Афганец про эту адвокатскую контору, конечно, знал и, как выяснилось, даже сам пользовался ее услугами после безвременной кончины того человека, от которого унаследовал свою империю. Ее же услугами пользовалось немало Лешкиных знакомых и их родственников.

Лешка туда съездил лично и обрисовал ситуацию. Поскольку Алексей Петрович и все его окружение считались клиентами ценными и постоянными (более того, адвокаты знали, кто он такой и сколько всего имеет), так что тут же взялись за дело.

— Так Ипполита к ним обращалась или нет? — уточнила Верка.

— Нет. Зачем ей? Она же знала, где лежали прабабкины деньги. Вспомни: Ипполита ездила к ней незадолго до смерти. По всей вероятности, прабабка ей все рассказала. После смерти прабабкины адвокаты (иностранные) связались с Ипполитой. Это обычная практика на Западе. За тот процент, который получили прабабкины адвокаты, они должны были с Ипполиты пылинки сдувать. И, по всей вероятности, именно это и делали.

— А потом она что, перевела деньги в Россию? — подал голос Костя.

— Думаешь, она такая дура? — воскликнула Верка. Охранники тоже посмотрели на братца, как на полного идиота.

— Никогда не следует недооценивать противника, — заметила я. — Если бы она была такой дурой, то никогда бы не организовала эту шайку амазонок. Конечно, она перевела часть денег в Россию или привезла наличными, что более вероятно. Замок-то на что-то надо было строить. Но она вполне могла открыть счета Макарову и его людям за границей и переводить оплату туда. А потом избавилась от них. Деньги вернулись к ней.

— Но если счета были открыты на других людей?.. — воскликнул Костя.

— Этого никто не знает, — ответила я. — И вообще это только предположение. Она могла убить их всех за то, что они знали про подземные лабиринты. Могла за деньги. Могла за то и за другое. Повторяю: это — только одна из версий.

Сынок спросил, почему я собираюсь именно в Швейцарию. Прабабкины деньги лежали там?

Перед тем как ответить, я вздохнула. Ситуация с прабабкой тоже оказалась запутанной. Она эмигрировала из России во Францию и много лет жила там, но на старости лет перебралась в Швейцарию, купила себе небольшой домик, в котором и умерла. У нее остались счета и во Франции, и в Швейцарии. Лежавшие во Франции деньги она оставила другим родственникам, своим сыновьям — гражданам Франции, родившимся там. Возможно, для того, чтобы они не предъявляли к Ипполите претензий. Но, скорее всего, они до сих пор не знают о существовании Ипполиты. Бабка всегда была скрытной, Ипполиту разыскали ее адвокаты, которые не имеют склонности трепаться направо и налево о желаниях клиентов. Французские родственники получили какие-то деньги и успокоились. Они вполне могли решить, что это все, что осталось от бабки. Домик в Швейцарии, по завещанию, был продан для оплаты услуг адвокатов. Это тоже было вполне нормально и не вызвало ни у кого подозрений.

— Это все наши адвокаты выяснили за сегодняшний день? — удивился Костя.

— Ты забыл, что мы с Верой в пятницу ездили к Ольге Макаровой в Саблино, — напомнила я. — Афганец сразу же задействовал свои ресурсы. Как я понимаю, у него есть люди чуть ли не в каждой европейской стране. Ну а сегодня и эти адвокаты подсуетились. У них тоже имеются контакты во многих европейских государствах. А уж в Швейцарии, не сомневаюсь, в более чем достаточном количестве. Как, впрочем, и во Франции. Ведь после революции очень многие наши эмигранты отправились именно туда. Да и здесь люди Афганца поработали. Ведь можно было выяснить, когда и куда Ипполита выезжала из страны.

А она сразу же после получения извещения о наследстве отправилась в Швейцарию. И первое, что она сделала после оформления бумаг, — это легла в клинику пластической хирургии. Там она провела два месяца, потом отправилась во Францию, где жила около месяца, затем вернулась в Россию и начала строительство своего замка.

— Лана, но почему тебя несет в Швейцарию? — не унимался братец.

