В статье рассказывалось, что она — дочь доктора Рубена Дэвиса, и бандиты, вероятно, похитили ее из-за манускрипта, стоящего несколько сотен миллионов долларов. Также была фотография предполагаемого места похищения. Полиция ошиблась на квартал.

Автор цитировал Рубена: тот передавал, что любит Донну, просит похитителей вернуть ее живой и сделает все необходимое, чтобы ее спасти.

— Слова типичного философа. Как понимать «все необходимое»? — вздохнула Донна. — С точки зрения полиции, похитителей или его собственной?

Дальше высказалась Эмма: «У Донны потрясающая жизнь. Но это уже слишком. Пожалуйста, отпустите ее и верните нам невредимой».

В конце поместили маленькую фотографию Бена и подписали: «Бен, парень Донны, говорит, что Донна классная. Она знает, как вести себя в сложной ситуации, и он надеется на ее скорое освобождение».

Напоследок автор напоминал читателям, что Рубен может иметь отношение к нацистам.

— Уроды! Когда только его оставят в покое. Он и так с ума сходит от беспокойства, а тут еще соль на раны сыплют.

Гнев на обидчиков папы заставил Донну позабыть о своих несчастьях, и ей вдруг полегчало. Перечитав статью, она поняла, что на ее поиски брошены немалые силы. Как только похитители связались с ее отцом, тот, конечно, позвонил в полицию.

Полиция удостоверилась, что Донна не появлялась в школе. Объявили тревогу, и полицейский у резиденции премьер-министра вспомнил странный автомобиль, резко затормозивший перед кортежем. За рулем сидел один мужчина, на заднем сиденье — второй, с девочкой в школьной форме. Полицейский заметил, как девочка уронила голову на мужское плечо.

Сидя на кровати и пытаясь проглотить невкусную еду, Донна представила два силуэта, мелькнувших в дверном проеме. Оба были в штанах, но того, что поменьше ростом, выдавала фигура — широкие бедра, узкая талия и колени слегка внутрь. Донна вспомнила просвет между крутыми бедрами. Значит, один из похитителей — женщина?

У девушки появилась надежда. Если рядом женщина, насиловать ее вряд ли будут. С другой стороны, женщина быстро раскроет и пресечет любые хитрости, на которые Донна может пуститься, чтобы разжалобить похитителей мужского пола.

Никогда бы не подумал, что вы тайный нацист. В газетах не всему можно верить, да? — поприветствовал Рубена администратор теологического факультета в понедельник утром. — Хорошо бы заполучить манускрипт Q. Он выведет нас на мировую арену.

И вам доброго утра. Надеюсь, вы хорошо провели выходные.

Рубен понимал, что нацистское клеймо будет смущать коллег. Они знали, что обвинения несправедливы, и с нетерпением ждали, когда он передаст манускрипт университету, но все равно испытывали неловкость в его компании.

Рубен взял свои записи и в девять отправился на лекцию к студентам средних курсов. Сегодня они обсуждали тему религии и нравственности: студенты любили об этом поспорить.

Когда он вошел в аудиторию, по рядам пролетел шепоток. Студенты уткнулись в свои книги, откуда-то с задних рядов послышалось «хайль Гитлер», некоторые захихикали. Не обращая внимания на колкость, Рубен взял фломастер, чтобы написать тему дискуссии. Посредине доски красовался рисунок, из-за которого студенты не поднимали голов от учебников.

Рубен молча стер гигантскую свастику и написал вместо нее: «Различия между правильным поступком, намерением его совершить и мотивацией». Началась лекция.

Является ли поступок правильным, если вам кажется, что его вдохновил Бог? Или вы делаете то, что считаете нужным, и ждете от Бога одобрения? Например, захотел бы Бог, чтобы вы развернули клеветническую кампанию на основе бездоказательных слухов? И если представить на минуту, что да, правильно ли подчиняться такому божеству? Или правильнее развернуть клеветническую кампанию и надеяться, что Бог вас поддержит, потому как вы уверены в своей правоте? Есть ли тогда разница, верите вы в Бога или нет? Ответ частично состоит в том, что мотив, намерение и поступок — разные вещи. Мотивы нравственного поведения включают любовь к Богу, желание угодить близкому человеку, патриотизм, вознаграждение, например деньги…

В конце лекции студент, который нарисовал свастику, встал и извинился. Рубен поблагодарил его за смелость и заявил классу, что никогда не имел отношения к нацистскому движению, придерживается либеральных гуманистических взглядов и отвергает авторитарные режимы, и левые и правые, потому что они всегда оправдывают средства идеологической целью.

