- Ладно, - согласился Сим, - хорошо или плохо он читал проповеди - не имеет никакого значения. Он громко помолился, чтобы Бог дал ему силы, ему сразу стало легче, и он приложил ружье прямо к груди женщины. Но пуля отскочила, как мяч, и сбила с сержанта кожаную шляпу. Ведьма ничего не говорила, но продолжала смеяться. Только Зак не растерялся, я тебя за это уважаю, Зак. Зак подсказал сержанту, что нужно пронзить ей виски стальным прутом или еще чем-нибудь, чтобы защититься от волшебства. И Зак расправился с ней, не так ли, Зак? Ты взял в руки нож из Шеффилда и прикончил ее, будто она была лисицей или крысой. Верно?

- Она заговорила перед смертью? - спросил один из солдат. - Может, она что-то предсказала? Вспомни, Зак. Я уверен, она что-то сказала. Что же она предсказала перед тем, как ты покончил с ней?

Зак и Сим переглянулись, и Сим сказал:

- Она заговорила только в конце и сказала: "Нет, сынок, ты не герой, если убьешь старую сумасшедшую женщину, тебе нечего бояться. Но у тебя будут ползать мурашки по спине, и тебя проберет понос в тот день, когда ты согласишься на казнь помазанного короля!"

Сим произнес эти слова, и в рядах солдат воцарилась тишина.

В толпе вокруг нас шли разные легкомысленные разговоры и раздавались непотребные шуточки, но все было по иному поводу, а не из-за казни Его Величества. Все переговаривались об этом только шепотом.

Неподалеку от меня стояли плотник и его жена. У нее был острый язычок, и она постоянно подшучивала над муженьком. Муж почти все время молчал или иногда протестовал.

- Ради Бога, киска, придержи язык! - иногда он добавлял: - Тебе не стоит распускать язык, мой поросеночек?

Женщина обратилась ко мне и сказала:

- Женщина, послушай меня! Когда мой дорогой муженек приползает домой пьяный, это бывает не так часто, всего семь раз в неделю, начинает богохульствовать и падает с лестницы, как ты думаешь, что я с ним делаю? Ну-ка, скажи мне, женщина! Ты, наверно, думаешь, что я обзываю его нехорошими словами? Ничего подобного! Я готовлю ему мягкую постель, чтобы он мог хорошо выспаться, и начинаю его уговаривать, чтобы он лег, снимаю его грязные башмаки и ласково глажу его по голове, и он засыпает.

Рядом со мной стояла невысокая черноглазая простолюдинка. Она прервала жену плотника, сказав:

- Сударыня, стыдно так ухаживать за пьяницей! Неужели вы настолько слабы, что желаете быть рабыней? Вы просто предаете собственный пол. Неужели все жены должны пресмыкаться перед пьяными свиньями, своими мужьями? Дьявол меня побери, если я стану делать то же самое, когда выйду замуж за моего хозяина. Если он станет себя вести, как свинья, я и буду к нему относиться, как к скотине.

- Как, девушка, ты собираешься выйти замуж за своего хозяина? - воскликнул продавец метелок. - Когда же будет свадебное утро? Могу ли я стать твоим шафером и стянуть подвязки с твоих гладких и стройных белых ножек?

- Тебе придется погодить пару деньков, - заметила разбитная девица, - пока умрет моя хозяйка.

Люди стали ее спрашивать, чем страдает ее хозяйка.

- Она умрет от ревности. Вчера она увидела, что рубашка моего хозяина и мое платье висят рядышком на веревке, и она так расстроилась при виде этого, что слегла, даже есть перестала.

- Женщины, женщины, сколько можно болтать? - прервал их матрос. - Послушаешь вас и вообще не захочется жениться. Я уверен, хорошая женщина встречается так же редко, как угорь в кошелке между тысячью жалящих змей! И человеку так же сложно выбрать хорошую жену, как удержать за скользкий хвост хорошего угря.

Неподалеку стоял бородатый старик с заячьей губой. Он мог быть кучером. Старик кашлянул и сказал:

- Правильно, один честный епископ как-то сказал в лицо королеве Елизавете: "Женщины по большей чести - тщеславные, глупые, разнузданные сплетницы, без царя в голове, слабые, не желающие держаться одного мнения, беспечные, опрометчивые, безрассудные, гордые, насмешливые, милые, умеющие рассказывать разные сказки, любящие подслушивать и разносить слухи, обладающие злыми языками, злонамеренные, изящные и грациозные создания, а вообще, ограниченные существа, замызганные и испачканные в навозной куче дьявола".