— Я пойду в банк или банки, где лежали прабабкины деньги, вместе с адвокатом, который неоднократно в этих банках бывал — с другими клиентами. Его там знают. И знают, что он, по всей вероятности, приедет снова. По крайней мере, поэтому не пошлют подальше. Я представлюсь еще одной родственницей. Ведь бывают же разные случаи… Есть такая вещь, как труднодоказываемая степень родства.

— Ты хочешь получить часть этих денег? — загорелись глаза у Верки. — Но…

— Я хочу узнать условия завещания. Меня не интересует, сколько бабка оставила Ипполите. Судя по размаху строительства и организации банды амазонок, можно сказать, что немало. Хотя точную сумму узнать было бы неплохо… Но почему Ипполите? Не было ли в завещании каких-то сопутствующих условий? Может, Ипполита должна была что-то делать с этими деньгами и не делает? А поверенные, которым бабка поручила проследить за правильным расходованием ее средств, оставленных Ипполите, как раз заинтересованы в том, чтобы проследить, как она их тратит. Мы не представляем, приезжали ли они в Россию и требовалось ли от них это. Но они могли приехать и ничего не выяснить. Или могли дать поручение кому-то в России — и получили ложную информацию. Да вариантов может быть великое множество! Главное — получить как можно больше данных. А адвокат, имеющий соответствующую лицензию и официально представляющий меня как наследницу, вполне способен информацию раздобыть. То, что мои права не доказаны и вообще являются очень спорными, никакого значения не имеет. В любом случае мы должны получить наиболее полную информацию о бабке.

— Ну почему ты такая авантюристка! — взвыл братец.

— Лана, если удастся отцапать хоть часть бабкиного наследства, я тоже поеду в Швейцарию с адвокатом, — заявила Верка. — За любой процент адвокату.

Я рассмеялась.

— Мама, будь осторожна, — попросил сынок. — Ведь швейцарцы могут не только предоставить тебе информацию. Они могут сообщить Ипполите, что ты интересуешься ее наследством. А от нее следует ждать всяких гадостей.

Санкт-Петербург, 10 августа, вторник

Но на вторник у меня было запланировано еще одно мероприятие в родном городе, а именно посещение здания на Арсенальной улице, где трудился Павел Леонидович и содержались пленники вначале амазонок, теперь — государства.

Первым оказался тщедушный мужичонка лет пятидесяти, чем-то похожий на Витю, мужа Марины. Павел Леонидович уже дважды разговаривал с ним, и мужичонка не отнесся ко мне враждебно. Он понял, что теперь хотя бы двое людей верят в его рассказ.

Его схватили на улице, отвезли в подземелье и держали там вместе с десятью другими мужчинами. Все были разных возрастов и из разных сфер деятельности. Вначале мужичонка думал, что его схватили за выкуп: он был ювелиром. Никакими особыми талантами не отличаясь, он в основном переплавлял краденые вещи. В советские годы, в период массового отъезда евреев из страны, у него был самый высокий доход: он переплавлял золото и делал из него, например, уголки чемоданов, которые потом покрывались краской. Таким вот оригинальным образом золото уплывало из страны. В последние годы доходы упали, но их было достаточно, чтобы время от времени уходить в запой — недели этак на две.

Но вскоре после попадания в замок амазонок (все мужики их так называли, возможно, это каким-то образом подсказывали сами тюремщицы) ювелир понял, что дамочек его ремесло, деньги и противозаконная деятельность совершенно не интересуют. Его отучали пить. Методы были жесткими, но действенными. Чтобы снова не попасть к дамочкам в плен, ювелир решил сам завязать. Главное, все было очень унизительно… Он решил больше не пить, чтобы не испытывать эти унижения.

— Унижали ваше мужское достоинство? — уточнила я.

— И мужское, и человеческое…

— Вас били женщины?

— Ну, это нельзя назвать избиением… — медленно произнес собеседник. — Мне давали возможность защищаться. То есть… В общем, говорили: ты должен сразиться вот с этой. Победишь — скорее отпустим. Допустимы любые приемы. Кто-то в нокауте — поединок прекращается. Но всегда оказывался я… У меня никогда не было хорошей подготовки. Вы же понимаете: я не тем делом занимался, образ жизни сидячий, да и в детстве был хлюпиком, в дворовых схватках не участвовал. А там тетки — о-го-го! Но очень унизительно, когда женщина отправляет тебя в нокаут… А ты даже не успеваешь ей ни одного синяка поставить.