руках престарелый стукач Казанцев, крича, что и не Казанцев он вовсе, а Шапиро, не верите — спросите у Лаврентия Павловича или на худой конец у доктора Каца… Уже снимали люстру и ладили к крюку петельку.

Но тут шведский король (сообразительный такой старичок) ударил в пол скипетром и, распахнув осколчато-ажурные двери, провозгласил что-то по-своему, по-шведски.

Толпа раздалась. Санкт-петертурбцы подвинулись влево, мастурбореалисты — тоже. Торопливо кланяясь, вбежал кабельмейстер и сноровисто опутал помещение какими-то шлангами. Затем в залу влетела Луиза Тележко со сворой телевизионщиков. Отшатнулась, увидев прилаживаемую петлю.

— Снимите! Снимите немедленно! — вскрикнула она в ужасе. Крупным планом!

И, обнажая микрофон, устремилась… Все взглянули на того, к кому устремилась Луиза, и оторопели вторично. У окна, негромко беседуя с порядочным книгодеем Ютановым, стоял — заклепать мои карие очи! — ну вылитый Станислав Лем!

— Падам до ног пани!! — старательно выговорил пан Станислав, принимая микрофон. Затем уставил без промаха бьющий глаз на кого-то в толпе. — Панове! — возвысил он голос и вдруг черт его знает с чего перешел на русский: — Известно, что плохой писатель, как правило, плохой человек. Взять хотя бы питерских маргиналов. Одного абзаца достаточно, чтобы понять моральную ущербность авторов. Да что абзац! Там на одни морды посмотреть — сразу видно, что жулики…

В толпе гневно заворочался необъятный Витман. Послышалось сдавленное:

— Кто маргинал? Я маргинал? Это ты маргинал! И отец твой маргинал! И дед маргинал!..

Щеголев стоял желтый, как Родригес.

Шведский король насторожился, опять ударил в пол скипетром и к очередному изумлению присутствующих направился в сторону туалета.

— Нельсон Карлович Двойной! — возгласил он, распахивая дверь с изображенным на ней тонким девичьим профилем.

И жуткая троица вновь предстала глазам собравшихся. Лицо задержанного выглядело несколько разбитым. На господах офицерах лиц не было вообще. Оба хлопотали и шестерили вокруг лжепана Станислава, бережно вправляя ему руки в плечевые суставы и с немыслимой деликатностью сажая на место изъятые в процессе допроса зубы.

— Нельсон Карлович?..

Публика так и обомлела.

…А Казанцева, кстати, звали вовсе не Шапиро, а Митькой. Удрал, пакостник, воспользовавшись общим замешательством.

А знаете, я понимаю устроителей этого хоть и не предумышленного, но, черт возьми, грандиозного безобразия. "Гамбургский счет" — он ведь, как жена Цезаря: чуть что — развод и девичья фамилия. И где тот Арбитр (Гай Петроний), чья беспристрастность не вызывала бы сомнений ни у кого?

Стругацкий, что ли, Борис Натанович?

Так ведь известно, что Стругацкий давно уже управляется дистанционно с помощью приборчика, смонтированного в пластмассовой мыльнице. Столяров, правда, божится, что мыльницу эту он носит с собой исключительно из гигиенических соображений (на тот случай, если, скажем, по ошибке поздоровается за руку со Щеголевым), но, заклинаю вас, не верьте этому…

А если не Стругацкий, то кто? Компьютер, что ли?

Так ведь Столяров и под компьютер клинья подбил. В течении месяца он промывал ему платы коньяком "Наполеон", заботливо выбирал и звонко щелкал на ногте компьютерных вирусов, так что теперь при одном лишь появлении Андрея Михайловича по монитору прокатывалась волна нежности…

Вот потому-то и был выписан из-за границы Сидоровичем старый гамбургер, в младенчестве — русский эмигрант, Нельсон Карлович Двойной, знаток всех видов единоборств, крупнейший авторитет по сведению счетов — от гамбургского до контокоррентного.

Вспомним, что не к кому-нибудь другому, а именно к нему, Нельсону Карловичу, летом 1943 года прилетали инкогнито в Буэнос-Айрес Адольф Шилькгрубер и Иосиф Джугашвили — доиграть ту самую партию "в три листика", с которой, собственно, все и началось. И хотя вторая мировая завершилась, как известно, сокрушительным поражением фашизма — это результат для публики. Имя настоящего победителя знает лишь Нельсон Карлович. Знает, но не скажет.

Для пущей беспристрастности "Гамбургский счет" пришлось загримировать Нобелевкой, а самого Нельсона Карловича — Лемом. В противном случае Столяров успел бы смастерить еще одну мыльницу.