- Интересно, что за епископ сказал это? - воскликнула черноглазая девица. - Тогда, клянусь Богом, нет ничего удивительного, что епископам пришлось распрощаться с властью. Меня от тебя тошнит, господин Заячья Губа! Точно, тошнит!

Потом все стали петь хором:

Мне в общем наплевать,

Поднимут ли налоги,

Вот только с пива брать -

Скорей протянем ноги,

Вино цени вдвойне,

Оно не по карману,

Что толку в том вине -

Я пивом пьян лишь стану.

Было очень холодно. Рассвет никак не наступал, и мне казалось, что я сейчас упаду в обморок. Но прислуга, которая без разрешения удрала из дома, чтобы увидеть, как отомстили за смерть ее трех братьев, старший из которых пал при осаде Таунтона и двое младших - в битве при Престоне, так вот, эта девушка помогла мне - понянчила мою Мэри около часа, чтобы я отдохнула. Она подняла малышку высоко вверх, чтобы ее все видели и воскликнула, смеясь:

- Посмотрите, как мне повезло, какая малышка у меня в руках! Погодите, я отнесу малышку хозяйке, попрошу у нее прощения за свои грехи! Если даже она поднимется с постели, то ее хватит удар, и через час она умрет!

- И тогда я стану твоим шафером! - воскликнул метельщик.

Наконец солнце осветило толпу, заполонившую улицу, где был возведен эшафот, и люди доходили до Черинг-Кросс, а с другой стороны эшафота толпы простирались почти до реки у Вестминстерского аббатства. Мэри проснулась, поплакала и снова уснула. Поползли слухи, что скоро пожалует король, но это были всего лишь слухи, и нам пришлось ждать еще очень долго, пока до ушей не донеслась далекая барабанная дробь и вопли толпы, когда король шел по парку от Дворца Святого Якова до Уайтхолла. Его со всех сторон окружали солдаты с алебардами. Люди говорили, что он шагает быстро и дрожит от холода. Нам пришлось прождать еще около двух часов, и все это время мы оставались на одном месте. Потом сказали, что парламент принимает закон, запрещающий провозглашение нового короля и что пока придется подождать с казнью. Муж читал книгу, которую положил мне на плечи, казалось, он не замечал, что происходит вокруг. Мне хотелось поскорее оказаться на кухне, выпить горячего чая и протянуть ноги к очагу. Но из толпы было невозможно выбраться, и если бы кто-то упал в обморок, он продолжал бы стоять, поддерживаемый толпой, от которой исходила ужасная вонь.

Наконец послышались крики жалости, ненависти и уважения, и мой муж отложил в сторону книгу. Король появился в центральных дверях Парадного Зала. Из окна удалили стекло, и он вышел прямо на эшафот. На нем была лента ордена Подвязки и украшенный драгоценными камнями орден Святого Георгия. Король внимательно посмотрел на колоду и пожаловался, что она была слишком низкая. Всего шесть дюймов высотой. Потом он, держась с большим достоинством, подошел к краю эшафота. Король желал что-то сказать, но увидев, насколько огромна толпа, передумал и обратился к людям, собравшимся на эшафоте. Но мы слышали, что он сказал, потому что толпа замерла, и тишину прерывал только кашель людей.

Речь Его Величества продолжалась минут десять, и мне казалось, что король, которого собирались казнить, мог бы сказать, что-то более значительное, потому что он с кем-то продолжал спорить и выражался весьма невнятно. Он не стал обвинять своих убийц или просить у Бога прощения для них. Нет, он прочитал нам лекцию, заявив, что суверен и его подданный - это разные вещи и что народ не участвует в управлении страной, а ведь он желал для нее свободы, как и все остальные люди. Король называл себя "народным мучеником".

Дважды он видел, как человек подходил к топору, и каждый раз он прерывал речь, говоря:

- Осторожнее с топором, прошу вас, будьте осторожнее с топором, потому что вы можете причинить мне боль!