В начале одиннадцатого, когда Рубен шел к себе в кабинет, завибрировал его сотовый — пришло сообщение. Он ошарашенно и недоверчиво уставился на маленький экран.

— О, нет! Спаси ее господь… это какой-то родительский кошмар, — выдавил он прерывистым шепотом. Побелел и, спотыкаясь, добрался до кабинета.

Может, опять липа, новая грубая попытка выудить манускрипт? Но в глубине души Рубен знал, что ошибается. Шестое чувство подсказывало — Донна в беде. Разве мало они вытерпели? Донна говорила тоже самое. Теперь вот удар ниже пояса.

Дрожа от потрясения, Рубен набрал номер школы, и ждал, вопреки всему надеясь, что интуиция его подвела. Нет, Донна не появлялась на занятиях. Неважно себя почувствовала и вернулась? Он несколько раз позвонил домой. После семи гудков телефон каждый раз отключался. Рубену стало дурно от тревоги.

Оставалось только одно. Рубен позвонил в полицию. Потом сказал администратору факультета, что отменяет все лекции из-за больших семейных неприятностей. Когда администратор предложил свою помощь, Рубен поблагодарил, отказался и вышел на улицу как во сне, ждать полицию, которая отвезет его домой.

— Сообщение явно отправлено с телефона вашей дочери… где-то через час после начала занятий в школе. Очень рано для подобной записки, — отметил инспектор полиции. Он в третий раз перечитал сообщение, которое получил Рубен с телефона Донны.

Меня похитили. Обменяют на манускрипт. Инструкции далее. Ответить не могу.

— Не похоже на сообщение отцу, — заметил опытный полицейский. — Не говорит, что вам нельзя идти в полицию, искать ее или сообщать журналистам. Обычно заложники только это и пишут. Правда, в Новой Зеландии людей не часто похищают, — добавил он.

То есть Донна мастерски разыграла собственное похищение, чтобы прогулять школу или запасть где-то вдвоем с приятелем? Или инспектор намекает на любительскую попытку вымогательства? Или хочет сказать, что похитители убили Донну и воспользовались ее телефоном… Да нет же!

Грудь пронзила острая боль. Словно сердечный приступ, только Рубен представлял его совсем иначе. Из-за сильной тревоги грудные мышцы сократились и застыли в спазме. На глаза навернулись слезы, Рубен вытер их рукавом плаща.

— Что с вами, доктор Дэвис? — Инспектор махнул констеблю, который делал пометки в блокноте, чтобы тот усадил Рубена на стул. — Мы сделаем все, чтобы найти вашу дочь и вернуть ее целой и невредимой. Тяжело, когда не знаешь, что происходит с любимым ребенком.

Рубен жадно глотнул горячего чая, который приготовил для них троих, когда приехал домой, и рискнул предположить:

— Сообщение послала не Донна. Кто-то другой. Донна, как и все дети ее возраста, сокращает слова и пропускает точки. Это особенно заметно по студенческим сочинениям.

— Она бы написала вот так. — Рубен трясущимися руками нацарапал записку в блокноте и показал инспектору:

Констебль спрятал улыбку, а его начальник ответил:

— Наверное, вы правы, Рубен. Ничего, что я вас так называю?

Инспектор стремился установить взаимопонимание.

— Ничего.

— A Q, я так понял, и есть тот манускрипт, о котором столько говорят в последнее время? Просто хочу убедиться, что мы об одном и том же.

— Да. Манускрипт Q, или, скорее, его часть… Еще мне кажется, похитителям Донны нужна реклама. Они используют ее, чтобы давить на меня. Вот почему они не запретили обращаться в полицию и к прессе. Когда за дело берется полиция, журналистам становится интереснее.