— Вот с этим-то мы и пытаемся разобраться, — пояснила я. — Некая группа лиц женского пола, захватывающая в плен лиц мужского. Бьют, пытают, убивают, также лечат от алкоголизма…

Водитель рассмеялся.

— К сожалению, не могу объяснить подробнее, — продолжала я. — База у них на старом кладбище, и они иногда выряжаются покойниками…

— Погодите-ка, погодите, — мужик вдруг стал серьезным. — Где-то я уже слышал что-то подобное. Вы серьезно говорите или смеетесь?

— Куда уж серьезнее.

Мужчина задумался. Я первой нарушила молчание, уточнив, правильно ли поняла: он — врач-психиатр?

— Да, — кивнул водитель и представился: — Сочинский Павел Леонидович.

Я тут же извлекла из сумочки бумажку с телефонами, написанную сегодня медсестрой элитной психушки, и продемонстрировала Павлу Леонидовичу.

— Этих людей, случайно, не знаете?

— Володю знаю, — кивнул он. — И это телефон нашего учреждения. Простите, а откуда у вас эти данные?

Я пояснила. И тут Павел Леонидович в самом деле вспомнил…

У них в психушке сейчас томятся два типа, в свое время прошедшие лечение от алкоголизма. От алкоголизма-то их вылечили, но потом они совершили по какому-то преступлению, были признаны невменяемыми и сейчас по приговору суда проходят принудительное лечение. Оба неустанно твердят про каких-то амазонок.

— Это не мои пациенты, — сообщил Павел Леонидович. — Поэтому я сразу и не отреагировал. Но наши обсуждали эти случаи. Нам показалось странным: у двоих одинаковые мании, причем нетипичные.

— Они могут оказаться вполне нормальными людьми, — заметила я. — Ведь в психушках на Руси всегда томилось много абсолютно здоровых людей.

— И сейчас томятся, — усмехнулся Павел Леонидович. — И по доброй воле к нам попадают.

— То есть как? — не поняла я.

— Ну… Разные бывают случаи. Неужели не понимаете, что я имею в виду?

Я понимала. Лицо, заболевшее после совершения преступления тяжелой болезнью, препятствующей отбытию наказания, может быть досрочно освобождено. В перечень заболеваний входят, например, прогрессирующий инфильтративный туберкулез и психические расстройства. Специально туберкулезом никто заболевать не желает. Но почему бы не заделаться патентованным психом? Поэтому и косят — вдруг получишь освобождение от отбывания наказания? Да и на момент совершения преступления тоже неплохо оказаться психом. Что с психа возьмешь?

Вслух я сказала:

— Предполагаю, что вы имеете в виду один известный адресок на Арсенальной улице. Вы, случайно, не там работаете? Или у нас несколько спецпсихушек в городе?

Я попала прямо в точку.

«Афганец сам пойдет с ними встречаться? — подумала я. — Или опять мне придется?» Посещение дома семь на Арсенальной набережной и домов девять и одиннадцать на Арсенальной улице никогда не было мечтой моей жизни[3].

— Данные этих пациентов и номера отделений я для вас узнаю, если хотите.

— Хочу, — сказала я.

Тут мы как раз оказались у ворот, закрывающих въезд во двор, я велела Павлу Леонидовичу посигналить, а когда приоткрылось смотровое окошко, показала свой светлый лик, высунувшись из машины. Ворота нам тут же отворили и проводили нас в комнату, где восседал Афганец вместе с магом Альбертом Михайловичем и рядом соратников.

— А это ты кого привела? — прорычал любимый, когда маг целовал мне ручку.

— Альберт? — воскликнул мой водитель.

— Паша, какими судьбами? — воскликнул известный маг.

Афганец посмотрел на меня вопросительно, я приблизилась к нему и быстро описала ситуацию. Маг с психиатром тем временем бурно радовались встрече. Затем Альберт Михайлович представил Афганцу Павла Леонидовича как нужного человека в нужном учреждении.

— Где ты его подцепила? — с легкой улыбкой на губах поинтересовался Афганец и, не дожидаясь моего ответа, пояснил психиатру: — Светлана Алексеевна обычно успевает сделать больше дел, чем все мои подчиненные, вместе взятые. А уж когда вместе с ней ее подруга… — Лешка закатил глаза. — Правда, расхлебывать потом приходится мне. И заметать следы за этими двумя дамочками.

— Ты забыл сына и брата, — скромно напомнила я.

— О вашей семейке я не забываю никогда, — сказал Афганец. — А если и случится такое чудо, то вы тут же напомните. Какой-нибудь очередной пакостью, сделать которую не придет в голову ни одному нормальному человеку.

— Да, Светлана Алексеевна даже за короткий период нашего знакомства успела сделать много дел, — многозначительно улыбнулся Павел Леонидович.

Афганец же быстро стал серьезным и всем раздал задания. Павлу Леонидовичу, явно вознамерившемуся получить прибавку к жалованью, — звонить своим коллегам и выяснять, за что томятся интересующие нас лица, молодцам — ехать на места последних происшествий (в частности, в наш двор), мне же на пару с Альбертом Михайловичем предложил спуститься в подвальное помещение, где томились амазонки.

— Может, мне какой простыночкой обернуться? — предложила я скромно. — Для большего эффекта.

— Их в самом деле не помешает встряхнуть, — поддержал меня Альберт Михайлович. — Тогда будут более податливы. Еще бы немного загримировать Светлану Алексеевну…

— Это не проблема, — сказал Афганец. — Бабой-ягой она смотрелась великолепно. Покойницей будет еще краше.

Лешка тут же позвонил гримеру, уже один раз со мной поработавшему, с требованием приехать к Московским воротам. Я же поинтересовалась, связаны ли амазонки, а то как-то не хотелось заходить к ним без охраны: ведь не могу же я с того света с охранниками прибыть.

— Сможешь и прибудешь, — сказал Афганец, а когда приехал гример, велел преобразить не только мой облик, но и двух своих парней. Девицы же не могли точно знать, кто погиб во взорванной машине. Правда, парней и без грима можно было бы использовать в качестве натурщиков для плаката, рекламирующего какой-нибудь фантастический роман о пришествии на Землю космических чудовищ: они вышли и лицом, и фигурой. Подозреваю, что и мыслями тоже.

Девицы были связаны по рукам и ногам, более того, прикованы за одно запястье каждая к батарее. Свет мы в подвале решили не включать, а войти с зажженными свечками, обернутые простынями. Будем действовать методами амазонок.

Обе девицы при виде нашей троицы издали истошные вопли.

— Это мы, — произнесла я. Молодцы тихонечко подвывали, создавая фон. — Вот пришли вас проведать. Нехорошо было нас убивать. Ох, как нехорошо.

— Уйдите! Уйдите! — завизжала одна из девиц.

— Мы ничего не делали! — закричала вторая. — Мы только подчинялись приказам! Нам приказали проверить, где вы взорвались. Вам в машину установили бомбу с часовым механизмом. Но это не мы! Это другие! Мы только поехали искать место…

— А покойников вы изображали? На кладбище? Вот нам и сказали те, чей покой вы потревожили: отправляйтесь назад, объясните этим амазонкам, чтобы убирались с нашего кладбища.

— Мы не изображали покойников, — прошептали девушки. — Это ритуал, дающий силу. И мы должны на него одеваться в белые одежды. Они символизируют очищение. При чем здесь покойники?

— А кого же вы носили в гробах? — спросила я.

Парни прекратили выть и тоже внимательно слушали.

— Посвящаемую, — ответили девушки хором. — Нас тоже носили, когда мы принимали посвящение.

«Да это же какая-то секта!»

— А во что вас посвящали? — уточнила я.

— В ряды священных воинов, — сказали они.

— А какие цели преследуют священные воины?

— Восстановление справедливости. Борьба за освобождение из рабства. За независимость.

Боже, неужели какая-нибудь очередная Великая Миссия? Уже наслышаны про всяких фанатиков, считающих себя избранными то ли богами, то ли людьми, которые действуют, не считаясь ни с кем и ни с чем, потому что цель у них оправдывает средства. Самое же страшное в том, что они иногда добиваются успеха.

— За чью независимость вы боретесь? — спросила я.

— Она не покойница! — вдруг закричала одна из девушек.